Мятежник

- Я несу в себе Слово Божье, - промолвил Гилберт, с трудом двигая засохшими, потрескавшимися губами, а затем вознёс меч над грешником и срубил его голову. На лезвие брызнула тёмная кровь, мелкими каплями орошая орудие кары Божьей. Последний. За спиной у Гилберта деревня и сотня вырезанных жителей. Но он одёрнул себя, ведь именно он несёт в себе слово Божье, а избавлять мир от скверны - его долг. Тевтон развернулся и пошёл обратно, даже не вытирая длинный узкий меч, который отражал лучи рассветного солнца, будто если бы его благословил и наделил особой силой сам Всевышний. Другие рыцари давно расправились с оставшимися выжившими и стащили их мёртвые трупы на средину деревни в огромную, поражающую размерами гору, рядом с которой так и вились мухи. Земля жадно впитывала кровь. Один из немых и безликих рыцарей в топфхельме* подошёл к горе с факелом и поджёг её, пока другой такой же рыцарь обливал смолой тела с противоположной стороны. - И вышел огонь от Господа и сжег их, и умерли они пред лицем Господним*, - сказал Гилберт, неотрывно глядя на пожирающий омерзительную кучу огонь. Вверх стремился чёрный дым. - Выживших, очевидно, нет, - наконец сказал Толис, поднимаясь с колен перед сгоревшими останками. Видимо, рыцари не стали дожидаться того, когда их детище догорит, и ушли сразу, как только подожгли. Пламя потом перекинулось на деревянную церковь, оттуда - на сарай, а с сарая распространилось по всей деревушке, поглотив любое воспоминание о тех, кто здесь жил. Старики, женщины, дети. Кто-то жил здесь, кто-то был лишь проездом - не пощадили никого. Убили всех, а уж Господь узнает своих, со злостью вспомнил высказывание некого священника юноша, сжимая кулаки и чувствуя, как лицо краснеет от ярости и ненависти к тевтонам. Скольких они ещё убьют, прежде чем понять, что этим не заслужишь места на небесах? Кто-то из отряда Толиса положил ему руку на плечо. - Пошли. Здесь уже ничего не поделаешь. - Я их выслежу, - внезапно громко сказал литовец, поднимая взгляд с останков и устремляя его вдаль, за холмы и поля. - Я их выслежу и отомщу тому, кто посмел это сделать. Толис вынул из ножен широкий, но коротковатый меч и поднял его в воздух, наблюдая, как на нём блестит отражение солнца. На лезвии было видно множество царапин и маленьких рубцов - следов былых сражений. Этим мечом он отвоевывал себе право на жизнь. Этим мечом он защищал тех, кого хотел защитить: своих близких, людей из соседних деревень, людей, которые попросту были не в состоянии противостоять жизни в одиночку. Но Тевтонский Орден провозгласил себя единственным правым защитником: "помогать - защищать - исцелять". Они сражались во имя Бога. Но каков тот Бог, который ненавидит собственных же созданий? Толис убрал орудие обратно в ножны на поясе. Вокруг него уже собрались все его люди. Он был молод, не очень опытен и не слишком умён, но он был тем, за кем последуют до самого конца. Рыцари Тевтонского Ордена расположились в одном из прусских замков в дне пути до побережья. Рядом протекала широкая река, синей блестящей лентой стремившаяся в море. С другой стороны замок окружал лес, и лишь дорога связывала обитель тевтонов с ближайшей деревней. Отряд Гилберта вернулся недавно, а сам Гилберт только направлялся к магистру Ордена. Устремив вперёд взгляд, он шёл по тёмным и просторным коридорам, слыша, как от стен отражалось эхо его собственных шагов. Вскоре он оказался перед массивной, обитой железом двойной дверью, рядом с которой стоял бдительный стражник. Узнав Гилберта, он растворил перед ним ворота. Рыцарь оказался в огромном светлом зале, из боковых окон которого лились солнечные холодные лучи. Убранство было весьма скромным: по стенам стояли всего лишь несколько устремленных ввысь массивных стеллажей, стол и сдвинутые скамьи. На стене напротив ворот был смутно виден Тевтонский крест. На возвышении стоял небольшой алтарь с крестом. - Ты вновь ослушался приказа, Гилберт, - послышался строгий хриплый голос. - Порой ты бываешь излишне фанатичен. - Такова воля Божья, - с как можно большим смирением ответил магистру рыцарь. - Они ей противились и были законно наказаны. - Ты честный рыцарь, Гилберт, - вдруг прервал его речь магистр. - Но этого недостаточно. Можешь ли ты сам отличить зло от искушения змия, подталкивающего на ещё большее зло ради блага? В тени мелькнул перстень. Магистр завершил свою речь. - Они посмели... - с неба накрапывал дождь, смывая с осквернённой земли кровь. - Как они посмели... Ещё одна разорённая деревня. Ещё сотня жертв. Слишком много. Слишком много ненависти к убийцам, которую Толис в себе накопил, не имея возможности выпустить. Мёртвые тянули к нему свои руки, со стонами цеплялись за плащ и сапоги, утягивали в тень: почему, почему ты не помог? Ты ведь знал, знал, что это случится. Но ты не помог, не помог. Не пожелал спасти тех, кем столь дорожил. И Толис знал, что они не упокоятся и не найдут себе могилы до тех пор, пока он не отомстит за них. - Избавь своё сердце от ненависти, сын мой. Ненависть помутняет рассудок; она словно яд разъедает твою душу. Избавься от неё, и ты будешь спасён, - говорил Толису преподобный, выслушав его исповедь. Ещё одна деревня, ещё больше зла и греха: Гилберт безумно орудовал мечом, не позволяя искушению захватить его душу, захватить его разум. Его не имеют права извращать, выставляя жестоким! Как они смеют! Как они смеют идти против воли Божьей! Как смеют идти против посланника Божьего! Чёрный дым стлался по земле, лениво поднимаясь вверх и устремляясь затем в небеса. Рыцарь с мрачным удовлетворением сжимал рукоять своего меча. - Если же и после сего не послушаете Меня и пойдете против Меня, и Я в ярости пойду против вас и накажу вас всемеро за грехи ваши*... - Толис! Они к западу от нас! - услышав оклик воина, Толис пришпорил гнедого коня, обгоняя свой отряд и устремляясь вперед. Вскоре за холмом он заметил чёрный столб дыма, стремящийся из ближайшей деревни - той самой деревни, куда ещё недавно литовец ходил на исповедь. Сердце юноши на мгновение замерло... А затем продолжило биться с удвоенной силой, давая жажде мести волю и силу. Отряд остался далеко позади. Через несколько минут Толис достиг деревни. Посреди домов, на широкой площади у колодца пылало пламя, пожирая души убитых, но не даря им обещанного покоя. Они метались, выли и стонали, не желая покидать землю и не желая забывать. Меч со звоном вышел из ножен. Руки были ледяными, словно Толис сам был мёртв. Но он был жив - об этом ему говорил его собственный огонь, горящий глубоко внутри, огонь, желавший мести и разрушений. - Рыцарь! - взревел он, ступая на неровный камень площади. Безликие немые тевтоны обернулись на его крик, устремив сквозь узкие щели шлемов свой взгляд. Лишь один среди них не скрывал своё лицо. Он стоял прямо у самого костра, а за ним пылало всепожирающее пламя. Его взъерошенные, колючие белые волосы и красные в отблесках пламени глаза говорили сами за себя. Толис нашёл убийцу. - Грешник решается преступить мне дорогу, - сужая глаза, говорит тевтон, перехватывая меч, который всё это время находился у него в руках. Ни один из его рыцарей не тронулся с места, они все застыли, будто изваяния. - Ты убил... Ты вырезал целые деревни! Ты не служитель Богу! - Толис вложил в свои слова всю свою ненависть, со злобой смотря на тевтона исподлобья. - Такова воля Божья! Эти люди заплатили за свои грехи искуплением через пламя! - не дрогнув, рука с мечом очертила с воздухе полукруг и остановилась, направленная острием на Толиса. - Каков же такой Бог, который ненавидит своих детей настолько, что готов убивать их? Каков же такой Бог, который низверг детей своих из-за бессилия их защитить? Я не желаю верить в такого Бога! - Толис поднял и свой меч и направил его на Гилберта. - Я не желаю жить по таким законам! И, если надо, я сам пойду против Бога! И они сошлись в битве: посланник Божий и мяжетник, посмевший выступить против него. Железо ударилось о железо, и их взгляды столкнулись, обжигая обоих своей ненавистью. Гилберт чувствовал, как в жилах закипает кровь, и обрушивал каждый следующий удар с удвоенной силой, заставляя грешника отступать всё дальше и дальше. Бог на его стороне! Но тут рыцарь пропустил выпад, прошедший рядом с глазом и оставивший порез, который тут же начал кровоточить. В алой душе рыцаря появилась ничем не сдерживаемая ярость, и он вознес своё орудие, чтобы низвергнуть врага, и блеснуло железо в отблесках огня... Но не его это был меч, и эхо его деяний вернулось, и он услышал, как уже рвется ткань туники, и как его пронзает ледяная сталь. За спиной у Гилберта деревня и сожженный мятежник, решивший выступить против самого Бога. Но он одёрнул себя - у него больше не было долга за плечами. И теперь он сам возглавит мятеж. Со стен храма на него взирали святые. На него смотрела святая рать. На него смотрели и демоны, и проклятые, и отрёкшиеся. Но одного не было на открывшейся ему картине: на стенах не было самого диявола. Не было ни змия-искусителя, ни Вельзевула, не было ни Лукавого, ни Люцифера. И никого больше не было в храме; лишь он стоял посреди мироздания в одиночестве, а над ним ввысь стремился шпиль.