До конечной

Я сижу на кровати и нервно мну в руках тонкую ткань одеяла, бессмысленно смотря в упор в стену. Внутри было слишком пусто, до невозможности прямо, что аж драть все хотелось под ребрами, которые были словно железной клеткой для меня. Словно эти оковы из костей мешали дышать. Хотя и так трудно было. Мои судорожные, громкие и до боли жалкие вдохи и выдохи с шумом разносились по комнате, пронизывая насквозь почти осязаемую тишину. До нее почти можно было дотронуться, казалось бы вот-вот, сейчас почувствуешь ее кожей. От нее воздух стал тяжелее и гуще. Холоднее. Перед глазами все почему-то плыло, я как будто смотрела на все через матовое стекло. Мутная пелена застилала взгляд. Кричать жутко хотелось, раздирать горло в клочья, но молчание, эта тяжелая тишина давили на разум, заставляла чувствовать ее немалый вес. Я открыла рот и шумно выдохнула, пытаясь издать хоть какой-то звук, чтобы позвать кого-нибудь что ли. Не хотелось сейчас быть одной, хотелось смотреть на кого-то, говорить, слушать, ощущать, что ты живой. Сейчас я просто себя совсем мертвой чувствую. Но даже несмотря на это только немой хрип непроизвольно вырвался. Опять молчание. Наверное на улице уже светает. Слабый, бледный и едва-едва трепещущий свет пробивался сквозь старые пыльные занавески. Дождь лил как из ведра еще с ночи. Я медленно повернула голову в сторону окна и, вытерев соленые дорожки со щек, медленно закрыла и открыла глаза, внимательно вслушиваясь в стук капель о стекло. По телу прошла едва ощутимая дрожь. На секунду я снова стала дышать. Но после это ощущение быстро сменилось привычной тяжестью. Внутри я опять мертва. Непроизвольно мой взгляд упал на лезвие с корочкой запекшейся крови на нем, лежащее на запачканном кровью одеяле. Внутри меня сразу же словно полоснуло чем-то. Это как наркотик – чувствовать боль. Сначала ты боишься ее, понимаешь, что в этом нет смысла, а после медленно привыкаешь. Ты привыкаешь к этим ярко-красным порезам на запястьях, к этим нескончаемым узорам из крови на самой границе лезвия, к этой возможности снова дышать, почувствовать себя живым. Словно эту клетку из костей в моей груди раскрошили, и птицы, жившие там, летят на волю. Я снова живу, я чувствую боль, я чувствую в этой пульсации жизнь. Задрожав, я впилась ногтями в ладони и снова посмотрела на окно. Мелкие прозрачные капли медленно стекали по стеклу, сплетались в замысловатые узоры, разбивались об оконную раму. Тихий, ритмичный шум эхом отдавался в голове. Ну хоть не тишина. Меня с ума все это сводило. И этот плеск воды за окном, и пустота внутри, и это лезвие в нескольких сантиметрах от меня. Просто до исступления доводило это желание изрезать запястье в клочья. Кожа покрылась испариной, а по спине пробежали мурашки. Я медленно потянулась до лезвия, заворожено смотря на острые края. Прикасание к холодному металлу принесло еще одну волну дрожи, заставившую меня с шумом втянуть в себя воздух, проводя по гладкой поверхности. Вот она – моя жизнь. Вот они – чувства, ощущения, дыхание. Несмело зажимаю между большим и указательным пальцами лезвие, поднося к запястью левой руки. На нем уже красовались несколько свежих порезов, но этого было недостаточно. Я судорожно выдохнула и медленно провела глубокую длинную полоску поперек. И всхлипнула от неожиданно нахлынувшей боли. Дышать легче стало, вся эта пустота внутри словно исчезла. По лбу стекает капля пота. Она медленно ползет между бровей, по переносице, останавливается на кончике и падает на уже измазанное свежей кровью одеяло. Я закрываю глаза и снова режу тонкую кожу, а после и вену, только сейчас уже смелее, с диким упоением и рвением, вдавливая лезвие в плоть и кость. По всему телу разлилась дикая боль, от которой я дрожащей рукой положила лезвие рядом с собой и распахнула глаза, судорожно вдыхая холодный воздух через рот. Она пульсацией отдавалась где-то в голове, давала возможность почувствовать, что я живу, что я сейчас в этой комнате, что за окном идет дождь и светает. Я еще раз всхлипнула, смотря на кровь, стекающую по запястью, и неожиданно для себя расплакалась. Мне было больно. Мне было страшно. Дышать хотелось, дышать так, чтобы осознать, что ты живешь, что ты сейчас здесь. Но где это «здесь»? Иногда в такие моменты казалось, что я вовсе не в этой реальности, словно живу только в себе, живу этими воображаемыми птицами, бьющимися об мои ребра. Иногда я смотрела в небо, но не видела его, я упорно видела мутную дымку перед глазами, застилающую все. Она медленно плыла, то исчезая, то снова появляясь. В эти моменты я плакала. Смотрела на мир, но не видела его. И сейчас я закрыла лицо руками, содрогаясь в беззвучных рыданиях. Они словно тихим шелестом разносились по комнате, ударялись о стены и замолкали. Слезы мешались с кровью и капали на одеяло, вырисовывая ярко-красные замысловатые узоры. Ткань в ту же секунду впитывала в себя все, и узоры становились пятнами. Я в истерике нахожу лезвие и, изрезав себе все пальцы, раздираю тонким, острым металлом запястье в клочья. На улице уже наверное светает. Я стою на краю платформы на станции метро и смотрю на желтую линию, за которую говорят не заходить. Людей в такое время нет, поэтому в подземке сейчас стояла абсолютная тишина. Пахло металлом и затхлым воздухом. Пахло бетоном и сыростью. Равнодушно смотрю на еще не затянувшиеся порезы на запястье и осторожно касаюсь их кончиками пальцев, вздрогнув от тупой странной боли, которая вовсе не освобождала, а наоборот – обременяла. Было нереально тяжело где-то в районе груди. Этот свинец тянул все внутри меня вниз, заставляя с шумом вдыхать в себя воздух, насквозь пропитанный металлом. Дрожащими руками достаю из кармана куртки пачку сигарет, зажимаю фильтр между зубами и подношу зажигалку к кончику. Сигарета сразу же вспыхивает, и в легкие вливается спасительный никотиновый дым, выжигающий все внутри. Он словно опаливал края кровоточащих внутри ран, притупляя боль. Выпускаю из носа две струйки дыма и вдыхаю воздух через рот, зажав сигарету между двумя пальцами. Где-то из глубин метро доносится утробный гул, а после на станцию с диким визгом тормозов прибывает поезд. Людей там немного, большинство вагонов пусты. Захожу в первый попавшийся вагон, не разбирая из-за застилающих глаза слез слов «не прислоняться» на съезжающихся с тихим стуком дверях. В нос пробирался затхлый запах, смешивающийся с привкусом металла и пластмассы. Подношу сигарету к губам и жадно затягиваюсь, сладостно вкушая никотиновый дым внутри себя. Глаза резало от приглушенного грязно-желтого света, а голову просто разрывало на части от шума в шахте. Еще раз вдохнув в себя немалую дозу никотина, тяжело опускаюсь на сиденье, откидываясь на спинку. И когда я стала выкуривать сигарету за три тяги…. На стекле вагона, словно распускающийся цветок, распускались множество трещин, отходящих от одной толстой линии. Сейчас мне было до жути все равно на все. По рукам медленно текла кровь, пачкая кофту под курткой. Достаю из кармана маленькую пачку таблеток и намерено глотаю все двадцать, одна за одной, на каждой отсчитывая секунду в голове. В сердце что-то тяжело ухнуло, заставляя всхлипнуть и закрыть глаза, чувствуя как по щекам скатываются слезы. Сегодня я до конечной. И всегда до конечной ездила, но почему-то сегодня это тихое «до конечной» эхом и болью отдавалось в сердце. Я всегда спускала деньги на метро, бессмысленно катаясь от станции до станции. Странно было то, что это «до конечной» сегодня было действительно до «конечной». Конечной станции жизни. Я судорожно вдохнула и закрыла глаза. Сейчас такое ощущение спокойствия было, а может быть это просто апатия какая-то… Но так все равно было, что стало легче доживать эти последние минуты прямо. И некому было позвонить и сказать что-то важное, нежное, последнее. Некому было позвонить в принципе. Вытягиваю из кармана смятый грязный листок бумаги и огрызок карандаша. А я ведь даже не знаю что писать. И тем более кому. Засовываю в уши наушники и откидываюсь на сиденье, закрывая глаза. Да нечего сказать мне было, даже чувствовать нечего. А на улице продолжало светать к закату моей жизни.