когда мой мир остановится.

Он так привык спешить. Постоянно куда-то бежать, параллельно с этим решая несколько проблем одновременно. Он был в постоянном движении. Днем, когда на шее висел идеально завязанный галстук на идеально выглаженной рубашке. Он всегда пил кофе, сладкий-сладкий как грехи и практически не пил чай, хотя его тысячи раз убеждали в том, что он полезней. Днем он решал миллионы проблем, его телефон разрывался от постоянных звонков, и порой ему хотелось удавиться. Он считал, что это нормальное состояние для человека, на чьих руках держится столько всего. Он чувствовал себя гребанным атлантом, но никому не рассказывал об этом сравнении. Даже тогда, в редкие выходные дни, когда он кутался в невероятно мягкие и теплые свитера, даже тогда он двигался/спешил/создавал вид активной деятельности. Его никто об этом не просил, но он продолжал двигаться, будучи забытым и брошенным. На случай, если он все-таки кому-то понадобится. Раньше, холодными и дождливыми ночами. К слову, в этом городе других ночей не бывает. Раньше, он был нужен и ночью. Он был справедливостью, пусть никто прямо его и не просил помогать. Он продолжал свое движение, сменив идеально выглаженную рубашку на костюм, плащ и маску, скрывающую его лицо. Его звали Робином и он не прекращал свое движение ни на секунду. А потом в его жизни случился бывший Робин и все пошло под откос. Точнее, их встреча была раньше, за несколько лет до того, как маски и вся эта таинственная атмосфера накрыла его с головой. Но все пошло не так именно в тот момент, когда его клинок встретился с ребрами Робина, забирая последние крохи самообладания и желания жить. У него, у маленького Робина, что так отчаянно отстаивал кодекс своего отца, силы покидали тело с невероятной скоростью, пока он пытался встать на ноги. Потому что он никогда не прекращал двигаться. И даже то, что все тело было изранено, не должно было остановить его мир. Его мир остановился однажды. Когда умер Джейсон Питер Тодд. Во второй раз его мир остановился вновь из-за него же. А затем последовал мрак. Он всегда задумывался над тем, что же случится, когда его мир вновь остановится? Потому что, когда это случилось в первый раз, все было очень и очень плохо. Его мир словно погряз в разрушениях и никак не хотел держаться единой картиной. Он был мал, действительно мал, чтобы понять масштабы этой катастрофы и понять, что он, в принципе, ничего не смог бы сделать. Но он поклялся себе никогда не останавливаться. Последнее, что он помнил, когда его мир остановился в первый раз, это холодный снег, травяной чай и малиновое варенье. Теперь же он помнил лишь грубый толчок тяжелым ботинком в кровоточащий бок и отчаянно бьющуюся в голове мысль о том, что ему следует умереть, чтобы остановиться. А затем наступила темнота. Беспроглядная, несущая с собой боль и необъятную тоску темнота. Он и правда думал, что умер и очутился в аду, когда открыл глаза в первый раз. Потому что вместе с темнотой пришла головная боль. — Не стой под дождем, Джейсон, — ему рассказали о том, что тот человек в красном шлеме и невероятно острым клинком был Джейсон Питер Тодд и именно из-за него мир остановился раз и навсегда. — Нам бы перестать так встречаться, — он говорит спокойно, хотя в его голове, где-то на задворках сознания бьется мысль, полная ненависти. Он, в последнее время, стал намного спокойнее. Он перестал куда-то спешить, считать время, он просто опустил руки. Просто он считал, что когда ты ничего не видишь, то спешить уже некуда. Мир вокруг перестает что-то значить, когда вокруг остаются одни ощущения и отголоски. От тебя пахнет дождем и порохом. Я знаю, что это был ты тогда. Мне рассказали, — он встает со своего кресла, где проходила большая часть его жизни сейчас. Он был бы и рад найти человека, что нерешительно и молчаливо стоят около раскрытого окна и дотронуться его. Прикосновения остались для него единственно верным способом контакта с внешним миром. Он отчаянно убеждал себя в этом и не желал ничего делать, чтобы вернуть себе зрение. Вся его жизнь стала похожа на скулящий под дождем, разрывающий сердце слезливый блюзовый мотив. И он хотел бы поделиться этим с человеком, из-за которого весь его мир стал таким. Он мог бы найти ту самую песню в своем плей-листе, ведь компьютер идеально подчиняется его голосу, но он все равно не делал этого. Это все было лишним. В комнате пахло дождем, отчаянием и где-то далеко-далеко порохом и кровью. Они молчали. Они молчали и смотрели бы друг на друга, если бы Тим знал, куда смотреть. Он слышал, как дождь стучит по подоконнику и этот звук заглушается из-за широких плеч мужчины, что смотрел на него. Он чувствовал этот взгляд и знал, что ему пытаются сказать этим самым взглядом. Он бы рассмеялся. Громко, с надрывом. Он бы рассмеялся так, что от его смеха побежали бы мурашки у Джейсона, но он не стал. Он продолжал сидеть в большом кресле, кутаясь в большое пуховое одеяло, и не желал двигаться. — Это не самый лучший способ извинений, — холодно произносит он, когда грузная, но невероятно бесшумно передвигающаяся фигура вновь исчезает из его квартиры. Они уже встречались, только в прошлый раз Тим сделал вид, будто он не знал Джейсона Тодда. — Она поет «Малыш, вернись домой» на слезливый мотив, а постукивание дождя задает ритм, — говорит он строчками из той самой песни и знает, что стоящий за стеной Джейсон его услышит.