Патология

Марку нравится это чувство, когда он начинает резать скальпелем такую тонкую и, казалось, хрустальную кожу человека еще во время его жизни. Чувствовать его пульс, его сердцебиение и тепло его кожи. Это несколько сводит с ума, от чего Марк давно перестал считать себя нормальным, ведь любить калечить людей — это ненормально для общества. И сейчас, когда очередной труп привозят в морг, Марк не способен мыслить здраво; не способен мыслить как человек, которому сейчас предстоит сделать важную операцию. Даже Джордан ведет себя нормально: холодным взглядом смотрит на это безжизненное тело, надевает перчатки и потом только тяжело вздыхает, ведь работы предстоит много. Он не чувствует такого же волнения каждый раз, какое чувствует Марк, не чувствует такого же привкуса, казалось бы, собственной крови во рту от ударившего адреналина в голову. Все это — фильм, а они — актеры, верно? И, наверное, Марк слишком сильно вжился в роль. Надев белые резиновые перчатки на руки, Марк смотрит на это тело, старается не улыбаться и лишь дотрагивается холодными тонкими пальцами до руки, спокойно лежавшей на таком неуютном металлическом столе. Потом Джордан кивает на скальпель и они вдвоем начинают работу, которую делают каждый день и совершенно не чувствуют себя каким-то плохими людьми. Наоборот, чувствуют, что приносят пользу народу, делая столь ужасную и, казалось, отвратительную работу. Или же так думает лишь один Марк? Тонкая кожа на голове медленно разрезается столь острым предметом, но кровь не льется, ведь жизнь из этого тела ушла давным-давно. Марк облизывает губы, но этого не видно из-за белой марлевой повязки, одетой и закрывающей почти пол его лица. Джордан спокоен и от этого спокойствия становится даже уютно на душе, ведь раз он уверен, то уверен и Марк. Головной отсекается под продолговатым мозгом кончиком острого ножа в глубине большого затылочного отверстия. Мягкие ткани шей отпрепаровываются обычно, так, чтобы передняя поверхность позвоночника была свободна. Потом идут придаточные полости носа, которые сам парень никогда не любил, поэтому постарался сделать все как можно быстрее. Дальше вообще идет самое интересное, знаете ли — вскрытие спинного мозга. Человек тогда вообще лишается самого главного, после мозга, конечно. Крепким пинцетом осторожно захватывает твердую мозговую оболочку у затылочного отверстия, не касаясь мозга. Держа пинцет в левой руке, осторожно оттягивает спинной мозг за оболочку то в одну, то в другую сторону, скальпелем отделяя от ската, и перерезает нервные корешки вне твердой оболочки как можно ближе к межпозвоночным отверстиям. Если шейный отдел спинного мозга оттягивать в стороны более сильно, то можно вытянуть и спинальные ганглии — межпозвоночные нервные узлы. Выделяя спинной мозг, его все время нужно держать за захваченную один раз твердую оболочку в начале шейного отдела, осторожно натягивая его левой рукой кверху и к голове, поднимая левую руку все выше и выше. Выделяя спинной мозг, его все время нужно держать за захваченную один раз твердую оболочку в начале шейного отдела, осторожно натягивая его левой рукой кверху и к голове, поднимая левую руку все выше и выше. Ронять спинной мозг при этом, сгибать его, чрезмерно тянуть, касаться его инструментами или пальцами недопустимо, так как грубые манипуляции ведут к деформациям и смешениям мозгового вещества, делающим мозг непригодным для микроскопического исследования. Потом же они кладут его на специальное блюдо с увлажненным полотенцем и приступают к вскрытию органов. Там все не так радужно, как кажется. Один раз Марк случайно проткнул скальпелем какой-то орган и тогда было потом довольно много проблем, но сейчас их, слава богу, уже нет и он спокойно вытаскивает орган за органом, убирая с рук всякую ненужную «гадость», хотя его белые перчатки давным-давно окрасились в красивый красный цвет. И так происходит день за днем, что иногда очень сильно на скучивает, ведь хочется совершать несколько другие поступки и идти против правил, которые устанавливают нормальные люди. Профессия патологоанатома подразумевает собой то, что ты должен быть хладнокровен. Рассудителен, умен, бдителен. Эти люди довольно жестоки и беспощадны, потому что им ничего не стоит превратить тело обычного мертвого человека в отбивную. То чувство, когда лезвие скальпеля проходит по тонкой сети впалых вен со скопившейся кровью. Та медленно выливается на бледную синеватую кожу и пачкает белоснежные перчатки. Рядом с мужчиной стоит слишком перевозбужденный Марк. Он знает этого парня не первый год, но доверяет ему очень сильно. Симпатия к неординарному хирургу с расстройством психики появилось еще тогда, когда тот в-первые убил человека. Вырванное из груди женщины сердце было сущей сенсацией в паутине спутанных криминальных преступлений в Германии. Не часто встретишь настолько увлеченных кем-то людей, чье смазанное сознание вызывает в тебе восхищение. Джордан наблюдает за тем, как медленно отделяется головной мозг, ассистируя при этом всеми возможными инструментами. Затем спиной мозг и внутренние органы. Сам процесс вынимания последних был профессору куда интереснее. Он уже несколько лет служит полиции в отделе криминалистики. Не такая уж большая зарплата, но зато у него в достатке свежих трупов, а значит, если конечно с органами все в порядке, те с легкостью и за приличную сумму можно отправить на рынок. У него уже есть свои посредники, у него уже развита многогранная цепь покупателей. Его считают чудовищем, отнимающим жизни у невинных. Другие — психом, который убьет даже не моргнув глазом. Но, самое что странное, Джордан никогда не убивал. Он не мог скрыть той заинтересованности, которую проявляет к Марку. Ведь огонь в глазах психа-хирурга действительно фантастический. Даже сейчас, когда один за одним органы попадают на холодную ткань со льдом, аккуратно раскладываемые по контейнерам, взгляд Марка слишком хищный. — Самые ценные: почки, печень и сердце. — мужчина медленно перекручивает часть крупной воротной вены, накладывая лигатуру и перерезая, — Как хирургу тебе должно быть известно, что печень обязательно удаляют именно с частью воротной вены. Если у пациента рак, что в нашей жизни не единичные случаи, пересаживают орган и приживляют с помощью «старых сосудов.» Дальше он помещает тот в контейнер с раствором и плотно закупоривает. — Специальное вещество поможет органу сохранится до того, как я возьму пунцию для анализа. Один звонок и сюда тут же приедут люди и заберут орган. Это бизнес, мальчик мой. Он говорит это без доли энтузиазма. Даже без тени улыбки на довольно красивом лице. Для профессора криминалистики — это вообще обычное дело. -Сердце — самое ценное. Человек может жить с одной почкой и с частью печени, но если вместо нормального органа у него аппарат — тот быстро выйдет из строя. Марк слишком внимательно наблюдает за полым органом. У него даже слегка трясутся окровавленные фаланги пальцев и зрачки расширяются. Мужчина еле заметно улыбается, помещая орган в другой контейнер. -Нет Марк, не один из них на исследование ты не заберешь, - трясет перед ним скальпелем, —, но у меня есть идея получше. Как насчет игры? Ты же любишь игры, правда? - отделяет почки, помещая их в другой контейнер со льдом, - игра очень любопытная, - открывает каждую банку и берет пунцию для анализа, — угадаю ли я, как ты убил. Ты же любишь убивать? Представь: красная жидкость, так вкусно пахнущая железом, стекает по твоим рукам. Чудесно, правда? Но тут есть одно правило — убивать тоже искусство. Мне нужно хорошие органы, желательно от здоровых людей. Твоя задача немного порезвится и, самое главное, убить так, чтобы все нужные мне органы были целы. У меня запрос на легкие, Марк. Мужчина слегка усмехается, устремляя взгляд на взбудоражившегося парнишку. Скоро здесь будет весело. Пока Джордан говорит, Марк не сводит с него холодных, каких-то мертвенно блестящих глаз и облизывает сухие губы. Он смотрит внимательно, обдумывает каждое слово и проговаривает его в мыслях еще пару сотен раз, пока точно понимает, что от него хотят. Нет, он не глупый, но для полного осмысливание информации понадобилось время. — Не знал, Джордан, что ты настолько любишь жестокие игры, — губы искривляются в такой ужасной ухмылке, а холодные и тонкие пальцы держат скальпель, не замечая, что тыкают куда-то в руку, пока тело лежит на этом столе. В мысли приходит лишь Пила, которая постоянно заканчивается лишь одним: мясом, кровью и кишками на серых грязных стенах в каком-то непонятном подвале или заброшенном здании. Оттуда нет выхода, лишь одно слово «смерть» или «спасение». Марк лишь тяжело дышит, взъерошивает темные волосы и чувствует, как отросшая челка неприятно колит глаза. — Мне что, просто выйти на улицу, выбрать жертву, утащить в переулок и убить? Есть какие-нибудь правила? — парень обходит стол слишком медленно, вслушиваясь в каждый свой шаг, и чувствует, как сердце набирает обороты, отдается гулким эхо где-то в голове и сглатывает ком. Марк лишь подходит ближе к Джордану, проводит не острой стороной скальпеля по его щеке и как-то идиотски улыбается, а потом начинает хрипло смеяться, словно вот-вот заплачет и его голос слегка дрожит, когда темно-карие — почти черные — глаза смотрят в карие глаза Джордана. И он видит в них лишь холод, пробирающий до костяшек и разрывающий в нутрии такое «нечто», что есть у каждого человека глубоко внутри; он рвет там все, что только можно одним лишь своим протяжным и мелодичным голосом, словно родился для того, чтобы говорить людям о каких-то сумасшедших вещах и не казаться при этом полностью свихнувшимся человеком. — Я буду играть в эту игру, я достану тебе все необходимое, но, что получу взамен? — собственные желание — самое важное в жизни Марка и никогда ничто не сможет изменить его эгоистичной натуры; он никогда не перестанет быть человеком с давно лишенным разумом и до боли красивой улыбкой (как считает он сам). Люди меняются под воздействием каких-то факторов, но эти факторы никогда не будут слишком сильно давить на бездушного любителя трупов по имени Марк. — Могу приступить прямо сейчас, если хочешь, — проткнув скальпелем палец — скальпель был весьма хорошей игрушкой для Марка — тот лишь в очередной раз улыбается, смотря, как красные капли скатываются вниз по его бледной руке, —, а если хочешь, могу еще подождать и что-нибудь поделать, — там нет намеков, нет каких-либо скрытых смыслов, есть только явное и слишком жестокое «что-нибудь», что подразумевает под себя очередные разделки с трупом в холодном кабинете, где ужасно пахнет этими чертовыми медикаментами и еще чем-то похожим на мужской одеколон. Марк лишь пристально смотрит на него, прикрывает глаза, тяжело вздыхает, вытирает ваткой стекающую по пальцам и ладони кровь, после чего лишь неслышно говорил «я так и думал» и начинает ходить по комнате, явно раздумывая план, с которым ему придется стать на несколько минут каким-нибудь серийным маньяком убийцей, которого давно ищут полиция и куча разных шишек из департамента защиты граждан. — Даже меня иногда убивает твое холодное сердце и неподражаемая жестокость, Джордан. Джордан усмехается. Притом как-то холодно и почти безучастно, словно он вовсе не человек. Мужчине говорили это отнюдь не один раз за всю его долгую жизнь: «Ты словно демон, каких еще ад не видывал!» Он уже давно принимает данное высказывание как дань своей персоне. К чему лишний раз задумываться о словах тех, кто даже на миллиметр не был близок к смерти? Паталогоанатомы шагают с нею в ногу, входя в самый тесный контакт, какой только можно вообразить. - Друг мой, ты рассуждаешь так, словно я попросил тебя вспороть брюхо какой-нибудь пташке. Разве в тебе нет чувства охотничьего инстинкта? Мы — не люди. Мы животные. Хладнокровные убийцы, чьи поступки не поддаются объяснению со стороны психологии или церкви, потому что мы не демоны, - Джордан полосует кожу на груди трупа скальпелем, искусно вырезая на ней небольшую пентаграмму, — хотя одержимость дьяволом была бы довольно хорошим объяснением ко всему происходящему, — выступившую из рассеченной ткани кровь он легко размазывает по синеватой ватной коже, — и мы совершенно не помешаны рассудком. Лично я себя чувствую просто превосходно. Он медленно, с легкостью искусного художника, собирает инструменты, начиная насвистывать любимую мелодию «Реквиема». Его жизнь несравнима со скучным волочением существования многих. Ему ведь так чудесно в обществе тех, кто молчит засыпая на его столе вечным сном и, чуть позже, отдает себя во власть кремационной печи. Собрав все инструменты он накрывает тело белой простыней и отправляет тележку к столику печи. Осталось открыть дверцу, запихнуть хрупкую субстанцию уже мало напоминающую человеческое тело внутрь, и с наслаждением наблюдать как огонь пожирает ткани, превращая их в пепел. — Марк, ты всю свою жизнь живёшь для выгоды, так? Собственно, я не исключение, если только не считать того, что разделывать бренные тела для меня еще и эстетическое удовольствие. Скажем, как для тебя убивать. Странная усмешка снова касается тонких губ мужчины, делая его бледно-сероватое лицо по истине дьявольской маской, - Но раз ты хочешь получить что-то помимо удовольствия от совершенного процесса, то я могу отплатить тебе деньгами. Или ты хочешь получить взамен что-то другое? — интерес, с которым он смотрел на 30-летнего американца, та тьма в черных глазах и та дикость в яркой улыбке и пугающем смехе. Что ж, он явно не ошибся с выбором партнера для игр. - Сочту это за комплимент, Марк. Надеюсь, ты будешь хорошим мальчиком. Кстати, у меня есть некоторый заранее подготовленный для тебя список тех, чьи органы мне нужны. Работа криминалистом дает свои ощутимые плоды, - Джордан даже без тени скорби помещает тело в печь, закрывая крышку. Скоро каждая косточка превратится в пыль, а ему предстоит изучить органы на пригодность к продаже. На рынке органов очень высокие требования. Сняв перчатки он тщательно моет руки. Не хватало еще быть разносчиком трупного запаха, хотя от него за версту несет мертвечиной. - Эти люди из списка - дети-сироты. Выбирать, конечно, тебе, но детские органы просто идеальны для пересадки. Список у меня в кабинете, но ты еще всегда можешь отказаться. Несколько черные глаза следят за каждым движением Джордана, смотрят и поражаются тому, с какой аристократией и некой отрешенностью он ходит туда-сюда. Джордан всегда напоминал ему пустого человека с прекрасной оболочкой и маленьким кусочком души, который почти засох где-то глубоко внутри у него под ребрами. У него нет сердца, есть только холодная расчетливость и не здравый рассудок. Именно это Марку нравится в нем больше всего; именно это заставляет его все больше начать копаться в этом «грязном белье» и оставлять свои следы где бы то ни было. Оставлять след у него в голове, в несуществующей душе и в глазах, которые напоминают лишь два черных океана, в которых потонешь и больше никогда не вернешься. — Ты безнадежен, друг мой, — и в этих словах нет сарказма, лжи, грубости и упреков; там только правда, ударяющаяся прямо о его кости и ломая их к чертям, потому что правда слишком сурова, словно глыбы льда, приходящиеся по тонкой коже живого человека, — допустим, я хочу и вправду получить нечто другое, способен ли ты мне это обеспечить? — вопросительно изогнув бровь, Марк хрипло и как-то слишком странно кашляет себе в кулак, а потом криво улыбается, смотря на огонь через небольшое стекло в печи, которое поставили сюда именно для этого; именно для того, чтобы смотреть, как трупы сгорают и совсем теряют свою изначальную оболочку; именно для того, чтобы смотреть за смертью каждый раз и чувствовать, как она опускается на твои легкие и сжимает их в своих руках, от чего становится невыносимо больно. Смерть — это нечто сверхъестественное, как кажется Марку, ведь она одновременно и близко с нами, стоит только протянуть руку, но слишком далеко, словно что-то ненастоящее, созданное лишь фантазией. И ведь все-таки человек думает, что все знает о смерти, но это не так. Стоит только ее увидеть вблизи, как она забирается под кожу и остается там. Но человек думает, что и жизнь знает, стоит на краю жизни и смотрит, как она идет мимо. Но сам ее не живет. Не может. Он в ней просто турист, призрак. И они с Джорданом лишь туристы, старающиеся сделать ненормальное нормальным и воплотить в жизнь столь дикие и необузданные фантазии сумасшедших. — Ладно, я пошел, постараюсь как можно быстрее покончить с этой всей рутиной, — поклонившись и сделав акцент на слове «рутина», он лишь небрежно хлопает по спине своего друга и улыбается, словно страшный клоун из детской сказки, — список возьму сам, а ты пока тут подготавливай все, — уходит слишком тихо, словно его тут никогда и не было, забирает список, снимает халат с тонких и костлявых плеч, накидывая кожаную куртку, после чего скрывается из здания, оказываясь на улице. Там слишком много людей, ходящих туда-сюда и не понимающих всю суть бытия. Эти люди лишь «пища», которую ты употребляешь каждый раз и сам этого не замечаешь; они лишь продукт, созданный кем-то слишком идеально и одновременно успев где-то накосячить. И Марку все равно, потому что у него своя цель. Цель, которая крутиться в голове, сотканная миллионами фраз, слов и какими-то наборами разных картинок из прошлого. Эти неразборчивые картинки никак не хотят быть единым целым и лишь продолжают путать его и без того затуманенное сознание. Марку становится плохо. Марк не понимает, что делает, когда видит девочку и подходит к ней, широко улыбаясь и говоря что-то совершенно неясное. И ведь это все — фильм, где главные герои давно разрушены самими собой, не подлежат восстановлению, словно брошенные фарфоровые куклы. Ведь они так красивы снаружи и так уродливы внутри, верно? Кровь капает с его рук в каком-то переулке и оказывается на его бледном лице с такими бешеными глазами. Марк лишь облизывает такой изящный и красивый ножик от крови, чувствует этот металлический привкус и прикрывает глаза, искривляя губы в ужасной улыбке. Та самая темноволосая девочка с красивыми зелеными глазами была только что убита, а ее органы будут потом проданы на черном рынке за весьма не хилую сумму. У Марка сносит крышу. В прямом смысле сносит: не хило так, с громким взрывом и кровавыми слезами, потому что он убивает каждого по списку слишком аккуратно, не оставляя следов и постоянно вкушая этот запретный плод, словно какой-то маньяк или вампир. Он хуже, гораздо хуже. Монстр, сошедший со страниц немыслимых учебников и сотканный из запретных фантазий людей; он – тот, кого действительно стоит остерегаться, потому что состояние нормальности для него закончилось еще лет в десять. У него внутри демоны, рвущиеся наружу и не дающие покоя; у него внутри голоса и постоянно какой-то шепот. — Я принес все то, что ты просил, держи, — поставив перед Джорданом контейнер с органами от детей, Марк скидывает с сумасшедших, практически черных глаз, челку, а потом в очередной раз улыбается, чувствуя, как трескаются сухие губы и обнажая белоснежные зубы. — Есть что-то еще? Или ты готов выполнить мою просьбу? — вытерев рукавом куртки кровь, скопившуюся в уголках рта, он снова не сводит с Джордана пронзительного взгляда, понимая, что у него там — тьма, из которой нет выхода, и есть только вход. Джордан смотрел на своего воспитанника с восхищением. Он был готов любоваться вечно множеством вещей: огнем, водой и тем как Марк убивает. Был убийцей — искусство. Да еще какое! Но этому парню предстоит еще многому научится, чтобы не оставлять следов и превознестись в глазах учителя. Может мужчина берет на себя слишком многое, а, быть может, просто возлагает огромные надежды на этого хирурга. Он уже знает наперед — Марк не за что не сдастся. Не стушует даже перед убийством детей, ведь он также как и старший уже давно мертв в глубине его холодной и промозглой души. - Я способен обеспечить тебе все что угодно. Не сомневайся, - отчужденная улыбка касается вытянутых в тонкую струну сухих губ. Словно он серийный маньяк-убийца, но он никогда прежде не убивал сам. - Да. Иди и постарайся. Давать Марку наставление в его компетенции. Тем более от того как хорошо он выполнит эту работу зависит и их беззаботное будущее. Ему же остается только прибрать здесь и со спокойной душой отправится выпить чашечку крепкого кофе, подписывая всяческие бумаги. Немного позже, когда будут готовы анализы взятых пунций и определится их пригодность, Джордан сможет упаковать каждый орган в отдельный контейнер и набрать номер поставщика. Он собирает инструменты, помещает их в стерилизатор и медленной важной поступью направляется в комнату отдыха. Даже когда он чертовски устал, а это бывает периодически из-за напряженной мышечной работы, криминалист не сгибает спины, считая подобный жест актом насилия над собственной непобедимой гордостью. Он слишком сильный для сего серого и тусклого мира, так что приходится превозносить в него свои кровавые краски. Чашка ароматного горького кофе, уютно кресло-качалка, бестолковое жужжание новостных сводок в небольшой цветном экране плазменного телевизора. Идеальные длинные пальцы сжимают белоснежную фарфоровую ручку. Чудесно. Он успевает выпить одну за другой целых две чашки кофе пока в дверном проеме не появляется взъерошенный Марк. Этот горящий взгляд и слегка трясущиеся от возбуждения кончики пальцев… - Знаешь, друг мой, порою я понимаю женщин влюбленных в маньяков. Картина сумасшествия умеет подчинить себе, - некий комплимент в сторону очень талантливого парня. Джордан подходит к контейнеру, надевает перчатки и рассматривает каждый орган на наличие видимых повреждений. Помещает в контейнер лед и идет на звук сработавшего аппарата. - Превосходно. Эти органы готовы к отправке, а теперь помоги мне упаковать все в контейнеры и подписать их. Он аккуратно берет каждый чувствительный и мягкий орган, бережно укладывает на дно сосудов, распрямляя ткани. Пока Марк занят упаковкой остального сырья, мужчина снимает перчатки и набирает номер на своем мобильном.-Да, я понял. Очень короткая, но емкая фраза уже рассказывающая о многом. Правда только знающим людям. -Они будут через 10 минут. Пока можешь поделится со мной тем, что же ты хочешь взамен своей прекрасной работы? И еще, скажи мне на милость, что ты сделал с трупами детишек? Ведь их не мало и мне не нужны «следы». — Это ты так намекаешь на то, что я привлекаю твое внимание? — горькая усмешка и Марк, увлеченный лишь собственными странными мыслями, напоминающее собрание извращенцев в раннем возрасте, не замечает буквально ничего. Не видит, что его взгляд стал просто стеклянным и совершенно не напоминает взгляд человека, совершившего сегодня несколько убийств детей. Марк окончательно сходит с ума, вспоминая, как разделывал их, словно скот. Он вспоминает, как порезал их детскую невинную кожу цвета молока и начал вытаскивать оттуда органы, даже не удосуживаясь ввести им наркоз. Он просто зашил им рот, чтобы они не кричали. Это жестоко даже для самых изощренных маньяков нашего мира. И Марк — уже не человек, а сбор костей и органов, представляющих собой лишь одно слово «тело». Марк лишь, как говорят в церкви, приспешник дьявола, что сошел из низов слишком красивым и слишком уродливым одновременно. Джордан такой же красивый убийца, которого очаровывают мертвые тела и запах смерти, которым от него веет за километр. Марк не хочет выделять себя, но от него всегда пахло мятой и сырой землей, но точно не мертвечиной. Джордан умер гораздо раньше. Джордан теперь просто гниет под слоями кожи. — Переработал и закопал. Теперь даже собака не сможет унюхать их запах под землей и ни один родитель никогда не догадается, где их ребенок, — наглая ухмылка появляется на его довольном лице, словно он только что выиграл еще одну партию в покер. Это было бы ужасно, если бы не казалось им таким прекрасным, — Когда я их убивал, они смотрели мне в глаза и умоляли о пощаде, а мне так нравился этот цвет крови, что я продолжал резать их, — голос такой хриплый и от него веет неким возбуждением. Марку это нравится слишком сильно. И он любит заниматься этим слишком сильно, чтобы хоть раз в жизни отказаться. Мир никогда не был таким, каким представляют себе его люди, и нет Бога, которому они так любят посылать свои молитвы. Есть только неисправимая человеческая жестокость, извращение и много денег, сводящих с ума каждого второго. — Ты уверен, что сможешь исполнить мое желание? — темная челка падает и закрывает его безумные глаза, которые горят ярче вечерних огней Берлина. В его глазах полно похоти, смерти и, кажется, чего-то еще, что разглядеть дано лишь ему. Марк — не псих, он просто олицетворяет мир таким, какой он есть на самом деле. — Я хочу, чтобы ты убил ради меня, — он садится на край стола, совершенно спокойно смотрит на Джордана и, кажется, впервые в жизни видит в его глазах удивление, от чего начинает чувствовать себя еще более счастливым. — Если не сможешь, я так и пойму, — пожав плечами, мол, все нормально, Марк лишь начинает разглядывать его стол и видит там много всякой ненужной мелочи, записок и прочей ерунды, которую никогда особо не жаловал. Джордан слишком возбужден лишь от одного взгляда на этого парня. Молод, но кажется словно мертв с самого рождения. Словно он лишь кусок истлевшей плоти на тонких костях. Если бы мужчина не знал каков Марк на самом деле, он бы никогда не догадался что именно он самый безумный из всех убийц на этой чертовой земле. Человечество бессильно помочь им исцелится, да и разве они хотя исцеления? Нет. Криминалист беспощадный убийца, смеющийся вместе со смертью и даже возомнивший себя выше чем она временами. Он безумен. Он пуст. Он бездушен. -Поздравляю, - безумная улыбка на вытянутых губах. Ему слишком нравится все то, что рассказывает Марк. Но даже не сам процесс, а то как он рассказывает. С азартом, с бешеным блеском, с наслаждением сродне если только самому лучшему в жизни оргазму. Да, Джордана заводят обнаженные мертвые тела и, наверное если бы он занимался с ними сексом, его бы можно было причислить к ряду некрофилов. Но мужчина лишь созерцает, не в силах подавить обуявшее его возбуждение в каждой клеточке такого довольно хрупкого тела. - Вот почему я работаю именно с тобой. Искусный убийца, безжалостный и остервенелый словно бойцовый пес, рвущий плоть и брызжущий кровью и пеной изо рта. Он вертит на своей ладони скальпель, проводя им по мягкой бледной ткани, которая в один только миг становится алой из-за выступившей крови. - Кровь — это жизнь. Но нужна ли кровь тем, кто уже умер? Он рассуждает словно давно спятивший одинокий и не понятый миром философ. Словно никто в этом мире не в силах принять израненную и искореженную извращенную душу. Может только сам Марк. Но предложение убить его все же удивляет. - Почему я должен отказывать? Это не в моей компетенции, как твоего учителя. И я искренне горжусь тобой. Это сказано с особой и такой холодной интонацией дрожащего голоса. Он редко кем-то по-настоящему гордится, но этим юношей — определенно. -Такие как мы уже не люди. Бесплотные приспешники дьявола, забирающие жизни и смещающие на посту саму Смерть. Даже когда мы умрем, -он делает шаг в сторону Марка и проводит скальпелем по его бледной щеке, -о нас не вспомнят. Но нужны ли нам воспоминания людей? Кого ты хочешь увидеть мертвым? Девушку, ребенка, парня? Может взрослую женщину или мужчину? Я буду делать это здесь, на твоих глазах. -усмешка, холодная и дикая, отражается на его губах когда он смахивает капли крови с его щеки и облизывает фалангу пальца. Скоро придут за товаром, а дальше гори все синим пламенем. Он убьет. Ему не привыкать.