dehydrated

С самой первой минуты я лишь хотел прижиматься губами к твоей коже, не такой, как у меня – гладкой, мягкой, молочно-белой. Я был совсем мальчишкой, семнадцатилетним и нетронутым, и все думал, зачем же нужен тебе, ведь ты прожил свою жизнь на целых шесть лет дольше, и в них – все. Весь твой утомленный и задумчивый взгляд, вся твоя вдохновленность, все твои ловушки для таких, как я. Мы сидели на кухне и курили одну сигарету за другой. Ты – с ментолом, я – обыкновенный лаки страйк. Ты наливал мне красного полусладкого, целовал в плечо. Я болтал ногами и рассказывал обо всем на свете, а ты кивал головой, слушал, планировал, как будешь доводить меня до оргазма, потом – до слез. Я казался тебе самой поэзией, с ее невинностью ребенка и продажностью шлюхи. Все твои «здравствуй» всегда заканчивались прощанием, но если бы я знал с самого начала, зачем я тебе, то все равно бы упал в твои теплые объятия. Ты хватался за голову и рвал в клочья исписанную бумагу, сгибаясь пополам от недостатка вдохновения, сил, от невозможности творить. А я почему-то думал, что не могу тебе помочь. Ты был слишком далеко. Д-ж-е-р-а-р-д. Произношу твое имя медленно и смеюсь в потолок пьяным смехом, потому что каждая буква щекочет гортань. Наполнял высушенные океаны, только чтобы утопить меня в них. И однажды твое «люблю» разбилось, разлетелось по полу керамическими осколками и сокрушилось на простыни, а я стонал под тобой, как настоящая шлюха. Проникал в мое сознание бархатным голосом, в меня – двумя пальцами, пока я извивался на грязных простынях твоего /не/ дома. Муза твоей души просыпалась только от громких шлепков кожи о кожу и стонов, от моей асфиксии и лиловых синяков на плечах. Ты добился, чего хотел, и теперь смело можешь обвинять меня во всем, ведь мои ноги уже успели один раз обвить твои женские костлявые бедра. Один-единственный раз я застрял на грани твоего «хочу» и «кончай». Ты всегда пах вишней, всегда грел мои руки на холоде, читал мимолетные стихи и срывал цветы с клумб на глазах у недовольных прохожих. Я смотрел в твои глаза и видел в них всю твою боль от недостатка вдохновения; я видел красоту цветов радужек и глубину зрачков, а ты смотрел в мои и видел лишь свое отражение. Свое гадкое «я». Размазываю щелочь слез по щекам и продолжаю смеяться. «Уходи» было слишком хлестко и больно с твоих тонких губ. Можешь и дальше балансировать с желания поиметь первого встречного на бутылку Дэниэлса. Я был таким наивным, думая, что твоя любовь – не только сперма и мясо, но это желание разрушать все, включая меня, показали, какой ты был дрянью. Тем утром, вместо красивых фраз, я услышал лишь грубость и грязь, что вдруг начала сочиться из каждого твоего слова. И только тонкая бледная рука, сжимающая карандаш, скользящая по бумаге и выводящая пошлые рифмы, выдавала в пустоте твоего тела жизнь. В ней больше не было меня. А ты ведь больше не пишешь, больше не сочиняешь – только пьешь и без конца набираешь мой номер. Тебе нравится мое отсутствие. А я смеюсь, ведь ты закончился на мне.