***
Беседа лилась легко и свободно без неловких пауз и затянувшихся молчаний. За это Рукия боготворила Иное: она никогда не могла дать заскучать, ведь стоило ей произнести даже несусветную чушь — при этом на полном серьезе — как жилка на лбу Кучики начинала пульсировать настолько активно, что она могла ввергнуть их двоих в горячую дискуссию, просто в попытке доказать, что хлопья на завтрак в форме звездочек круче тех, что делаются в виде ракет или медвежат. Неловкие переглядки, заламывание пальцев и подрагивание тела в присутствии её невероятной Солнечной Принцессы, как она называла ее в особо чувственные моменты (ну или когда они вместе напивались), Рукии не грозили — а чего ещё можно было желать отпетому интроверту, страдающему легкой формой социофобии? Рукия знала, что Орихиме с ее гиперактивным характером и необычными увлечениями тоже бывало непросто, но вместе они составляли поистине удивительный и дополняющий друг друга тандем. Вместе они могли быть собой, и это, пожалуй, было одним из главных гарантов того, что они являлись платоническими соулмейтами. — О, я вижу, тебя уже посещали… — нахально дёрнув бровями, протянула Рукия спустя какое-то время, потягивая сок из коробочки и разглядев-таки не слишком приметный, но чертовски милый букетик незабудок. — Это же был тот, о ком я думаю? — Не-а, не он, — рыжие волны метнулись из стороны в сторону, а ореховые глаза блеснули грустью, — Он сегодня очень занят на работе. Это принесла Момо. — О, ну слава богу, хотя бы Момо о тебе заботится. Пусть это формально миссия твоего парня, но кого это волнует? — ехидно заметила Кучики. Орихиме от таких слов мгновенно вспыхнула, словно маков цвет. Ей никогда не нравилось, когда Рукия отпускала едкие комментарии в сторону её ненаглядного Урю, а Рукия, свято верившая, что Химе достойна того, чтобы её носили на руках, не могла отказать себе в удовольствии лишний раз поворчать на включавшуюся иногда тугодумность Исиды. — Рукия!.. — Но он же пообещал о тебе заботиться, так? Это его долг. — Н-наверное… — Ну так и сколько ещё Хинамори будет выполнять обязанности твоего парня? — Ну Рукия! Прекрати! Я же сказала: у него много дел, — Кучики не могла не заметить, как дрогнул голос Химе на последней фразе и как она на мгновенье поджала губы в явной обиде, и шумно и недовольно выдохнула. «Боже, мужчины иногда — такие идиоты», — недовольно промелькнуло у неё в голове, пока Иное собиралась с силами продолжить тираду, — Значит… значит сейчас он не может вырваться, но как только у него появиться время, я не сомневаюсь, он придет! Ты не можешь его в этом винить, он уже работает. Мы же — ещё студентки! — ореховые глаза пылали праведным гневом, пронзая душу Рукии насквозь. — Да ладно тебе, успокойся, — брюнетка, однако, нисколько не испугалась такого ярого отпора и защиты от Орихиме, меланхолично пожёвывая шоколадный батончик, что был припрятан на случай непредвиденного голода. В глубине души она почувствовала легкий укол зависти: несмотря ни на что, Исида был действительно — и на удивление — хорошим парнем, по-настоящему хорошим, заботливым и чутким, поэтому удивляться тому, насколько понимающе звучала Иное даже в моменты легкой обиды, было бы глупо. Да и не совсем искренне, если уж на то пошло. Тем не менее, Рукия поспешила затолкать не слишком дружеское и приятное чувство куда подальше: все глупые завистливые ростки внутри неё — исключительно её проблема. — Ты же знаешь, я всегда хорошо относилась к Исиде. — Ты когда-нибудь перестанешь называть его по фамилии? Мы встречаемся уже больше года! — поостыла Иное, но всё равно удивлённо переведя взгляд на Кучики, вальяжно закинувшую ногу на ногу и задумчиво смотревшую в потолок. Губы Рукии расплылись в её любимой, рефлекторной (отчасти защитной) насмешливой полуулыбке. — Только тогда, когда у меня появится свой «бойфренд» и мне будет на кого переключиться. — То есть в самом, что ни на есть, далёком будущем? — Кто знает, кто знает… — задумчиво пробормотала Рукия. — Я знаю, поэтому и утверждаю так уверенно, — «больная» сделала упор на первом слове. — Хотя, знаешь что? — она поймала скептический взор фиалковых глаз и с ещё большим напором продолжила. — Я даю ногу на отсечение, что скоро всё в твоей жизни изменится. — То есть, тебе мало того, что нога сломана, так ты её ещё и отрубить хочешь? Прямо мазохизм какой-то. — Кучики, я серьёзно! — гневно заявила девушка, глядя на прыснувшую Кучики. Рукия знала, что Химе всегда бесило в ней это не в меру сильное пристрастие к сарказму. Но как же не получить удовольствие от собственной удачной шутки? Нонсенс! — Я тут, кстати, сделала интернет-расклад на таро… «О нет… только не это…» — Рукия едва ли не взвыла в голос, прикрывая лицо рукой. — Скажи мне, господи, почему даже такой близкий к адекватной науке человек, как ты, не просто интересуется этим, а давно нырнул во всю эту хиромантию с головой… — Вообще-то тарология это искусство. — Искусство вымогать деньги из людей, если только. Сколько я вам должна за сегодняшнее предсказание, о Великий Оракул? Орихиме смерила Рукию недовольным взглядом — так, как умела делать только она, чтобы пристыдить или напомнить о манерах. Но в этот раз Рукию не проняло, поэтому Иное не слишком изящно фыркнула, продолжая: — Как видишь, я пока в мошенницы записываться не собираюсь. Но мне это интересно, тем более у меня есть к такому склонность, и мне легко это даётся. Можешь мне не верить, но я тебе говорю — скоро много чего поменяется. Жизнь у тебя с ног на голову перевернется. Станешь частью того, чего избегаешь всю жизнь. От подобных заявлений у Рукии всегда по спине пробегал неприятный холодок. Каким бы скептиком она себя ни считала, сложно было абстрагироваться от слов человека, который довольно часто видел вещие сны. Всё, связанное с потусторонним, бессознательным и не слишком объяснимым если не пугало, то точно тревожило её рациональный разум, искренне верящий, что всё в этом мире поддается объяснению, если очень сильно постараться его найти. Да и ей всю жизнь нравилось всё анализировать и систематизировать, строить чёткие планы и алгоритмы, не зря на курсе философии три года назад её зацепили рационалисты… В общем, гороскопы, она, конечно, пролистывала, особенно, когда была не в духе, но стоило ей только столкнуться с чем-то, что может её эмоционально зацепить — и держать себя в твёрдых оковах сознательности и логичности становилось тяжко. Иное же была её абсолютной противоположностью, и именно на её совести случаи переубеждения Кучики в абсолютно шарлатанской природе всякого рода предсказаний и раскладов. С Иное подобное работало — наверно, отчасти, потому что она сама была открыта ко всему необычному и часто воспринимала все это гораздо серьёзнее, чем обычные люди, но факт явной доли самовнушения не просто не смущал её — наоборот, подстёгивал углубляться и доказывал, что некое «провидение» действительно существует и прекрасно работает. Рукия помотала головой, вытягивая себя из размышлений. Мурашки от слов Химе прошли, но странный осадок заставил нехотя согласиться: — Да, возможно. В конце концов, интуиция тебя редко подводит. Явившаяся вскоре медсестра, объявившая конец обеденного времени посещения, в каком-то смысле спасла Рукию от дальнейшего пребывания в столь странном и не слишком комфортном контексте. Она, чуть суетливо и немного скомкано, за что тут же укорила себя, распрощалась с подругой, пообещав прийти, когда освободится немного времени, и сказала, чтобы та передала своему парню, что если тот не явится навестить Химе в течение нескольких дней, то будет жестоко наказан собственноручно Кучики. Наспех накинув пальто в лифте, Кучики вылетела из больницы, отметив, что солнце так и не показалось. По дороге натягивая на смоляную макушку белую бесформенную шапку, Рукия легко лавировала между сугробами, запахиваясь поплотнее и скрываясь от поднявшегося невесть откуда ветра, не переставая думать о том, что слишком явно сбежала от Орихиме с её предсказаниями, как только представилась возможность, поступив как минимум грубо. Голова от разъедающего душу стыда перед подругой, которая, естественно, обо всём догадалась, и мечущихся самоуничижительных мыслей о собственной трусости перед неизведанным гудела, отдаваясь треклятой пульсацией в затылке, которая только усиливалась на холодном воздухе и не давала ни секунды на передышку. Рукия, прорываясь к остановке и в отчаянии стараясь заглушить до жути громкий и плотный мнимый поток всегда успокаивающей её «Enjoy the Silence», выбранной среди множества любимых старых песен на почти таком же стареньком плеере, всё равно продолжала чертыхаться и злиться — то ли на Химе с её глупыми таро, то ли на себя саму. Людей внутри нужного ей автобуса, подъехавшего — о чудо! — по расписанию, было пока что немного, поэтому Рукия могла радоваться большому количеству пригодного для дыхания кислорода, которого порой не хватает в многолюдной толпе или переполненном транспортном средстве. Однако, к несчастью для неё, сегодня старенький общественный транспорт двигался на удивление быстро, не давая ей и шанса насладиться возможностью поглядеть в окно и отправиться в мир музыки прошлого века. Вот уж никогда не угадаешь с этим автобусом: когда не нужно торопиться и хочется просто спокойно проехаться до дома, обычный водитель явно меняется на участника Формулы-1, но стоит хоть подать вид, что ты опаздываешь, и дедушка за 60, сидящий за рулем, решит собрать все светофоры по пути. Кучики нахмурилась: в такие моменты, как сейчас, ей казалось, что она осталась единственной, кому в своё время забыли выдать инструкцию от этой жизни. В любом случае, иногда она совершенно не понимала, как работает матушка Вселенная. Весь путь до конечной остановки спального микрорайона Сакурабаши, где заканчивалась плановая городская застройка многоэтажек и начинался частный сектор, показался Рукии размером с десяток песен и сопоставим с пятью внутренними закатываниями глаз на собственную социальную неуклюжесть. Поэтому когда она наконец ступила на хрустнувшую под ботинком снежную тропу и, выдохнув, подняла глаза на темно-серое небо, Кучики была искренне рада, что скорый приход домой вырвет её из цикла саморефлексии, связывающего её, порой, по рукам и ногам, и позволит забить голову домашними делами, вместо того, чтобы в очередной раз подумать о том, как она ненавидит себя и свою невыносимую сущность… — Девушка! Девушка, постойте! — звонкий голос заставил брюнетку вздрогнуть, а затем обернуться. К ней бежал молодой человек, размахивающий… чтоб ей провалиться, её почтальонкой! Достигнув цели, он оперся руками о колени, стараясь отдышаться, и протянул ей сумку, — Вот… вы… ха … забыл-ли… там… — он кивнул на отъезжающий автобус. — Ох… спасибо вам большое! — выдохнула она, взяв сумку и стараясь успокоить расшалившиеся нервы. Идиотка! Ну как же можно было сумку-то проворонить — там же паспорт, деньги, ключи… А вдруг он что-нибудь вытащил из неё? Она кинулась рыться в ней, но всё содержимое оказалось на месте. Сердце потихоньку успокаивалось. — Фух, не знаю, что бы я без вас делала. — Да ничего, не за что! Всегда приятно помочь красивой девушке, ведь каждая из красавиц заслуживает своего личного принца, который спасет ее из любой беды, — он вдруг хищно оскалился и заигрывающе подмигнул. Воздушные замки из разноцветных шариков лопнули, наткнувшись на колючую иголку очевидности, цветные резиновые ошмётки облепили обманчиво симпатичное лицо. — Может, в качестве благодарности своему спасителю, сходите со мной куда-нибудь выпить? Или зайдете ко мне на чай, я тут недалеко живу, — многозначительно произнёс он. Рукию тут же передёрнуло от отвращения, и она приняла свой боевой вид, а надменный холодный взгляд включился сам собой. Была бы она из семейства кошачьих, её недовольно сузившиеся в тоненькие щелочки зрачки предупредили бы наглеца о том, что кому-то сейчас расцарапают лицо к чертовой бабушке. — Я пью только воду без газа, а её у меня и из-под крана предостаточно льётся, — холодно, с нотками неприязни в голосе ответила она, — Ещё раз спасибо, — и, развернувшись, быстро удалилась, оставив неудачливого Дон-Жуана в полнейшем замешательстве. «Просто вау, просто блестяще. Мировое дно пробито». Рукия шла, не оглядываясь, с силой вдавливая подошвы ботинок в снег, отчего тот ещё больше скрипел и эхом отдавался в тишине и безлюдности улицы. Ноги несли её к дому, практически не отрываясь от земли, а зря — пару раз споткнуться и выругаться со злости она уже успела. «Он ведь был с виду таким порядочным и милым, а оказался в итоге очередным козлом… — вновь и вновь повторяла в голове студентка, проверив ещё раз чёрную почтальонку и удостоверившись, что всё её скудное барахло цело. — Повезло ещё, что он так быстро отвалился, а не оказался из настырных… или воров. Почему это каждый раз происходит? Каждый раз я натыкаюсь на таких вот индивидуумов, и как вообще теперь сохранять веру в человечество?.. Почему нельзя просто… Ах, брось, Рукия! Ты же знаешь, такие хамло, как этот, никогда не меняют своих взглядов на мир! С детства им прививают понимание, что девочка чуть ли не в ноги упадёт, стоит только её тяжёлый портфель после школы донести, что все мы спим и видим, как бы только усесться поудобнее на белого коня и поскорее добраться до мужского райского «долго и счастливо». А слова «нет» для них не существует в помине! Невыносимая система, невыносимые взгляды и традиции… И если ты не в ней — держи клеймо фрика, белой вороны, чужака, другого… — гнев схлынул, когда Кучики, решительно пролетев всю заснеженную улицу, остановилась напротив собственного дома. Накатила усталость, перемешенная с фатальным чувством несправедливости и приправленная щепоткой грусти. — Да, если ты не в системе, ты никому не нужен… Но столько людей корёжат собственные души, тела, сердца, чтобы только они из ественных по форме и живых превратились в отточенные геометрические фигурки, вырубленные на детских игрушках, в ячейки которых уже несмышлёныш может вставить подходящие по стандарту кубики, шарики и треугольники… Столько поломанных жизней ради соответствия неживому стандарту… столько усилий, только чтобы подойти кому-то, чтобы найти того, кому ты будешь нужен…» — Рукия протянула вперёд руку, ловя снежные пёрышки, и, поглядев, как они мгновенно погибают в тепле её ладони, пробормотала: — Если так, то, может, никто никому и не нужен вовсе? В обволакивающей тишине пустой улицы любые звуки казались неуместными, поэтому сразу исчезали в танце падающего с неба снега. Слова девушки потонули в пушистых сугробах, стоило им только сорваться с губ вместе с клубком пара. Ответа она и не ждала, его и не могло быть. Как и на большинство вопросов, давно терзающих её. — И почему я на инязе, а не на каком-нибудь философском? — усмехнулась она сама себе, стряхивая снег с шапки и направляясь-таки к двери. Три поворота ключа, хруст замка, звон, скрываемый тёплой шерстяной тканью кармана, щелчок дверной ручки, скрип двери. Лицо обожгло приятным теплом с запахом яблочного пирога, поставленного на удержание в мультиварке. Рукия была дома. Маленький, но уютный домик принадлежал исключительно Рукии, хотя детали того, как так получилось, ей всё ещё не были ясны. Ей было непонятно, как он сохранился нетронутым целых восемь лет, пока она жила в приюте после смерти мамы, и как местные власти позволили выпускнице школы вступить в права наследства почти без всяких препятствий. Но на момент поступления у неё сразу же решился вопрос с жильём, и это было единственным, что занимало её мысли, а как это произошло — уже вопрос десятый. Конечно, дом и в лучшие времена был невесть что, а когда она въехала, пришлось приводить его в приемлемый для жизни вид, но Кучики это было даже в радость. Хотя первое время сердце ёкало так, что каждая ночь, проведённая в этих стенах, становилась пыткой, лишающей сна и покоя, постепенно Рукия сжилась с чувством щемящей тоски по временам, которые она до смешного смутно помнит — видимо, вытеснение сработало на ура. С тех времён воды утекло так много, что и не поверишь, если вдруг решишься убедиться. Поэтому Рукия и не решалась — тревожности ей и так по жизни хватало. Довольно внушительный зал, кухня, ванная, прихожая, угловая пустующая ныне комнатка и просторная спальня на втором этаже, — вот всё, что осталось от её прошлого, от её семьи, и этого было вполне достаточно для существования молодой двадцатидвухлетней студентки иняза. По крайней мере, на её скромный взгляд и на не менее скромный бюджет, складываемый из стипендии и вечных подработок. Поправка: достаточно для существования студентки и большого золотистого, как весеннее солнце, лабрадора, что стремглав помчался к своей любимой хозяйке, стоило ей только ступить за порог и выпустить из рук сумки. Громкий лай сменился не менее громким вскриком — и девушка с хохотом повалилась на пол под весом своего четвероногого друга. — Л-лаки, ты опять за своё!.. — собака с радостью лизала девичье лицо, не отрываясь от горячо любимой хозяйки, не давая ей возможности для спасения. — Ну сколько раз тебе говорить: нельзя бросаться на людей и сбивать их с ног! Но кто меня вообще здесь слушает! — она с кряхтением поднялась с пола, наблюдая, как её пёс скачет вокруг неё, нарезая круги. Улыбнулась широко, глядя на довольную морду напротив, ощутила, как он скучал, когда он подставился под её руки, требуя ласки. — Ладно, ладно. Пошли, покормлю, — девушка встала, отправляясь на кухню за счастливым в предвкушении кормёжки псом.***
— Так, словарь, тетрадь для правил, перевод, немного удачи… Лаки! — собака запрыгнула на диван, устраиваясь рядом с хозяйкой и с любопытством заглядывая ей за плечо. Рукия фыркнула: неслыханная наглость со стороны этого животного. Неслыханная и при этом постоянная. — Чего тебе? Ну извини, у меня завтра второй парой контрольная в честь семестровой проверки! — возмущённо уперев руки в бока, Кучики повернулась лицом к питомцу, начиная с ним их фирменный поединок в «гляделки», который она, к слову, почти всегда проигрывала — и даже сейчас, с первых секунд, посыпалась. — Лаки, ты знаешь наше главное правило: наглым и упитанным нужно быть в меру… — предупреждающе закачала головой она, — …даже не думай использовать на мне свои грязные приёмчики…. — собака не отрывала взора от фиолетовых глаз владелицы. — Лаки, слезь. Давай, слезай. Не вынуждай меня… — она не договорила, всмотревшись в преданные и до ужаса умные глаза напротив. Рыжие. Глаза у Лаки были невероятными, необычайными — медно-рыжими. Не карими, как у людей, и даже не жёлтыми, как у кошки, — рыжими. Они были первым, что она увидела, перешагнув порог питомника, они же стали решающим аргументом в, по сути, и так до боли очевидно выборе питомца среди многих других. Эти глубоко-искренние, всё понимающие, едва ли не человеческие, но хитрющие до безумства глаза пленили её, а их хозяин моментально присвоил себе хрупкое девичье сердечко, прекрасно осознав силу своего влияния на него. И сколько бы они ни смотрели на неё, как бы сильно она ни сердилась, она всё равно сдавалась им. Потому что хитрющие глаза всегда знают, на что, как и как долго нужно давить, чтобы Рукия растаяла. — Ладно, сиди уж, удачливый лис, — с ворчанием вернувшись к повторению, девушка почувствовала, как тяжёлая морда легла к ней на колени, и улыбнулась. Удивительно, но этот пёс, казалось, заботился о Рукии ничуть не меньше, чем она о нём: почти не отлипая от девушки, Лаки частенько напоминал нерадивой студентке об отдыхе или о пропущенном ей приёме пищи, а она, признаться честно, подобным пренебрежением жизненно важными потребностями грешила, считая, впрочем, что это обязательная часть студенческой жизни. Лаки с традиционными устоями и байками о вечноголодных студентах был явно не согласен, поэтому делал всё, что было в его силах, чтобы его нерадивая хозяйка не падала в голодные обмороки, а иногда и позволял себе повышать на неё голос, будучи особенно упрямым. Как, например, сейчас, решив пару раз значительно и укоризненно гавкнуть, когда глаза Рукии стали неумолимо слипаться, а живот распевать вечерние серенады. — Хорошо-хорошо, я поняла, хватит на сегодня, — примирительно подняв руки и стараясь прогнать остатки налетевшего сна, проморгавшись, Кучики отправилась на кухню, ведомая псом. В последнее время её режим питания оставлял желать лучшего, она готова была это признать. Да и в принципе весь режим жизни полетел к чёрту, думалось ей, пока она стряпала банальный салат, попутно отмахиваясь от ещё более наглых попыток Лаки выпросить лакомые кусочки со стола. Не то чтобы её прежний режим, активный до начала ноября, можно было считать эталоном здорового образа жизни, но длившиеся уже месяц семестровые проверки совсем выбили её из привычной колеи, не оставив возможности вздохнуть свободнее. Бесконечные проверки успеваемости, контрольные, тесты, промежуточные зачёты, выступления с рефератами, отчетности по контрольным точкам, так еще и зачётная сессия, маячившая на горизонте вместе со структурой диплома и введением… От одних только мыслей о предстоящем стрессе голова разрывалась на части, руки подрагивали, а дыханье в лёгкой паничке перехватывало — даже отложить нож и отдышаться как следует пришлось. А тут ещё и Орихиме попала в больницу, а Рукия как хорошая подруга, безбожно зашивающаяся по учёбе, не могла бросить её, но и навещать каждый день не представлялось возможным… — Что ж всё так сложно-то, а?.. — устало выдох сорвался с её губ, а глаза встретились с умным, но предсказуемо не понимающим ничего взглядом питомца, будто в поисках хоть какой-то поддержки. Кусок курицы вместе с салатным листом исчез во рту, а пустой взор Рукии гипнотизировал столешницу. «Да уж, поддержка… где бы её ещё найти…» — с невесёлыми мыслями, вновь переполняющими голову и давящими на виски, она быстро умяла салат и, наплевав на всё, на полусогнутых от усталости ногах поднялась наверх, переоделась и буквально рухнула в мягкую постельку. Понадеявшись на то, что завтра всё будет в ажуре — да и, честно, уже как-то всё равно, ей-богу — она в последний момент уловила, как прогнулась кровать от веса её любимца, и тяжёлая голова утонула в подушке, а сознание провалилось в чёрную дыру усталого сна. …Рукия так надеялась, что в этот раз ночь пройдёт без сновидений… и всё-таки скопление дневных потрясений и тревог в очередной раз сыграли с ней злую шутку, не позволив по-человечески отдохнуть и заставляя подняться в темноту нового дня с пульсацией в затылке и тяжёлыми, словно несущими груз вековой жизни, веками. Сны были беспорядочными и спутанными, сил разбираться и вдумываться с утра не было вовсе. Единственным, что зацепилось за её внимание, размышляла она по дороге в университет, была самая дальняя кровать в палате Химе, скрытая пологом, обставленная большим количеством оборудования, а среди серой и размытой пелены ярким огоньком полыхало пятно, сравнимое по цвету с медной рыжиной глаз Лаки.