На игле

Очередной завершившийся успехом концерт был уже позади, и директора Illionaire смогли, наконец, расслабиться на небольших кожаных диванчиках, расположенных в vip - зоне одного из самых престижных клубов Сеула. Были уже позади звуки безудержного бита, под который неистовствующая публика, в набитом под завязку зале, скандировала имена рэперов и вскидывала к потолку руки с согнутыми пальцами, со знаком Illionaire. Единственное, что всегда оставалось неизменным - это адреналин, гоняющий кровь по венам, как после многокилометрового марафона, на который собственно и была похожа жизнь музыкантов. Дни, расписанные буквально по минутам, превращались в бесконечную вереницу событий, в которую парни бросались, как в омут, с головой погружаясь в работу, не растрачивая своего времени на то, что не имело значения. Слишком долог и труден был их тернистый путь, во время которого они не раз спотыкались, но поднимались снова, окрыленные собственной мечтой и не раз обжигавшие крылья о суровую реальность, что так и норовила сломить их, поставить на колени. Тогда казалось, что весь мир против них, но рэперы не поддавались страху, понимая, что если отступятся сейчас, то второго шанса не будет уже никогда. И так из года в год, из альбома в альбом они проносили свою боль и надежду, маскируя все это бравадой и жесткими рифмами о деньгах и машинах, которых тогда и в помине не было. Но парни упорно представляли, будто уже сейчас добились успеха, и это чувство всякий раз давало им новые силы и заставляло бороться даже тогда, когда судьба снова жестоко насмехалась над попытками совсем еще молодых ребят возвыситься до небывалых высот. У каждого из них был в жизни тот момент, когда нестерпимо хотелось кричать от отчаянья, срывая голос и раздирая ногтями грудную клетку, лишь бы унять тот пожар, сжигающий изнутри. Каждый из них помнил эти мгновения, как и сейчас. Гонзо никогда не забудет голодные месяцы, прожитые в контейнере. А Квайет никогда не избавится от воспоминаний о своих выступлениях перед двумя отбросами в какой-то третьесортной дыре, которую и клубом-то нельзя было назвать. Эти фрагменты жизни - незаживающие рубцы на сердце. Они болели всякий раз, когда парни слишком расслаблялись, вынуждая их вспомнить о том бессмысленном прозябании, когда казалось, что не живешь, а существуешь. Но сейчас у них было все, о чем другие могут лишь безнадежно грезить. Деньги, влияние, слава - все то, что добывалось кровью и потом, буквально выцарапывалось из когтистых лап судьбы-злодейки, что уже не раз диктовала свои правила. Шах, мат - партия. Выиграна окончательно и бесповоротно. Ничто и никогда больше не заставит их отказаться от всего того, что они теперь имеют. Ведь единожды вкусив запретный плод - вряд ли можно остановиться. Человек для этого слишком слаб. Хотя слабость как сила весьма относительна. Каждый действует в меру своих возможностей, однако лишь единицы считают, что формула успеха - это жажда быть кем-то. Одурманивающая и поглощающая. Заставляющая работать до тех пор, пока не затрещат кости, а разум благополучно не помашет тебе ручкой, ибо зачастую это стремление может оказаться губительным. С каждым шагом к заветной мечте ты уже перестаешь замечать разительные перемены, которые искажают тебя так же, как трещины искажают гладь разбитого зеркала. Отвратительно и мерзко, но такова цена, которую ты обязан заплатить. Очередное препятствие закаляет и кажется, будто обрастаешь новым слоем кожи и даже игле дикобраза не по силам ее проколоть. Черств, холоден и по-своему одинок. Именно так чувствовал себя Докки. Отрешенным. Опустошенным. Уставшим. Многочисленные любовницы, увы, грели лишь его постель, но никак не сердце, и мужчина испытывал дикий голод по простому человеческому теплу, чистому и бескорыстному, как ласка ребенка. Это чувство - хищное, почти звериное - затуманивало рассудок и отравляло кровь не хуже первосортного наркотика, принятого сверх дозы, но так и не подарившего чувства эйфории. Нет, Гонзо давно не испытывал ничего подобного. Все чаще вечерами, сидя на диване в своей поистине огромной квартире, в которой, как ему казалось, он стал совсем чужим, музыкант раскладывал на небольшом столике перед собой стопки денежных купюр и с присущей ему жадностью разглядывал их, пытаясь привести мысли в хоть какое-то подобие порядка. Он касался их кончиками пальцем, скользя по шероховатой бумаге, и вдыхал такой привычный запах роскоши, который, к ужасу мужчины, уже не дарил былого наслаждения. Гонзо хмурился и тяжело дышал, широко раздувая ноздри, а после безжалостно сметал денежные пачки со стола, в очередной раз, пугая Кэша и Ролли, по привычке расположившихся рядом с хозяином. Черт возьми, это были, пожалуй, единственные существа после родителей, которые всегда были искренни с ним и беззаветно преданны! Они всегда встречали его радостным мяуканьем, а будучи еще совсем котятами, всегда бежали за ним и забирались на руки, в поисках защиты, будто он был единственной опорой. И он действительно был. Смешно. На земле семь миллиардов человек, а он так и не нашел того, к кому хотел возвращаться домой, а не отсиживать задницу в этих пресловутых клубах, в которых он и так бывал довольно часто - работа обязывала. Докки вздрогнул, когда на его плечо неожиданно опустилась рука хёна, и рэперу ничего не оставалось, как односложно кивнуть и сделать вид, что он целиком и полностью в теме разговора. К счастью, все красноречие Квайета вскоре было обращено к Сонбину и Гонзо смог, наконец, спокойно оглядеть собравшуюся компанию, которую преимущественно составляли девушки. Завсегдатаи этого заведения, не более чем безмозглые куклы, ведущиеся на дорогие побрякушки и звук громкого имени. Мужчину передернуло, когда он ощутил цепкие пальчики очередной красотки, оглаживающие колено и медленно, но верно пробирающиеся к внутренней стороне его бедра. Он не испытал ровным счетом ничего кроме отвращения и брезгливости, и даже закатил глаза, ясно выражая одолевавшие его чувства, но пустоголовая девица и это умудрилась истолковать по своему и уже совершенно беззастенчиво играла с дорогостоящей пряжкой ремня, рэпера, не обращая абсолютно никакого внимания на присутствующих. Дабы не портить себе настроение и не слать очередную шваль по хорошо известному маршруту, мужчина поднялся на ноги и под предлогом проветриться, покинул vip-зону, с вполне осознанным намерением не возвращаться туда этой ночью. Гонзо с трудом пробирался сквозь обезумевшую толпу на танцполе, разгоряченную алкоголем и чувствовал себя блять едва ли не единственным черно-белым пятном на этом всеобщем празднике жизни. Он видел лихорадочно блестящие глаза парней и девушек и явственно понимал, что причиной этому вовсе не свет многочисленных прожекторов - ребята явно вкинули что-то мощное. Сам Докки никогда не имел дело с наркотой, но прекрасно знал, что ее толкают в любом клубе Сеула, особенно в таком престижном, как этот. По крайней мере, здесь не предлагали редкостную дрянь, а все потому, что публика собиралась привилегированная, способная заплатить за своё удовольствия, которое впрочем, заключалось не только во временном отшибе сознания. Деловито озирающиеся по сторонам парни у барной стойки, довольно презентабельного вида, явно пришли сюда не отдыхать. Когда на город опускалась ночь - работа для них только начиналась. Днем обычные служащие, с которых всем охота брать пример, а после заката обычные сутенеры - жадные, подлые и мелочные. Вот она обратная сторона Сеула - криминальная, отвратительная и до омерзения грязная. Возле одного из таких торгашей чужим телом и присел Гонзо, решив напоследок пропустить бокал шампанского, а после отправиться домой. Сутенер прищурился и окинул рэпера подозрительным взглядом, заострив особое внимание лишь на многочисленных золотых цепях и дорогих часах. Елейно улыбнувшись собственным мыслям, парень наклонился к музыканту, едва ли не облизываясь, заметив россыпь бриллиантовой крошки на одной из цепей Докки. — Скучаешь? — произнес заговорщически, изогнув губы в приторной улыбке и Гонзо едва сдержал себя в руках, чтобы не схватить бокал, поданный барменом и не выплеснуть его содержимое прямо в лицо очередному ёбарю, которого он и за человека-то не считал. — Еще скажи, что сам собрался меня развлекать,— равнодушно отозвался рэпер, надвинув на глаза бейсболку. — Был бы я геем, поверь - ты бы от меня не ушел, — парень похабно рассмеялся, запрокинув назад голову, явно чувствуя себя хозяином положения. Впрочем, очередная иллюзия. — Но, увы. Зато могу предложить кое-что получше, — музыкант лениво проследил за взглядом сутенера и заприметил столик в самом дальнем углу зала, за которым сидело несколько девушек. Никто из них ровным счетом не привлек внимание Гонзо, пока через мгновение к ним не присоединилась еще одна. Мужчине показалось, что его сердце, легкие, печень и все остальное с космической скоростью ухнуло куда-то вниз, оставив после себя зияющую пустоту, которая душила, перекрывала доступ кислорода, заставляя давиться собственным вздохом. Докки буквально физически ощутил, как разом отяжелели его цепи, а драгоценные металл едва не обжег нежную кожу шеи. Широко распахнутыми глазами он жадно рассматривал знакомый до боли и безумия силуэт девушки и не мог поверить в то, что зрение его не обманывает. Давно похороненные и покрывшиеся прахом чувства на самом дне израненной души рэпера, вспыхнули с новой силой, но теперь они были смешаны с горечью. Он снова ощутил себя девятнадцатилетним мальчишкой. Сломленным и безвольным. Слабым и по своему беспомощным. Воспоминания прошедших лет обрушились на него подобно лавине, не оставляя ни малейшего шанса на спасения и музыкант стиснул кулаки от накатившей боли и давно забытого чувства отчаянья, впиваясь ногтями в огрубевшую кожу ладоней. Он едва подавлял рвущийся наружу крик, ведь всем сердцем искренне ненавидел и любил то время. Время, когда она была для него всем. Его счастьем. Его болью. Первым весенним лучом и первым зимним снегом. Его жизнью. Он засыпал и просыпался с мыслями о ней и всякий раз смаковал на языке уже ставшее таким родным и одновременно далеким, имя. Надеялся и верил, не понятно во что, а главное, зачем? — Вон ту, — произнес надрывно, кивком головы указав в сторону девушки, совершенно не замечая горящих глаз сутенера, желающего срубить, как можно больше за очередной товар. — Неплохой выбор, — парень усмехнулся, оперевшись локтями о лакированную поверхность стойки. — Но учти, чувак. Она тебе дорого обойдется. Гонзо молча протянул внештатному «сотруднику» клуба денежную пачку, оставшуюся еще после сегодняшнего концерта, не отрывая взгляда от своего нежданного ведения, получив в ответ лишь ключи от приватной комнаты, распложенной на верхнем этаже. Рэперу было абсолютно наплевать на деньги, он рассчитывал получить от этой встречи намного больше, чем потратил. Не прошло и десяти минут ожиданий, как дверь в приват-комнату распахнулась, впуская хрупкую фигуру девушки. Докки замер. Как же она изменилась! Похудела, осунулась, не осталось и следа от копны каштановых волос, теперь их заменяли коротко стриженные мальчишеские пряди выжженного белого цвета. Неприлично короткие шорты, открывали стройные ножки с острыми коленями и совершенно не сочетались с обтягивающей кофтой с длинными рукавами. Завершали образ: вызывающий боевой раскрас глаз и ярко алые губы, в стиле самой отвязной потаскухи. Слишком, даже для ее нынешней профессии. Мужчина горько усмехнулся. Подумать только, ведь когда-то она, как и он работала на Cho PD и была вполне себе успешным стажером, но рэпер вскоре ушел из компании и потерял ее из виду. Он ни разу не встретил ее на улице, она не мелькала на TV, не появлялась в прессе, а ее социальные сети упорно молчали, не сообщая ни слова о своей хозяйке. Представительница одной из самых древних профессий шагнула в помещение, окутанное полумраком, и буквально замерла на пороге, стоило ей разглядеть лицо своего клиента на сегодняшнюю ночь. — Ты! — взвизгнула девушка. Впрочем, ее лицо так и осталось показательно непроницаемым. Может из-за едва ли не тонны макияжа, а может и из-за того, что она всегда была такой - сухой и безразличной. Бездушный мешок с костями, возомнивший себя невесть кем, будучи на самом дне пищевой цепи, ниже пресловутого офисного планктона, лижущего хозяйскую задницу за очередную премию. Как она смеет? Как смеет смотреть ему в глаза, еще и так высокомерно? Будто не она, а он здесь прогибается под очередного толстосума, чтобы продлить свою жалкую жизнь на недельку другую. — Я оставил неизгладимое впечатление, раз ты все еще помнишь меня, — усмехнулся и шагнул вперед, попав в полоску света от маленького красного прожектора. Темные глаза опасно сверкнули. Пугающе? Да. Он здесь король. Он босс. Пусть боится. Пусть преклонит колени, сука. Он больше не тот наивный мальчишка из трейлера. Пусть знает свое место. — Такую пиявку, как ты нелегко забыть, — произносит твердо, но гулко сглатывает и пятится к двери, замок которой щелкает снаружи, отрезая пути к свободе. Приговор подписан. Всего одна ночь, которую он превратит в пытку. Может тогда она поймет, что он хорош не только в рэпе? Пусть усвоит урок - не играй с теми, у кого есть мечты. Они могут исполниться. — У тебя рот даже на вид грязный, но поверь, у меня найдется, чем его заткнуть, — жестко усмехается, сдвигая кепку набок. Черт возьми! Это ведь совсем не то, что он хотел сказать! Конченная стерва. Она снова мучает его, но он силен. Теперь хозяин положения. Ее взгляд - яд. Ее дыхание - боль. Почему эта сука до сих пор дышит? Никогда прежде он не испытывал такого жгучего желания причинить кому-нибудь страдания. Удавить! Уничтожить! Отомстить за каждую каплю собственной крови с разбитых кулаков о металлическую стенку контейнера. — Брезгуешь? Тогда, какого черта притащился? — маленькая высокомерная овечка. Он чует ее страх, как хищник свежую кровь и для него он сладостней любой другой награды, за годы унижений. За годы его любви к ней, которая убила в нем человека. Монстр, презирающий свое отражение в зеркале. Он сломает ее. Выжжет свой образ на роговице ее глаз, чтобы даже на последнем издыхании она видела только его. — Хватит трепать языком, он дан тебе не для этого, — присел на край кровати, демонстративно расставив ноги в стороны, и вскинул руку - негласный приказ приблизиться. Она плотно сжимает губы и делает шаг. В его глазах торжество. Наконец, он контролирует ситуацию. Его капкан. Его ловушка, в которой он охотник. — Ты знаешь, что делать, верно? — интересуется для проформы, явно издеваясь, кивает на ширинку джинс, не без удовольствия наблюдая, как тонкие пальчики девушки тянутся к ремню. — И не вздумать сжать зубы, сука, — почти прошипел, с силой сжав двумя пальцами ее подбородок, вынуждая поднять голову. В глазах удивление и страх. Бедняжка. Наверняка не верит, но это он. Истинный, без прикрас. Это реальность, в которой она простая шваль, а он вершина мира. Взирает холодно и гордо. Лучше подчиниться, дрянь. Расстегивает пряжку, тянет за собачку молнии, открывая вид на полоску брендовых боксеров, стоимостью дороже, чем она сама. Злая ирония. Он для нее одна сплошная насмешка. Оттягивает резинку и он приподнимает бедра, позволяя приспустить белье. Захотел унизить уже и без того затраханное днище? Пожалуйста, что угодно. Он заслужил своё право на месть. Она склоняет голову и лично расписывается в своей капитуляции, касаясь губами восставшей плоти рэпера. Язык порхает по головке, почти невесомо, слизывая прозрачные капельки желания, такие же горькие, как его чувства к ней. Мрачное удовлетворение. Кладет ладонь на её затылок, пропуская короткие пряди между пальцами и резко давит, насаживая на свой орган, едва ли не по основание. Она хрипит и давится, упираясь ладонями в его колени, но он беспощаден. Двигает её головой все резче, прикусив уголок губы от удовольствия. Горячий влажный ротик. И плевать, что в нем побывало не меньше дюжины чужих членов. К черту! Это был её выбор. Сжимает в кулаке белые пряди и тянет наверх, наслаждаясь пошлым причмокивающим звуком, когда его плоть выскальзывает изо рта девушки, что жадно хватает воздух. Желанная мелодия, как и картинка, которая еще не раз будет сниться: стекающая по ее подбородку слюна, вперемешку со смазкой, раскрасневшиеся щеки, опухшие губы и мокрые от слез глаза. Быть может, он и хотел бы по-другому, но это выше его сил. Он больше не будет слабым. Только не теперь. Перехватывает ее запястье и неожиданно поднимается, потянув девушку за собой, невольно бросив взгляд на оголившийся участок кожи, ранее скрытый длинным рукавом. Россыпь багряных синяков от инсулинки разом избавляет Гонзо от множества вопросов, но ярость охватывает его сильнее прежнего. Ей стоило лишь шепнуть: «согласна», - и он бы бросил весь этот долбанный мир к её ногам. Нужно было лишь немного времени, но она предпочла посмеяться над ним. Тварь! Прячет глаза и трясется, как дрожащий осиновый лист на ветру, но причина тому вовсе не стыд - очередная ломка, пришедшая после недолгой и вынужденной завязки. Грудную клетку сводит от спазма и из горла вырывается стон. Мерзко! Она пала еще ниже, чем он думал. Мутит от одной мысли, что придется трахать тело, под завязку накаченное наркотой, но пути назад уже нет. Только не для него. Опрокидывает ее на постель, вжимая лицом в прохладные шелковые простыни, несмотря на ярое сопротивление. Куда ей тягаться с ним? Пусть лучше охладится, сейчас здесь будет жарко. Разом дергает коротенькие шортики вниз, слыша жалобный треск ткани, и отбрасывает ненужную вещь куда-то в угол, абсолютно не заботясь о том, как и в чем она потом выйдет за дверь. Татуированные пальцы нетерпеливо скользят по жаждущему, истекающему соками лону и рэперу буквально рвет крышу от вида собственных фаланг исчезающих в этой влажной жаркой тесноте. Его маленькая победа. — Любишь грубость, сука? Значит, вот чего ты хотела? Надо было брать тебя, как дворовую потаскуху? — шепчет на ухо, обводя языком мочку, обжигая горячим дыханием нежную кожу. Ловит каждый приглушенный стон, вырванный против воли, и энергичнее двигает пальцами, намеренно задевая клитор. Она вскидывает бедра, в надежде получить удовольствие, чтобы хоть как-то заглушить боль, которая отдается в каждой клеточке тела, но Гонзо снова давит свободной рукой на ее затылок, ясно дав понять, кто здесь хозяин. Плоть уже давно требует разрядки, и рэпер шлет все к черту и накрыв собой тело девушки, входит одним резким толчком, выбивая новый стон, задушенный постельным покрывалом. — Нравится, дрянь? Конечно, тебе нравится, ведь ты такая мокрая. Двигается размашисто, почти полностью покидая жаждущее тело и снова врываясь с еще большей силой, сходя с ума от соприкосновения влажных тел. Воздух раскален до предела, и дышать уже нечем, но этого и не надо. Он жив пока слышит ее стоны и видит маленькие кулачки, сжимающие простынь. Черт подери, как же хорошо! Низ живота скручивает тугой пружиной и Докки плывет, на грани сознания понимая, что надолго его не хватит. Тяжелая пряжка царапает нежную кожу бедер девушки, но музыкант даже в этом видит скрытый смысл. Она, как минимум пару дней не сможет забыть об этой ночи, а большего и не надо. Двигается резче, буквально втрахивая бывшую возлюбленную в кровать, достигая, наконец, такого долгожданного экстаза, выпрыскивая тугой струей внутрь тела девушки, запечатлев последние следы своего присутствия. Мгновения эйфории кончились, Гонзо скатывается на другую сторону постели и на ватных ногах предпринимает попытку подняться. Получается лишь со второго раза, перед глазами еще плывет, но музыканту насрать - он хочет, как можно скорее покинуть этот клуб. В спешке приводит себя в порядок, застегивает джинсы и оправляет ремень, снова натягивая на глаза бейсболку. — Довольна своей работой, сука? Я плод твоих стараний, — хотел произнести жестко, но голос все же сорвался. Злой на себя и на весь этот поехавший мир, Гонзо покидает комнату, бросив ключи, ранее данные сутенером на тумбочку. А она лишь может повернуть голову на звук удаляющихся шагов и различить едва заметный силуэт из-за пелены слез и очередного спазма, сковавшего тело и вырвавшего из груди дикий хрип. Ей кажется, что разом лопаются все сосуды в ее теле и крошатся зубы, обращаясь в пыль, но эта боль ничто по сравнению с той, что она испытывает от его слов. Он был единственным, кто оставался честен до конца. Даже сейчас. Расплата была неизбежна, и она покорилась, приняв его ярость, как дар. Быть может, когда-нибудь он пожалеет о том, что сделал. Когда-нибудь, но не сейчас.