Высшее благо

Мягкий свет свечей резал по глазам, еще сильнее вычерчивал отвратительные картины, выжигая их на внутренней стороне века. Иван был уверен, он никогда не сможет забыть. На операционном столе — хрупкое детское тельце. Оно уже не дрожит, не издает звуков, и эта мертвая тишина бьет по ушам громче набата. У Ивана уже почти не дрожат руки, когда он стягивает с них резиновые перчатки. Кожа немного сухая от талька и кажется белее, но Брагинский все равно видит на ней алые разводы. Его ждут еще два… эксперимента. Да, наверно, лучше называть их так. Не дети, не люди. Материал. Если бы он мог. Он каждый раз видит их глаза и не может отвести взгляд. В них нет злости, ненависти, даже обиды нет. Только смирение. От этого особенно страшно. На больничных койках спят дети. Их лица уже давно потеряли свою свежесть, под глазами залегли глубокие тени, губы даже во сне дрожат, едва сдерживая всхлипы. Они близнецы. Такая редкость нынче. Где только Керкленд их нашел. Дверь за спиной почти беззвучно открылась. Даже не оборачиваясь, Иван и так знал, кто это. Тяжелые солдатские ботинки чеканили шаг, при этом движения мужчины были идеально размеренными, точными. Будто и не человек даже. А может, и вправду, не человек?.. Кем надо быть, чтоб подвергать мукам этих беззащитных созданий… — Опять рефлексируешь. — И тебе доброго вечера, Артур, — не скрывая иронии, отозвался Брагинский. — Как состояние объектов? — Детям плохо, — процедил Иван. Да, детям. Хватит их обезличивать в попытке умалить свою вину. Они заслуживают хотя бы честности. Артур Керкленд, генерал и один из сильнейших солдатов человечества, лишь дернул уголком губ. В его глазах, бездонно-темных, с болотной мутью зелени, не отразилось и капли сожаления. Только незыблемая уверенность в своей правоте. Мир почти уничтожен. Но есть люди, которые умеют превращаться в титанов. Проклятое поколение. Их научились вычислять и отлавливали. «Проклятые» стали спасением человечества. Их способность к регенерации могла подарить людям исцеление, а уж если научиться их контролировать, возможно титанов бы удалось уничтожить… Да, все это Иван Брагинский знал наизусть. Ведь он имел сомнительное удовольствие выслушивать сии пылкие речи от Артура на военных сборищах, встречах с потенциальным спонсорами, эти слова Артур повторял, глядя в глаза людям, чьи дети станут мясом для экспериментов. Это было омерзительно. — Хватит, просто вспомни о том, что они — последняя надежда человечества. Ты же врач. — Артур, ничуть не смущаясь, закурил. Вспышка на секунду осветила его лицо, сделав острые черты еще более хищными и неприятными. У Керкленда было красивое лицо, но какое-то отталкивающее своей надменностью. Теперь же оно застыло в равнодушной маске человека, который не считает потери. Их слишком много. — Вот именно, я не ваш палач. Взгляд Артура мог бы убить на месте, но Иван только сгорбился. Он уже знал, что ему скажут. — Просто делай свою работу. *** Утренний свет, мутный, как грязная вода из лужи, делал сияюще-стерильную и от того еще более мрачную обстановку хирургического кабинета чуть менее угрожающей. Маленький Мэтью, пристегнутый особо прочными ремнями к столу большими воспаленно-красными от пролитых вчерашней ночью слез глазами смотрел на своего мучителя с не по-детски смиренным отчаяньем. Иван с трудом проглотил мерзкий скользкий комок в горле. Резиновые перчатки привычно прильнули к коже. Запах резины и хлорки всегда отдает смертью. Даже бывалые военные обходят этот корпус стороной. К детским крикам сложно привыкнуть. — Дядя… Снова будет больно? — тихо спросил Мэтью, вцепившись тонкими пальчиками в тускло-блестящий металл стола. Он не пытался вырваться, как его брат, просто смотрел. Иван, стянув перчатки, погладил его по мягким кудряшкам, обрамляющим бледное личико. Глаза мальчика сами собой закрылись, стоило приложить к лицу смоченный раствором платок. Дыхание его выровнялось, а потом и вовсе затихло. — Нет, Мэтью, больше не будет. *** Иван горько улыбнулся, глядя в лицо разъяренного Артура Керкленда. Все его эксперименты теперь не более чем легенькие тельца, которые завтра же отправятся в крематорий. — Я вас отдам под трибунал, — прошипел англичанин, сжимая руки так, что белые перчатки жалобно скрипнули. А потом лицо его исказилось презрительной усмешкой. — Думаешь, правильно поступил? Знаешь, скольких мы могли бы спасти?! Возможно, все человечество! — Да некого уже спасать. А продлевать агонию этого человечества я не собираюсь. — Иван устало опустился на жесткий металлический стул. Руки все еще дрожали, но в этот раз он хотя бы не слышал чужих криков. Иногда все же приходится выбирать между ужасным и отвратительным. Благими намереньями вымощена дорога в ад.