"How does it feel"

Достаёшь сигарету, медленно подносишь ко рту, обхватываешь фильтр губами. Обычно мне нравится смотреть на твои губы и тонкие голубые колечки. Сидишь, глядя в окно, будто никуда не спешишь, думаешь о своём, мечтаешь. Мне это нравится в тебе. Но я знаю правду – думаешь ты обо мне, и мечтаешь тоже, и ждёшь, что я чиркну зажигалкой. Я уже нехотя тянусь за ней, но в последний момент… достаю носовой платок. Вроде бы занят чем-то, вроде бы не заметил. Не хочу. Не знаю, почему, но не хочу. Твой взгляд тут же выдаёт истинные мысли, а мне становится совестно. Всего на миг. Чтобы сгладить ситуацию, нелепо вру про соринку на твоей щеке, и для убедительности стираю её. Одна нервная улыбка и ложь удалась. Ты поверил? Всё ещё незажженная сигарета. Ты всё так же сидишь и задумчиво пожёвываешь её. Тоже делаешь вид, что сунул её в рот просто так? Мне нравятся твои губы, рот. Мне приятно целовать их, нежно или грубо – неважно, я почти люблю это. Но разве так нужно чувствовать? И это глядя на парня, с которым у меня не однодневный роман, а нечто более крепкое, доверительное… уважительное? Хотя, скорее, не первое, и не второе, а именно третье. Я никогда не могу надавить тебе на плечи, чтобы ты опустился на колени, даже когда терпеть невмоготу. Всегда прошу тебя отсосать извиняющимся тоном. Диссонанс смысла слов с тоном. Каждый раз ты смотришь на меня, как на ебанутого. Твои глаза уже не раз настороженно блеснули за то время, что мы сидим в этом кафе, названия которого я не помню, но ты его любишь. Ты смотришь на меня, а я делаю вид, что не замечаю. Ты веришь? Сигарета скоро раскиснет и согнётся. Мне нравятся твои глаза. Они бесподобны в своих оттенках осени и неоконченного лета. Всё же, в них больше осени - янтарные прожилки в нефрите ярче его зелени. У меня настроение такое - три дня лета осталось, а потом придёт осень. Всё по кругу. Я жду неизвестно чего, а ты ждёшь меня. Ждёшь и смотришь. В недопитом кофе отражается свет, а скомканная салфетка напоминает о том, что ты пользуешься блеском. Я часто говорю, что люблю привкус абрикос на твоих губах, и ты делаешь это для меня. Мне действительно нравятся твои глаза, губы, я люблю наблюдать за твоей мимикой, и не находить во всём этом ничего из того, что нравилось прежде в других. Я никогда не сравниваю тебя ни с кем, а твоей неординарности хватает, чтобы это оправдать. Интересно, ты всё ещё ждёшь, что я достану это херову зажигалку, или уже сам не знаешь, чего ждёшь? Мне нравится тебя ласкать. Мне нравится кончиками пальцев чувствовать выхоленную кожу, щупать, гладить. И я всегда делаю тебе комплименты, и в них точно ни капли лжи. Другое дело, что я никогда не чувствую ничего дальше. Я не знаю, что бывает после тошнотворного «нравится». А когда я говорю тебе, что люблю, то почти всегда вру. Нет, не почти всегда, а всегда. Потому что лексикон ограничен – никто не придумал до сих пор среднее звено между «нравишься» и «люблю». «Хочу», что ли? Блядь. На всего лишь «нравишься» порой обижается любой (или любая), с которым зависал больше трёх раз, что говорить о том, чтобы опошлить этим тебя. Тогда как? Очередное моё «люблю», и монета, которая давно вышла из обихода, отправляется в копилку пустых надежд. И, по правде говоря, меня это не ебёт. Тогда зачем я делаю вид, что увлечён бизнес планом какого-то левого банка на экране планшета, когда ты сидишь напротив? Было бы это херово слово, я бы не мучился сейчас, заставляя тебя соглашаться на субститут. Не могу тебя оскорблять, да и неправда это – я никогда не видел в тебе всего лишь секс. Я всё заполняю многоточием, как в неудачном тексте, когда от скудности речи автор ничего, кроме точек, выдавить из себя не может. Додумывай сам, - называется. Чувствуешь? Незакуренная сигарета отправляется в пепельницу. Слава богу. - Вильгельм? – твой голос звучит, как из пустой комнаты, с эхом. Я ничего не отвечаю, намеренно хмурясь, и нарочито внимательно изучая какую-то диаграмму, которую гипнотизирую последние полчаса. А ведь думаю о тебе, хотя ты, теперь, вряд ли поверишь, и будешь прав. Я думаю не о тебе, а о том, что с тобой делать. Я слышу твой тон. Последний раз он был таким вчера вечером, и два дня назад, и каждый раз, когда ты напиваешься. А ты зачастил, но я всё делаю вид, что ничего не замечаю, хотя причина мне известна. Ты стал набираться до чёртиков даже когда я рядом. Я сижу на кухне, молча, а ты всё подливаешь и подливаешь себе. Потом идёшь на балкон и орёшь маты или пошлые песни на всю улицу. Уже соседи косятся на нас, а мне абсолютно похуй, что я гублю тебя похуизмом. - Билл… - теперь уже полушёпот истеричной ноткой скребёт слух, вынуждая оторваться от экрана и посмотреть сквозь туман чужого сигаретного дыма, такого едкого, что глаза печёт. - Да, сладкий? Шаблон. Хотя ты действительно сладкий, не приторно, по-настоящему. Но я не могу этого чувствовать, я просто знаю, что так. Ты ничего не требуешь, а внутри меня ничего не кричит: «Ну, потребуй же!», хотя газетно-журнальные блядопсихологи наперебой доказывают обратное, мол, дерзайте, пробейте ледяную стену – ваши любимые нуждаются в вашей помощи, им нужно видеть, что нужны вам! Мудаки хреновы. Зарабатывают на жизнь, обманывая тех, кого угораздило неудачно влюбиться. Обманом, да. Потому что не приведи господь тебе чего-то потребовать! Хоть одно слово немного настойчивее, и рассыпятся даже те многоточия, что я оставляю твоей фантазии. Но ты не требуешь. Ты встаёшь и неуверенно тянешься за поцелуем. - Мне пора… - ещё неуверенней. Вот и пошло по кругу – ты ждал зажигалки, теперь ждёшь, что тебя остановят. - Подожди, ты куда? - снова нелепость. - До скорого, - твои губы мазнули по щеке. Нежно, приятно. Хватаю тебя за руку, но это всего лишь жест, а не касание. Через рукав, не сжимая пальцев - мне не нужны тактильные ощущения. Ты же любишь, хочешь, чтобы тебя схватили за подбородок и притянули ещё раз. Помню это чувство. Но всё не то. Назревает очередной застывший момент, когда трудно разобраться, чего хочется больше – чтобы ты ушёл, или чтобы остался и просто был. Ты никогда не мешаешь, никогда не раздражаешь. Я люблю слушать тебя, не вдумываясь в смысл, и обсуждать серьёзные темы, восхищаясь твоим нестандартным мышлением. Но я знаю прекрасно, что однажды тебе это надоест и тогда наступит… неприятный момент. Момент, понимаешь? Миг. А для тебя – апокалипсис. И дальше у меня будет всё, как прежде, потому что по большому счёту ничего не изменилось с тех пор, как ты появился. Место напротив освободилось. Можно спрятать планшет в сумку. Ты вышел, спускаешься по лестнице, и скоро я увижу тебя из окна. Там накрапывает, а я не могу понять, мучит ли меня твоя обида? Она тихая, но она есть. Пока ты не злишься на меня за вечную цепочку многоточий, но однажды ты пошлёшь меня нахуй. Ты давно всё понял, но мы оба делаем вид, что не понимаем. Меня это устраивает, но интересует - что же тогда тобой движет? Неужели то, что и мной в своё время? Смотрю сверху на твой бордовый зонт и знаю, что когда дойдёшь до кромки тротуара, точно обернёшься. Так и есть: взмах рукой и красивая, искренняя, сожалеющая улыбка. «До скорого» - это до когда? Когда ты снова вернёшься за полночь вдрызг пьяный? Когда я снова буду спать и не слышать, как ты грохочешь чем-то в прихожей, потому что на ногах едва держишься? Когда наутро я не замечу мешков под глазами и не почувствую перегара? Когда целый день буду ебать свою совесть за твоё состояние, когда должно быть наоборот, и она должна ебать меня? Потому что каждый раз, прежде чем спросить, как твои дела, я думаю, хочу ли я это знать, или мне похуй, но я снова подам пустую надежду с привкусом заботы? Переходишь дорогу, и пока не скрылся за поворотом, я смотрю на твой силуэт, на походку, и думаю, что ты совершенно другой. Нет, я не сравниваю тебя с ним. Всё вообще очень странно – я сравниваю тебя только с собой. Вот ещё одно заблуждение пизданутых психологов: «Мы подсознательно сравниваем нынешних с бывшими». Нихера. Мне ничего в тебе не напоминает о нём, я никогда не думаю, что в тебе что-то не так, как было в нём, просто потому, что ты полная его противоположность, как внутренне, так и внешне. Ты – миниатюрный мальчик с волнистыми пшеничными волосами, куколка и совершенный пассив. В окне пусто. Без тебя эти разноцветные машины, суетящийся народ, витрины, афиши – серость, куча дерьма. А ты – лучик света, яркое пятнышко, солнечный зайчик. Но только я, как не замечал их всех раньше, так и не буду замечать, свети мне свет, или не свети. Мне не нужно пытаться что-то разглядеть – я просто закрываю глаза и представляю, что ничего нет. Что интересно, и тебя тоже нет. Остаётся только он. Возможно, уже сегодня ты не придёшь. Я не предлагал тебе перевезти вещи. Значит, тебе даже незачем возвращаться. Зубная щётка, которую ещё какой-то имбецил сделал символом совместной жизни, не в счёт. Не сегодня, так завтра, но ты исчезнешь. Оно витает в воздухе. Ты не будешь закатывать скандалов. Просто в очередной раз, когда ты будешь пить коньяк прямо из горлышка, один из твоих друзей, которых я не знаю, скажет тебе: «Хватит». И я с ним заранее согласен. Скажешь, я ничего не чувствую, зачерствел? О нет, напротив – я очень даже чувствую. Но не осознание собственной бездушности, и не долбаное раскаяние (увы, я даже не чувствую себя виноватым перед тобой). Меня не мучит совесть, и не шелохнётся ничего, когда ты в очередной раз скажешь, что любишь меня, что я тебе нужен, пришлёшь смс с поцелуем, или позвонишь просто так среди дня. Зачем твои слова, когда я и так знаю, что нужен, но из двадцати четырёх часов порой не дарю тебе ни одного. Даже жалости нет. Ну, или того чувства, которое должно возникать на её месте, когда один мальчик расходует себя впустую из-за другого мальчика. Как оно там называется? Не суть. Всё это время я пытаюсь переварить одну единственную мысль, от которой хочется сдохнуть: я был для него тем же самым. Понимаешь? Вот, что меня мучит. Я вою в подушку, когда тебя нет рядом не потому, что мне одиноко, а потому что мне страшно на тебя смотреть и видеть себя. Меня тупым скребком расковыривает изнутри твой потухший взгляд, который я могу зажечь одним словом – тебя в дрожь бросает от моего голоса, жестом – ты обожаешь мои руки, наклоном головы – ты бредишь всем во мне. Но тебя мне совсем не жаль. Вместо любви я продолжаю дарить тебе поддельные улыбки и поцелуи, а сам думаю о том, что ко мне он тоже относился бережно, уважительно, аккуратно по той же причине. Я принимал всё это за любовь и точно также ждал, не жил. Как выяснилось, я ждал официального разрешения сдохнуть, потому что подыхал всё время до этого, но во мне, как и в тебе, теплилась утопическая надежда, которая поддерживала иллюзию жизни. Клянусь, я не играю с тобой. Я просто ничего не испытываю, автоматом сменяя эмоции. Просто знаю, что сейчас нужно улыбнуться, в следующий момент притронуться, а ещё через час испытать оргазм, и делаю это. И чем дольше я с тобой, тем хреновее мне, тем всё больше я убеждаюсь в том, что был для него заменой пустоте. Как освежитель воздуха – нажимаешь на кнопку, когда надо, и он держится какое-то время, пока не выветрится. Сознание уже не ищет зацепок, пытаясь доказать, что он любил, и что было что-то такое, о чём следовало бы хранить память всю жизнь, но это не помогает. Зато я не виню его больше. Только став на его место обеими ногами, я смог его понять. Дождь прекратился, но остался туман. Пора бросить на стол пару купюр и выйти из этого ванильного заведения. Влажный воздух наваливается клубами, давя свинцовой тяжестью выхлопов мегаполиса. Это мне по душе. Чтобы вновь почувствовать себя в своей тарелке немного нужно. Я почти не помню потрясающих карих глаз, с искрами или безразличием. Руки почти забыли жёсткие дреды на ощупь. Не помню грубовато-прокуренного тембра, от которого до сих пор покалывает губы и дико хочется целоваться. И я не помню, не помню, не помню этого ощущения его нехилых восемнадцати сантиметров в себе, и того, что когда мы стоим рядом, мои губы как раз на уровне его ключиц, и этих его блядских родинок, рассыпанных по плечам. И совсем не помню запаха его кожи с примесью миндально-цитрусового, до тошноты, на который встаёт даже сейчас, и уж тем более не помню, что его зовут Том, потому что перед глазами нет грёбаной картинки с хуевой тучей деталей: непонятный взгляд из-под опущенных ресниц, улыбка краешком губ на лице с пятидневной щетиной, закатанные рукава полурасстёгнутой рубашки, специально, чтобы взгляд был прикован к ключицам, сильным рукам с хрупкими запястьями, и сигарета, тлеющая в тонких пальцах. Я до сих пор не помню рисунок вен на этих руках: где они проступают сильнее, а где расходятся ветками. Что говорить... блядь, даже вены на его члене, все до единой... не помню. Несколько небрежных штрихов, складывающихся в портрет, и я уже счастлив. И ещё раз убеждаюсь в том, что мне совершенно нет дела до тебя. И плевать, кем для него был я сам. Какое это имеет значение? Видимо, совесть не до конца окочурилась, и только что я жалел тебя. Но мне не нужна лишь бы ласка, лишь бы преданность. Даже до гроба. Мне нужно его безразличие, потому что оно его. А его я чувствую.

The end.

Unendlichkeit_im_Herz © 28.08.2012