***
Себастиан сглотнул горький ком, услышав, как зашуршали мучительно холодные простыни. Блейн никогда не оставался до утра. — Снова уходишь? Лунный свет из окна отсвечивал от глаз Блейна, и из-за этой синевы они казались еще более холодными и безжизненными. Андерсон задержал свой взгляд на нем всего лишь на мгновение, но и этого Себастиану хватило, чтобы надежда сдавила внутренности тисками. — Тебя проводить? Смайт снова, черт возьми, делал это: выплетал тонкие слабые ниточки из слов и пытался привязать к себе Блейна хотя бы еще на пару минут. Андерсон спокойно натягивал штаны и молчал. Это молчание Себастиан ненавидел больше всего на свете. Потому что тогда он слышал громкие крики повисших в воздухе несказанных слов и прерывистый звон безысходности. Потому что его оглушал шум слабого дыхания и быстрые удары двух сердец. — Ты можешь сказать хоть что-то? Снова ледяной взгляд из-под ресниц. — Пожалуйста… не надо, — голос прозвучал совсем тихо, но Себастиан вздрогнул так, будто Андерсон прокричал ему на ухо. Если бы он не видел, как шевелились губы Блейна, он бы мог поклясться, что говорил не он. Это был совсем не тот голос, будто какая-то жалкая печальная копия прежнего Блейна Андерсона. Громко вздыхая, он присел на краешек кровати спиной к Себастиану. У Смайта ускорилось сердцебиение и начали гореть щеки — очередные болезненные симптомы. — Ты дурак, Блейн, — он решил пойти ва-банк, сплетая более толстую и прочную нить. — Тебе стоит его отпустить. Он же предал тебя, черт, — отчаянные слова горчили и кололи кончик языка. Блейн вздрагивал от каждого его слова, и Себастиан быстро обхватил его руками со спины, чувствуя, как по телу ползет жар вируса. — Пожалуйста… Останься. Хотя бы сегодня. В ответ Андерсон замотал головой, и Смайт заметил поблескивающую влагу на его щеках. Глупая надежда все больнее сдавливала горло, Себастиан и сам сдерживался, чтобы не заплакать. Блейн вырвался из рук и быстро двинулся в сторону выхода — даже в темноте ноги сами знали дорогу, а Себастиан почувствовал, как с громким треском обрываются ниточки. — Ты чертов идиот! — выкрикнул он в сгорбившуюся спину. — Он бросил тебя! Бросил! Бросил! Бросил! — слова Смайта были как удары — отчаянные и подогнанные адреналином. — Почему ты не можешь забыть о нем? Почему?! Но Себастиан лучше кого-то другого знал почему. Он слышал, как ускорялось сердце Блейна при любом упоминании о нем. Он покрывал его тело щедрыми ласками и замечал, как тот зажмуривается, представляя кого-то другого. Он много говорил, пытаясь перебить мысли о нем в голове Андерсона. Он ощущал, как дрожит каждая клеточка тела под холодом взгляда янтарных глаз. Он старался заглушить громкие звуки поцелуями и глотал противное чужое имя, что невзначай срывалось с покусанных губ вперемешку со стонами. Себастиан узнавал чертовы симптомы. Эта хитрая и жестокая болезнь пожирала изнутри не только его. Блейн болел Куртом. Куртом, который бросил его перед самой свадьбой. Чертова маленькая, глупая тварь. Андерсон снова и снова приходил к Себастиану, пытаясь найти лекарство или хотя бы на секунду почувствовать облегчение. Но правда в том, что ничего не помогало, а становилось только хуже. Обоим. Смайт так сильно хотел его выгнать, наорать или сбежать, но стоило ему только взглянуть в заполненные болью золотистые глаза, он по привычке пускал его к себе и давился, захлебывался чужим именем и стонами. — Я не приду больше, — тихо сказал Блейн, а затем закрыл дверь, обрезая нити. — Придешь, — тихо ответил Себастиан и закутался в мерзко холодное одеяло.***
— Ты плохо выглядишь. Заболел? Себастиану захотелось истерически рассмеяться ему в лицо. — Может быть. На улице холодно. Он знал, почему и зачем Блейн явился — Хаммел вернулся в Лайму, пробуждая в нем припавшие пылью чувства. — Прости меня. Быть может, Себастиан поверил бы его искренности, если бы не безразличие в голосе, которое он даже не пытался скрыть. От Андерсона едва заметно несло алкоголем и усталостью, щеки покраснели от мороза, а в кудрях запутались капли подтаявшего снега. Он выглядел относительно нормально — словно кукла, собранная заново из осколков. — Ты пил? — Немного, — Блейн пожал плечами. — Какая разница? Он придвинулся к Себастиану, обвивая его руками и целуя подбородок. Смайту в очередной раз хотелось оттолкнуть его, но бабочки внутри предательски затрепетали, и он ненавидел себя за это. Блейн целовал беспорядочно и грубо, пытаясь поделиться с ним своей болью — на двоих не так мучительно. Себастиан поглаживал его талию, чувствуя, как вспыхивающий внизу живота жар течет по всему телу и не дает дышать. Он толкнул его к стене и облизал приоткрытые губы, ощущая привкус дешевого пива и мятных леденцов. Тело гудело, и руки жадно хватались за пальто, спутанно расстегивая пуговицы. В комнате сгущался воздух и становилось до одури душно. Смайт оторвался от губ, спускаясь по соленой коже шеи. Блейн зарывался пальцами в мягкие волосы и прижимался ближе, а Себастиан сходил с ума от его частого и громкого дыхания. Он кусал и целовал кожу грубее, чтобы слышать еще больше стонов, и получал какой-то извращенный кайф. Когда Смайт поднял голову, чтобы оставить мокрый поцелуй на губах, он заметил, как сильно зажмуривался Блейн. Яростная ревность заиграла в груди — к этому никак не привыкнуть. — Открой глаза, — прошептал Себастиан в его губы, не переставая поглаживать горячее тело. В ответ Андерсон лишь пытался заткнуть его поцелуем, но он был тверд. Он вырвался из рук и отошел, и тогда Блейну все же пришлось открыть глаза. — Ты видел его? — дышать было все еще трудно. Кадык Андерсона дернулся, и, прикрыв глаза, он едва слышно сказал: — Почему ты спрашиваешь? — Видел? — сердце билось с двойной скоростью, предчувствуя нехорошее. — Видел, — ответил Блейн, опустив глаза. — Поэтому ты снова пришел? — зачем-то спросил Себастиан, прекрасно зная ответ. Молчание возвратило прежний колючий холод в квартиру. — Я пытаюсь тебе помочь, — продолжил он, стараясь сохранять самообладание. — Ему плевать на тебя. А мне - нет. — Ну я же пришел, — ответил Блейн, закрывая лицо руками. — Нет. Не так. Он поднял голову, и Себастиан увидел проклятую влагу в его глазах. — Ты… — голос был надорванным и глухим. — Ты знаешь, что я не могу, — громкий всхлип вырвался изо рта Блейна. — Прости. Он быстро двинулся в сторону двери, и громкий хлопок в очередной раз разбил сердце Себастиана. Он упрекал себя и чертовски хотел верить, что со временем Блейн снова вернется — как всегда, и рваными стонами надеялся склеить его из осколов.***
Зима ворвалась в город пощипывающим щеки морозом. Декабрь разгуливает по дорогам и проулкам, и люди греют дома разноцветными огоньками рождественских гирлянд. Они достают из шкафов теплые куртки и прячут улыбки за мягкими шарфами. Себастиан почти не выходит на улицу. Он скрывается от холода и смеха, безнадежно пытаясь вылечить болезнь, которая стала хронической. На улице продрогшие до костей люди лепят снежки заледеневшими ладонями, кидаются ими и заполняют улицы громким смехом. Они все так же болеют: шмыгают покрасневшими носами и кашляют, но всем весело. Себастиан знает, что где-то на одной из улиц двое счастливых заболевших забрасывают друг друга снегом и смеются. Он закрывает глаза, и в голове звучит так отчетливо запомнившийся стук сердца одного из них, которое наверняка сейчас быстро и радостно бьется, слыша родной голос. Он представляет, как они целуются, улыбаясь, шепчут сопливые словечки и глотают имена друг друга, как таблетки. Он почему-то так четко видит, как они распахивают сверкающие глаза и смотрят друг на друга — нежно и ясно. Они оба болеют, но, снова найдя друг друга и простив все обиды, счастливы от этого. Себастиан открывает глаза. Блейн так и не вернулся.