Против ветра

Прошло два дня нашего пути, за это время я так и не съела свой фрукт, успела очень эпично искупаться в море (с криком: «Зоро, спасай», я выпрыгнула за борт), и получила палочками для еды в лоб от того же Зоро. Этот мечник решил, что если я смогла, каким-то невиданным мне самой образом, увернуться два раза от летящей в меня еды (которую капитан успешно словил своим ртом), то значит, смогу увернуться и от всего остального. Поначалу меня это даже забавляло: на каком-то космическом уровне я предугадывала траекторию полёта и уходила в сторону. Хотя, скорее всего, это была просто мышечная память. И она не спасла меня от двух палочек для еды в одно и то же место. Могу лишь сказать спасибо за то, что это были не ножи и не вилки. Так же я теперь могу перевести все, что связано с пиратами и кораблями. Мы сидели с Робин возле мандариновой рощи и пока Санджи приносил нам разные угощения, она учила меня основам их языка. До этого она учила меня словам этикета, и мы бы и дальше продолжили заниматься им, если бы в мою учебу не встрял капитан. Отдельное спасибо Усоппу, который присоединился к нам, и разбавил почеркушки капитана своими умелыми работами. Если бы не он, я бы даже не поняла, что Луффи хотел изобразить короля пиратов с кучей мяса и сокровищами. Но было смешно. Вообще, во время моей учебы никто не мог остаться в стороне: мне помогал даже Кинемон, вставляя что-то про самураев. Трао к моей персоне остался беспристрастным. А точнее, Траффи, если написать его имя кириллицей на английском. По доброте душевной Робин написала мне имя каждого, и теперь я более-менее правильно знаю, как кого зовут. В общем-то, я не мастер по английскому, поэтому Шиза остался просто Шиза. Я могу вечность говорить, какая Робин великолепная, красивая и добрая женщина. Если бы не она, я бы сама не начала учить этот всеобщий язык. А с ней я теперь могу разобрать половину того, что говорят люди, но это при условии того, что они будут говорить медленно. Хех. Вчера я впала в детство и играла с капитаном в прятки, остальные же от нашей компании предпочли отказаться. Было весело, не считая того, что этот засранец, простите, красивый засранец, находил меня в любом месте. Только он успеет досчитать до двадцати, как сразу же бежал к моему месту, будто у меня в карманах лежали куски мяса, и он шёл на их запах. При этом он так задорно смеялся, радуясь своей победе, что я даже не задумывалась над тем, что это нечестно. Хотя он и не жульничал даже… А вот я искала его каждый раз минут сорок, если не целый час. Но зато команда ходила счастливая и благодарила меня за устроенную им тишину. Это было так странно. Я его старше, оказывается, лишь на год, но он ещё такой ребёнок. Самый настоящий ребёнок, без грамма инфантильности. Он просто и есть такой. И это и смешно, и мило одновременно. Я не люблю детей, но ему я готова сделать безоговорочное исключение. О Джа, за что ты сослал на меня бессонницу? Я не хочу прокручивать в голове то, что уже было, я просто хочу вырубиться. Прямо на этой мягкой кровати, прямо сейчас. Бараны умерли ещё минут сорок назад, так и не дожив до своего тридцатого собрата. Робин и Нами уже давно спали и я почувствовала себя неловко (даже какой-то извращенкой), наблюдая за тем, как они спят. Я поклялась сама себе, что никогда больше не буду смотреть на спящих людей. А ещё у меня резко появилась боязнь темноты, и в углу комнаты какой-то чудик смотрит на меня ровно целый час. Я вздрагиваю каждый раз, когда думаю об этом и прячусь под одеяло, но там все время заканчивается воздух. Не спится. Вообще не спится. Помню, в детстве я плакала, когда не могла заснуть. Я бесилась, что несколько часов лежала в кровати без сна, а затем плакала. Сейчас, слава мне, я не плачу, но все так же раздражаюсь от этой ситуации. Надо прогуляться. И покурить. Через силу встаю из нагретого мною места, упрямо игнорирую глюк своего воображения, и одеваюсь. Накидка поверх длинной футболки и не любимый шарф. Надеваю ботинки на ноги и пулей выбегаю из комнаты, чтобы уродец в углу не успел напасть на меня. Тяжело дышу и иду, куда глаза глядят. Я выхожу на палубу и наблюдаю за спиной капитана, сидевшего на борту. Он смотрит в даль и, словно почувствовав меня, развернулся. Его глаза на секунду расширились, а затем он невесело улыбнулся. Слишком натянуто для него. В глазах остался отпечаток от его мыслей в одиночестве. Печаль и стремление что-то доказать. Я застыла на месте, наблюдая за ним. Серьезный капитан, такой… непривычный, что сердце сжимается. — Что, замок на холодильнике оказался тебе не по силам? — нервно усмехаюсь я, и он широко улыбнулся. Облегченно вздыхаю и иду прямо к нему. Он вновь разворачивается от меня к морю, и я протягиваю к нему свои руки. Ни о чем не думая, обнимаю его со спины и утыкаюсь лбом в позвоночник. Клоуны всегда грустят, когда остаются одни, так ведь говорится? Я такая же. — Дива? — удивлённо оборачивается на меня через плечо. — Можно я постою так ещё немного, — прошу я, а он кладёт свои мягкие руки поверх моих, и я чувствую его одобрительную улыбку. Как же мне знакома эта ситуация. Грустить, пока никто не видит, и в то же время не выносить это одиночество. Я не хочу рассказывать никому о том, что думаю и уж тем более причину того, почему я грущу. Я хочу разбавить кем-то свою тишину, чтобы он молча сидел рядом и даже не думал спросить меня, отчего же я перестала улыбаться. Мне нужен кто-то, с кем я смогу просто помолчать. Ночь же любит творить чудеса, а под покровом темноты, люди сбрасывают маски, в надежде, что никто этого не заметит. Луффи слегка напрягся, и я трусь носом о его спину. Прикрываю глаза и щекой упираюсь на него. Сильно, и в тоже время почти невесомо, обнимаю его. Я стараюсь максимально расслабиться, чтобы показать ему, что он не один. Я здесь, капитан. Можешь грустить, сколько хочешь, просто позволь мне быть рядом. Я не хочу, чтобы ты оставался один. Никогда в жизни. Мне нравится, как ты сияешь, и я не вытерплю, если ты перестанешь. Капитан тихо смеётся, будто читая мои мысли, и поднимает голову к небу. Даже и смотреть на это не надо, чтобы знать наверняка, что звёзды стали светить ярче от его улыбки, а несколько, сверкая, подмигнуло ему в ответ. Он несильно сжимает мои пальцы в своих руках и тихо зовёт меня. Я мычу в ответ, не открывая глаза, и его урчание в животе послужило мне ответом. Я выпала в осадок, а он жалобно протянул: «жрать хочу». Романтика. *** — Ои, Дива-а! — тянет Луффи и машет мне рукой, как только я вышла на палубу. У меня синяки под глазами, а ему хоть бы хны. Бодрый, весёлый, привычный всем капитан. Уж не сон ли мне вчера снился, что я и Луффи пытались вскрыть холодильник, а затем пришёл злой как черт Санджи? Увидев меня он успокоился и даже накормил меня, успевшую проголодаться после нашего с капитаном совместного, посильного труда. Половину еды пришлось отдать самому прожорливому брату ночного дожора, который по милости добродушного кока, давился жестким печеньем. Все уже были здесь и что-то яро обсуждали. Капитан смеется и протягивает мне какой-то листок. Я зеваю, прикрыв рот, и принимаю грубую желтую бумагу. Смотрю на картинку и молча хватаюсь за сердце. С каменным лицом начинаю падать на спину, и Санджи, как я и рассчитывала, поймал меня. Все тут же забеспокоились. — Убейте меня, — плаксиво говорю я, выпуская из рук свою листовку, и теплый ветерок поднял ее вверх. Она закрутилась, завертелась, и Санджи поставил меня на ноги. С постера на меня смотрела мило улыбающаяся Элиса, которая соединила большие и указательные пальцы в форме сердца. — Неужели нельзя было фотографию получше выбрать? — возмутилась я, и Усопп с Нами и Чоппером чуть ли не завалились на спину, не мало удивившись с моих слов. Длинноносик поймал на лету мою листовку и подбежал ко мне. Он поднял ее около лица и стал тыкать пальцем в одно и то же место. Он что-то тараторит плаксиво и в то же время строит паническое лицо. Почему он беспокоиться больше чем я? — Я не понимаю, — говорю я, и он остановил свой палец на листовке. Я довольно улыбнулась. — О, это же моя кличка, да? Ну и что они придумали? Неотразимая или Великая? — Болтушка, — говорит Робин, мило улыбаясь, и Усопп прервал все мои думы ребром ладони по голове. Он подносит листовку ближе ко мне и указывает на награду за мою голову. — Пятьдесят тысяч?! — в панике кричу я, хватаясь за голову. Нет, не может быть! Откуда такие расценки, чтоб их? Какие к черту пятьдесят тысяч! Я, конечно, заболтала их тогда, когда они меня поймали, ну и я сама их просила не приуменьшать мою награду, но… но не настолько же! Это ведь значит, что на меня теперь охотиться будут! И как мне придется заболтать человека, чтобы он убрал пистолет от моего виска?! — Все плохо, — говорю я, выпадая из реальности, — все очень плохо. Капитан смеется и обнимает меня за шею. Дает указания Санджи, и он счастливый бежит в камбуз. Они что собрались заранее отмечать мои похороны? Как мило с их стороны.