Против ветра

Повсюду раздаются крики, звуки выстрелов. Как на войне. И это пугает до чертиков. Вводит в панику, и ты не понимаешь, что происходит и как до этого могло все дойти. Неужели нельзя просто жить в мире? Зачем устраивать такие бойни? Зачем забирать чужие жизни? К чему это все? В воздухе пахнет дерьмом, потом и кровью. Эти запахи сами по себе отвратительны, так они ещё и смешались в один. Дурной, тошнотворный, головокружительный. Такой ядреный запах, что слезы выступают на глаза. Мать твою, что происходит в этом мире?! — думала я, стараясь удрать от настоящего тигра. Петляя по улицам, я смогла, наконец, от него отвязаться и перевести дыхание. Неожиданно игрушки стали превращаться в людей и животных и устроили настоящий хаос! Люди то плакали и обнимались, то злостно зазывали Дофлу, хватая в руки все, что можно было хоть как-то использовать как оружие. В следующий миг над городом стали появляться странные нити, создавая подобие клетки, и люди начинают сходить с ума. А на дорогих сердцу накама — и не только — устроили охоту. Повезло, что меня в списке не было. И вот с тысячью вопросами в голове, ты стоишь посреди этого дерьма и находишься в некой прострации. Без малейшего понятия, что происходит. Люди в панике берутся за оружие, стараются убежать от этого, наступая на чужие головы и лужи крови. Некая усмешка трогает губ, и нервный смех вырывается наружу. Непонятный шум в голове становится с каждым разом все громче. Ощущение, будто у меня в голове целый улей пчёл и они действуют на нервы. Гул, кажется, затмевает собой все звуки и оставляет после себя ультразвук в голове, но и он сменяется на людской шёпот. Шёпот? Да, они переговариваются между собой и в то же время ничего внятного не говорят, и я начинаю прислушиваться к ним. Шёпот переходит в душераздирающий крик. Тело пронзает боль. Она сковывает от пят до головы и появляется ощущение, будто меня хлещут розгами по всем возможным и невозможным местам. И я стою, как вкопанная, на одном месте и ничего не могу сделать. Они кричат во все горло и царапают кожу изнутри, будто желают выбраться. Своими острыми ногтями они прорывают себе путь наружу. Они плачут навзрыд, заглушая собой все звуки. И я закрываю уши руками, но эхо отдаётся внутри черепной коробки. Я схожу с ума? Я не двигаюсь, и, кажется, даже не моргаю. Перевожу дыхание, и треклятый ком застревает в горле. Слезы вырываются из глаз, и я прошу их успокоиться. Говорю, чтобы они заткнулись и оставили меня в покое. Я тяну себя за волосы и жмурюсь со всей силы так, что начинает кружиться голова. Меня толкают в спину и в бок, наступают на ноги, а перед глазами ничего не видно из-за слез. Пожалуйста, уйдите из моей головы! На миг все прекратилось, и ультразвук на пару секунд оглушил меня. Голоса в голове… Они… Я падаю на колени, запрокинув голову к небу. Закатываю глаза и на секунду отключаюсь. В следующий миг я уже не лежу на грязной, жесткой земле и кричу, надрывая горло. Мимо меня пробегают люди, они зовут на помощь, плачут и продолжают убивать друг друга. Какой-то ребёнок зовёт свою мамочку и его голос исчезает из моей головы… Что происходит? Я больше не хочу, чтобы они пропадали! Почему так много голосов замолкает за один раз и почему это так больно? Это похоже на чесотку, но, правда, чешутся кости под кожей и мышцами. Хочется разодрать своё тело, чтобы прекратить этот зуд. Ноги будто отнялись, и мокрое лицо от слез уже собрало всю пыль и грязь с асфальта. Я бьюсь головой об землю, и прошу их остаться. Эти голоса… я привыкну к ним, но пусть они, пусть они не пропадают! Я не хочу, чтобы они исчезали! Им так больно и я чувствую их. Их горе, панику и страх. — Капитан, — зову на помощь свое маленькое чудо, которое всегда может развеселить, и продолжаю рыдать, — помоги мне… Он может поддержать одной своей улыбкой, и я хочу, чтобы он вновь засмеялся своим шипящим смехом. Это чудо способно разогнать все страхи одним присутствием и снять чужую боль ему тоже должно быть по силам. Он же, он же наш капитан! Ребёнок с чистой душой, способный разгонять тьму в сердце каждого, я уверена в этом на сто процентов. На меня уже не раз наступили, и какой-то парень, со слезами на глазах, встал надо мной. Он плачет и держит меня на мушке своего пистолета. Это дозорный? Зачем, зачем он это делает?! Я ведь ничего не натворила, черт возьми. Зачем они все это делают? Один голос особенно громко кричит в моей голове. Этого мальчика-дозорного. Я что… чувствую его душу? Глаза расширяются, и я готова пойти на смерть, чтобы перестать чувствовать что-либо вообще. Его рука дрожит и он сопротивляется изо всех сил, чтобы не нажать на курок. Он взвыл и стал вымаливать у меня прощение. Я продолжаю лежать на одном месте. Настраиваюсь на него одного, и становиться чуть спокойнее. Остальные голоса отступили на второй план и остановили мою истерику. Я шмыгаю носом и продолжаю смотреть в никуда. Его душа такая тёплая, но она разрывается от боли и ненависти. — Прости, — он жмурится, не переставая плакать, и я чувствую, как он весь сжался. Он больше не может сдерживаться, а я не могу сдвинуться с места. Даже просто поднять на него голову не в состоянии. Послышался звук выстрела и его голос пропал из моей головы. Что… нет… не может быть. — Луффи! — взвыла я, не сдержав очередного дикого выкрика. И, кажется, мой крик все же смог затронуть его частичку души. И я вновь заревела, сжимаясь от боли. Я прикусываю большой палец, и клыки врезаются в кожу. Я плачу навзрыд и всхлипываю, как маленький ребёнок, прижимая коленки к груди. Завываю в голос и жмурюсь со всей силы, когда очередной голос затихает в моей голове. Кто-нибудь, я хочу перестать чувствовать. Прижимаю ноги к груди, складываясь в комочек. Крупные капли слез текут из глаз на висок, а затем попадают в ухо. Мокро и неприятно. Лицо опухло, и я чувствую, как кожа стянулась под глазами, а новые слёзы смягчают её. Меня бьет крупной дрожью, и я зажимаю большой палец между зубов сильнее, словно пытаясь прокусить кожу до кости. Кровь попадает в рот, а я не сплевываю и глотаю её вместе со своими слезами. Зажигалка. Мне срочно нужно надышаться раз уж нет ничего «покруче». Я бы сейчас не отказалась и от морфина. Большой палец опух, и я еле как достаю из кармана зажигалку. Руки трясутся как бешеные и я, задыхаясь, подношу ее ко рту. Нос забит, а ком в горле не дает нормально дышать, и я вдыхаю даже больше газа, чем нужно. Голова кружится, и я делаю последний глоток. Зажигалка выпадает из рук и тело как-то само собой расслабляется. Какие-либо звуки исчезают, и эта тишина накрывает меня с головой. Ни голосов, ни боли. Я не слышу даже себя. Веки все пытаются встретиться друг с другом, но я упрямо им не позволяю. Но каждый раз сопротивляться становиться все сложнее и сложнее. Меня переворачивают на спину и через пелену в ушах можно услышать, как кто-то зовёт меня. Резкий хлопок заставил прийти в себя ненадолго, и боль от пощечины пришла не сразу, будто это и не мне вовсе ее зарядили. Чей-то настойчивый голос продолжает пытаться достучаться до меня, он говорит: «эй, ты» и растягивает «пожалуйста». Я не понимаю и не хочу знать, что он хочет от меня. Мне бы еще пару часов пролежать в таком состоянии, а потом уснуть на три года. Или пустить что-нибудь по вене, чтобы штырило туеву хучу времени. Это было бы сейчас как раз кстати. Меня поднимают на руки, видимо, не смея оставить меня здесь одну, и я прижимаюсь к чужому телу в поисках тепла. Прижимаюсь сильнее к поднявшему меня человеку и понимаю, что не в состоянии повернуть язык или открыть свои глаза до конца. Но вокруг все еще сплошная тишина. Только один голос шепчется где-то внутри, и я чувствую, всю переполнившую его злость. В глазах темнеет, и последний голос в моей голове отыграл мне свою колыбельную. Хоть бы потом очнуться.