"Я временами впадал в безумие, сменявшееся долгими периодами ужасного просветления". Эдгар Аллан По
Мэрриела разбудил дребезжащий звук консервной банки, упавшей на камни рядом с головой. Не отдаленные звуки разрывающихся снарядов и не пулеметные очереди в низине, не ругань в ближайших окопах, а поганая банка из-под мяса. — Ща так в жопу выебу кого-нибудь этой хуйней, что вам встреча с япошками романической прогулкой покажется. В ответ на смешок Бергина, Снафу запустил в него жестянкой и сел, стягивая с себя накидку. Он спал на холодной земле часа три, не больше, в компании парочки острых камней, впивающихся в спину: парень повел плечами и, поморщившись, помассировал затекшую шею. Даже такой расклад был намного лучше, чем лежать мордой вниз в луже грязи и кормить червей, как тот боец, что не пережил сегодняшней ночи. Пошла третья неделя с момента их высадки на острове Окинава. Капрал потянул носом, похлопал себя по груди, в поисках пачки, а затем выудил изрядно помятую сигарету и закурил, продолжая щуриться на бледный утренний свет. — Страна Восходящего, блядь, Солнца… — Пробормотал парень, не обращаясь ни к кому конкретно и, откинувшись на здоровенный камень позади него, взглянул на приближающегося к ним Молотка. В руках у того было несколько писем, одно из которых Юджин отдал Ромусу, сам опустился на землю рядом и разорвал свой грязный конверт. «Из дома». — Хмыкнул Мэрриел про себя. Проведя столько кошмарных дней и ночей в одном окопе с Юджином, он по одному движению бровей мог определить пришло ли письмо от его матери или от Сидни Филлипса. Но наиболее очевидно отправитель письма читался в улыбке морпеха: виноватой, когда слова беспокойства Миссис Следж чуть косо бежали по линованной бумаге, а первая буква его имени всегда выводилась с особенной нежностью. Когда же в руках Джина оказывалось письмо от Сидни, он закусывал уголок губы и изредка качал головой, пробираясь сквозь шутки, которыми сыпал друг детства с противоположного берега Тихого океана. Снафу держал сигарету одними губами и продолжал сверлить Молотка пристальным взглядом: ему было интересно наблюдать за тем, как зрачки друга перепрыгивают со строчки на строчку, как жадно он впитывает в себя каждую крупицу информации из далекой Алабамы. Наверняка тамошний весенний воздух, насыщенный ароматом цветов и запахом духов модных девчонок, никогда не знал вони, исходящей от разлагающихся трупов. Хотя, по правде говоря, капралу казалось, что на всем ебучем земном шарике уже нет и малюсенького закутка, не пропитанного кровью войны. Мир захлебнулся в тягучей, приторной крови. — Эй, ты куда? — Посрать, мамуля, — почесав задницу и подхватив винтовку, Шелтон двинулся в сторону нужника. — Вам принести сувениров? — Уволь, и своего дерьма достаточно, — Бургин сложил письмо и спрятал в нагрудный карман. – Молоток, ты чего? Юджин тряхнул головой и вновь уставился в письмо, но он уже не думал о том, что в Мобиле открылась новая парикмахерская, которая так понравилась матери или о том, что она просила его быть осторожнее, так как недавно видела какого-то мальчишку, вернувшегося с войны без ноги. Перед глазами Следжа стояла сутулая спина Снафу, а в ушах — его наигранно безразличный тон. Мэрриел никогда не получал писем и сам с трудом мог написать хотя бы одно предложение без ошибок. В Америке у него не осталось никого из родных, а страсть к азартным играм позаботилась о том, что дома у него не было и друзей. Собственно, после ночи, когда он проиграл в карты последний цент и рубашку не первой свежести, Мэрриел Шелтон, положив на все, записался в морскую пехоту. На всем свете не было ни одной живой души, знавшей о его существовании и каждый раз, когда кто-то рядом получал весточку из дома или перечитывал уже замусоленные, затертые до дыр послания, Снафу старался занять себя чем-нибудь, чтобы никто не видел, как с его лица исчезает неизменная ухмылка. Юджин знал, о чем друг думал в подобные минуты. Нет, отнюдь он не видел Шелтона насквозь, не понимал с полуслова, а тот очень редко делился своими страхами с окружающими, предпочитая таращиться в угольно черное небо, усыпанное огромными звездами. Это, конечно же, если со всех сторон, как мерзкие крабы, не лезли япошки, стараясь вымотать морпехов ночными атаками. Просто около полугода назад, одним утром, похожим на сегодняшнее, когда, после удара врага, далеко не все встретили рассвет, Мэрриел сам рассказал о мыслях, посещающих его в «почтовые дни». Молотку всегда было не по себе, когда Снафу вдруг переставал быть задиристым мудаком и перед ним вдруг сидел потерянный, напуганный мальчишка: он как будто смотрел внутрь себя и охреневал от пустоты, от потрясающего воображение кошмара, который свил гнездо где-то под самым горлом. Тогда, зарывшись в покрытые пылью и землей волосы, впившись в голову пальцами, с грязью и кровью под ногтями, Мэрриел прошептал, что не понимает, почему он до сих пор жив, а письма погибших парней так и не будут прочитаны. — Следж? — Так и не получивший ответа Бургин толкнул товарища в плечо. — Что-то случилось? Ты как не здесь. — Что? … А, нет, ничего. Все в норме. — Уверен? На лице возвращавшегося Шелтона вновь царила самодовольная ухмылочка и он отпускал низкопробные шуточки в адрес попавшегося на пути новобранца. Молоток кивнул. — Уверен.***
«Он устал». «Ему нужен покой». «Нервный срыв». «Покой». «Возможно, он восстановится». «Покой». «Возможно….» — Эй, Снафу, — Юджин коснулся ладонью мелкой решетки, которой был обтянут короб-палата. Камера. — Дружище? Парнишка, лежавший на койке, дернулся и перевел взгляд с потолка, на стоящего у дверей друга. — О… Джин… Следж почувствовал, как желудок сделал сальто и сжался в болезненный ком. Он старался приветственно улыбнуться, но сил хватило лишь на то, чтобы сдержать жгущие глаза слезы. Мэрриел тем временем поднялся с продавленной койки и, подойдя ближе, вжался в сетку щекой. — Зачем ты здесь, малыш Алабама? Даже закрыв глаза, Юджин представлял как губы Снафу растягиваются в улыбке и тот тянет каждое слово, говорит в нос — манера к которой нужно было привыкнуть, чтобы слету понимать сильный каджунский акцент. — Сегодня мы отбываем в Китай. — Япошек больше не осталось, а узкоглазых нужно бить? Он смотрел в сторону Следжа, но пустой взгляд был вновь направлен «в себя». Никогда еще он не выглядел так пугающе: неестественно впалые скулы вкупе с глубоко залегшими тенями под огромными зелеными глазами, смотрелись дико. Мэрриел постоянно облизывал губы, а улыбка, как искра оголенного провода, то возникала на его лице, то исчезала без следа. — Война закончилась, Снафу. Больше никого не нужно бить. Он оттолкнулся от решетки, отступил на шаг к койке и, глядя на Молотка исподлобья, неуверенно помотал головой. Как это могло произойти? Этот вопрос мучил Юджина каждый час с того самого дня как Снафу сорвался. Смерть Хэмма стала той последней каплей, сломавшей ветерана войны. Парень прошел битву за мыс Глостер, десяток раз едва не погиб на Пелелиу, на пределе бился за Окинаву. Всего каких-то несколько месяцев, осталось пережить только последнее поганое лето и все бы закончилось… Но Мэрриелу не хватило сил. Каждый ночной кошмар, каждая резня, контузия и пойманная пуля, каждый убитый японец и погибший рядом сослуживец, каждый день неумолимо приближал страшный финал. У Молотка до сих пор дрожали руки, когда он вспоминал ту ночь: друг, как обычно, выкурил сигарету, а потом будничным движением потянулся за пистолетом… Юджин выбил оружие из его рук за секунду до того, как тот пустил себе пулю в рот и последние недели ему снятся не разрывающие воздух снаряды, не свист пуль, а то как он бил Мэрриела по лицу, пытаясь привести его в чувство. Как тряс его за шкирку, а Снафу шептал в полубреду о том как его все заебало. «Он устал». Мэрриел опустился на край койки и провел ладонью по потрепанной простыне рядом с собой. — Закончилась… Но я не вернусь с неё, Джин. Следж пристально смотрел на друга и... да, собираясь в госпиталь он был готов услышать нечто подобное. — Конечно вернёшься, о чем ты? Отдохнёшь, придёшь в себя и… — Я не хочу, — он поднес к лицу обкусанные до мяса ногти и через несколько секунд поднял глаза, ожидая реакции, но увидел лишь немой вопрос. — Нахуй приходить в себя? Лучше я останусь… безумным, чем хоть на минуту вернусь в ту ебучую реальность. — Но… — Нет никаких «но», Молоток. Я проиграл свою войну и… капитулировал. — Снафу пожал плечами и попытался спрятать лицо, лишь мазнув взглядом по полным непонимания глазам самого близкого друга. Единственного настоящего друга. — Прости. — Я… Я оставлю тебе сигарет. Юджин присел, пропихивая пачку в щель между решеткой и полом. Он не знал, что сказать, но понимал одно: если Мэрриел принял решение, то уже не изменит себе. — А помнишь, Алабама, как ты говорил, что не куришь? Он помнил. Казалось это было в другой жизни. — Мне пора. — Пиздуй уже, Молоток, — опять показался тот заносчивый засранец, которого Следж встретил на Павуву. Тот говнюк, который заставлял его чистить бочки из-под машинного масла и нагло ухмылялся, глядя на новичков сверху вниз. Юджин несколько раз отрывисто кивнул, словно успокаивая самого себя, и отступил к двери, но в самый последний момент остановился и обернулся. — Снафу? — Чего еще? — Я буду писать тебе. Каждую неделю. Обещаю. Не дождавшись ответа он быстро вышел из коридора и почти выбежал из давящих, сжимающихся вокруг него стен военного госпиталя, прочь от преследующей его безумной улыбки друга, под бескрайнее, теперь уже мирное небо. Под небо, за которое они проливали кровь. Под небо, от которого Мэрриел отказался. Через несколько часов Снафу затянется очередной сигаретой из оставленной Молотком пачки, а Юджин Следж взойдет на борт корабля, отбывающего в Китай. Он сдержит свое обещание.