Rows of houses all bearing down on me I can feel their blue hands touching me All these things into position All these things we'll one day swallow whole And fade out again and fade out Radiohead
Я замерзла. Мне нужно тепло. Ветер ледяными плетьми хлестает по коже. Я прячу руки в карманы пальто, ищу укрытия. Хлопья грязного снега попадают в глаза. В это время работают только бары. На углу Вентворт-стрит и Блэйк-авеню нашлось подходящее место. Бар «Рагнарёк». Надеюсь, там я смогу согреться. Толкнув дверь, я вошла. И словно оказалась в объятиях великана. Здесь и правда тепло. Я сбила снег с ботинок и прошла в зал. В баре было почти пусто, пахло свежими опилками, сигаретным дымом и пивом. Двое парней цедили виски в дальнем углу. Бармен читал сборник Чемберса в черной коже с золотыми буквами на корешке. — Можно мне виски? — Сейчас, — бармен отложил книгу и налил мне выпить. — Я вас не знаю, — добавил он. — Я вас тоже. Он улыбнулся и передал мне стакан, тот был полон до краёв. Я выпила. Вкуса почти не почувствовала. — Мужчина или женщина? — спросил он. — Женщина. — Сочувствую, — он налил мне виски. — За счет заведения. — Спасибо. Потом он налил ещё и поставил блюдце с арахисом на стойку. Бармен немного похож на Майкла Фассбендера. Жаль, что не все мужчины на свете похожи на Майкла Фассбендера. Я выпила виски, съела горсть орешков. По телу, словно гигантская улитка, поползла теплая согревающая волна. — Вы верите в любовь? — спросил он. — А вы нет? — Я не уверен, что люди вообще способны любить. — Простите? — Мы умеем только ненавидеть. Просто некоторых мы ненавидим чуть меньше, вот эту ненависть многие ошибочно принимают за любовь. Один из парней, что потягивал виски в дальнем углу, сказал: — Любовь — это прыжок со скалы. Пока ты летишь, тебе кажется, что всё идет хорошо. Но стоит тебе достигнуть земли… — Даже так? — я покачала головой. Второй парень отсалютовал мне бокалом и улыбнулся. Улыбка вышла печальной. Я заплатила за выпивку и вышла в ночь. Я оставила несколько долларов на чай. Бармен сгреб деньги со стойки и вновь принялся за чтение. На улице всё ещё шел снег. Его грязные хлопья оседали в волосах и на ресницах, некоторые залетали в рот. Ненавижу Нью-Йорк. Ненавижу снег. Ненавижу одиночество. Больше всего в эту минуту я хочу оказаться в жарких объятиях Самин. Я зашла в телефонную будку, набрала номер. Нервно считаю гудки, прикусила губу до крови. Наконец, услышала знакомый голос. — Где ты? — спросила она. — Откуда ты знаешь, что звоню я? — Я не знала. — Я в телефонной будке. На Блэйк-авеню. Здесь холодно. — У тебя всё хорошо? — Нет. — Прости. Мы немного помолчали. — Где ты была? Я рассказала. Подробно. И что я чувствую тоже. — Почему всё так? — спросила я. — Потому что мы боимся быть счастливыми. — А счастливые люди вообще бывают? — Да. Но им стыдно и страшно. Они боятся потерять своё счастье. — Правда? — Мне так кажется. — Откуда тебе знать? Она засмеялась. Или заплакала. Трудно разобрать. — Возвращайся. — Сейчас? — Сейчас. Я жду тебя. Я сварю кофе. Мы сядем на кухне, и вместе встретим рассвет. Только ты и я. — А утром? — А утром будет утро. Она повесила трубку. Я не могу согреться. Я замерзаю в своём тонком черном пальто. Снег забивается за воротник. Я пила виски, чтобы согреться, но замерзла ещё сильнее.***
Самин едва заметно улыбнулась и пропустила меня в квартиру. Кажется, она всё-таки плакала. Мы долго молчим, курим, пьем горький кофе с коньяком. Самин крепко сжимает мою руку. И только потом, позже, когда забрезжил рассвет, она прижала свои губы к моим. Мы долго целовались, не желая останавливаться, словно боялись, что кто-то из нас исчезнет, стоит только разомкнуть объятия. Кофе безнадежно остыл, стал холодным и безжизненным, словно далекие угасшие звезды. Самин будет со мной. С нежностью в сердце и фруктовыми карамельками в кармане.