Наследие Винчестера

*** Бобби по привычке проверил настенные часы, когда зазвонил один из его телефонов. Его мозг автоматически стал просчитывать часовые пояса. Как человек, оперирующий сверхъестественными знаниями и постоянно изображающий почти любых представителей властей и служб, которые были необходимы другим охотникам для подтверждения их фальшивых документов, он привык к отслеживанию времени по всей стране. Здесь всегда было двух или трехчасовое окно в потенциальных временных рамках, в зависимости откуда поступал звонок и времени года. Часы показывали 11:30. Четыре часа с момента завтрака, он решил, что через полчаса стоит заняться обедом. И тут он понял, что это не один из его ФБР/Полицейских телефонов звонит, а его личный номер. И тогда он ответил. Без фальшивого имени и официального тона. Это даже не был его официальный номер "Свалки Сингера". Он ответил как он сам. Просто Бобби Сингер. В первое мгновение он не услышал ничего. Потом, наконец, втянутый вдох, тихий, но прерывистый и неустойчивый. — Бобби? Голос еле слышный. Обрывающийся. И тогда Бобби почувствовал, как все его тело омыло волной страха, ознобом неверия, отдаленным обещанием скорби. — Сэм? — Бобби... эм... Он ждал. Он слышал на заднем фоне безошибочный звук больничной системы оповещений. Бобби почувствовал непривычное жжение слез в глазах. Вспомнил, что сказал Сэм, что он сам сказал всего день назад. Здесь нечего чинить. Рама в крендель, двигатель уничтожен. Едва ли осталось хоть что-то на запчасти. Послушай, Бобби, если осталась хоть одна рабочая деталь, этого достаточно. Мы не можем просто сдаться... Бобби имел в виду Импалу. Но Сэм... Сэм имел в виду своего брата. И сейчас? Бобби знал, что Сэм хотел сказать, но, похоже, не мог. Он также знал, что он должен дать Сэму возможность самому пройти через это, озвучить самостоятельно, когда он сможет, больше, чем Бобби попытается произнести это своими словами вместо него. Но, Господи, как это было больно. Он не видел их уже долгие годы. Из-за заряженного ружья, потому что он и Джон Винчестер столкнулись лбами. Расставание с Джоном не значило так уж много, кроме как то там то здесь мелькавшего сожаления, да периодической злости переходящей в раздражение, но эти мальчики? Да. Он скучал по ним очень долго. И потом они вернулись, всего неделю назад, сильные и высокие, совсем взрослые, настоящие мужчины. А сейчас... — Бобби... его больше нет. Бобби тяжело уставился в никуда, пытаясь собраться. Были вещи, которые так хотелось высказать, но он не стал этого делать. Сэм знал, что он потерял. Так же, как и Бобби. Господи, он знал. Дину было сколько? Двадцать пять? Двадцать шесть? Так молод. Слишком молод, без сомнения. Слезы обжигали. Бобби втянул дрожащий вдох, успокоил голос. Перешел сразу к делу, как всегда поступают охотники. — Я знаю, как много твой брат значил для тебя, Сэм. Я не могу даже сказать тебе, как мне жаль. У Сэма перехватило дыхание. — Нет. Нет, Бобби. Это папа... это папа. Бобби почувствовал как колени подогнулись. Он едва не упал, пока не смог выпрямиться снова. Оперся рукой о край своего стола и с трудом неловко сел. — Джон? — Они не знают... — Сэм звучал намного моложе своих лет. — Они собираются сделать вскрытие. Сказали, что это, возможно, тромб оторвался из-за его травм. Но он мертв, Бобби... папа умер... Джон умер. Дин умирает. Все о чем Бобби мог думать, это о том, что стоит добраться до больницы как можно быстрее ради младшего Винчестера, который никогда не хотел быть в центре этой войны. — Я еду, — сказал он, — держись, мальчик. Я еду. *** Молодая медсестра не знала его. Та, что постарше была с ним знакома: видела его раз или два, когда он приезжал слегка помятый. Работа на свалке и в качестве настоящего охотника, вместо охотника за сверхъестественным, позволяли ему быть принятым в больнице с большим энтузиазмом, чем могло бы быть, ведь ранения были обычны для обеих его профессий. И поэтому старшая медсестра кивнула, изогнула губы с легким сожалением и сказала, где он может найти Винчестеров. Это была палата интенсивной терапии, что совсем не удивило его: Дин был в коме. Но в то, что предстало его глазам, было сложно поверить. Сэм да, это было ожидаемо. Но Дин в сознании? Конечно, он лежал на приподнятой спинке больничной кровати и стопке подушек, бледный как смерть с ярким зашитым рассечением, протянувшимся от линии роста волос до бровей в дополнении к синякам и царапинам... но он был в сознании. Ни трубки вентилятора в его горле, ни назогастрального зонда, чтобы доставлять питание напрямую в его желудок, как Сэм описал все днем ранее. Он почти сидел и был явно пришедшим в себя. Живым. И он выглядел... потерянным. Совершенно и необъяснимо потерянным. Сэм покидал эту жизнь. Сэм уезжал учиться в колледж. Дин всегда был связан гениальностью и одержимостью, которыми был Джон Винчестер. А со смертью Джона... Бобби почувствовал удар скорби с внутренней стороны грудины. Одно дело было быть не в ладах с этим крутым ублюдком, потому что сам такой же упрямый, как и он, и совсем другое, знать, что он был мертв... и оставил двух сыновей, которых всю жизнь воспитывал. Тренировал. Вылеплял. Бобби не всегда был согласен с методами воспитания Джона Винчестера. Но он понимал их... и можно было винить его за технику, но нельзя было обвинять человека, который потерял свою жену из-за демона, в том, что он заставил своих сыновей понять, что такое сверхъестественное и все его опасности, когда Винчестеры были сами в большой опасности. Мальчики Джона были бы уже сто раз мертвы без подготовки своего отца. Сейчас? Сейчас Дин лежал на больничной койке, каким-то образом не в коме, такой глубокой, что врачи сказали, что надежды практически нет, а Сэм сидел рядом с кроватью брата, побитый и усталый, пытающийся поддержать Дина, пока сам едва справлялся с горем и потерей. И это отчего-то было сложно осознать. Бобби застыл в дверях. Этого движения было достаточно, чтобы они заметили его. Глаза Сэма просветлели в то же мгновение, но все-таки он знал, что Бобби едет. Скорее всего, он сказал и Дину, но старший сын Джона был не в том состоянии, чтобы разбираться в нюансах присутствия Бобби. Его глаза, поднявшиеся, чтобы посмотреть на Бобби, были мучительно красноречивы. Так, как старый охотник никогда не видел. У парня всегда были выразительные черты. Он был взрослым теперь, настоящим мужчиной, но его глаза оставались все теми же. Без маски очарования, юмора, отвлечения Дин всегда говорил правду глазами. Если знать, как искать и находить. Сэм глядел на Дина, как на свой мир, когда прочувствовал все промахи своего отца. Он нашел свой выход, другую жизнь. Но для Дина... для Дина этим миром и этой жизнью всегда был Джон Винчестер. Ни больше, ни меньше. Бобби встретился глазами с Сэмом. Он увидел в них подтверждение, что в разгар своего шока он утаил очень большой кусок информации от него. И все же во взгляде, так же было знание, что, несмотря на то, что он утаил, это был хороший сюрприз. Нечто хорошее, чтобы узнать. В середине трагедии и скорби сын и брат выжил, когда было сказано, что, возможно, он не сможет. Что еще человек мог желать, чем оставить после своей смерти детей, достойных своего имени, предназначения, которого не смог исполнить? Наследие Винчестера. Это было, подумал Бобби, полно иронии и так трагично, что Джон мог умереть от медицинского несчастного случая, а не в битве против сверхъестественных сил. Человек, который мог умереть за любого из его сыновей, уверен был Бобби. Но никогда не имел такого шанса. Джон хотел бы умереть, сражаясь с демоном, а не от предательства собственного тела. Бобби снял кепку и пригладил рукой волосы, затем вернул кепку на место и дернул за козырек. — Вы, мальчики, поедете со мной домой, — сказал он, — и слышать не желаю ничего другого. — Он посмотрел на Дина, желая сказать так много, но так и не произнеся ничего из этого. — Машина у меня, сынок. Она ждет твоего внимания. Что-то изменилось во взгляде Дина. За блеском не пролившихся слез было понимание. И благодарность. Идем домой, думал Бобби, глядя на них обоих. Мои бедные сломленные мальчики... идем домой. Он так мало мог предложить перед лицом такого горя. Но это все, что у него было. Он надеялся — молился — что этого будет достаточно. На эту ночь. Может, на завтра. Так долго, как им будет нужно.