Танец с лентами

- Тварь! Тварь! – рычит мой некогда любимый мужчина, молотя кулаками по стене. Я запрыгиваю в подъехавший лифт. Прихрамывая, спускаюсь с крыльца. Черный тонированный джип ждет возле подъезда, перегородив дорогу. Сажусь вперед. - Ну что? – спрашивает голубоглазый мужчина на водительском сидении. Он волнуется. Понимаю его. От моего ответа зависит наше будущее. - Расстались полюбовно, - улыбаюсь. – Поехали. И тут вибрирует мобильный. Так и знала, ха! Сообщение. «Ты сдохнешь через три дня». «Только вместе с тобой, любимый», - набираю в ответ. - Куда тебя везти? - К тебе. Я окидываю прощальным взглядом знакомый каждой черточкой дом, окно на девятом этаже, поджимаю губы. Теперь всё кончено. Колено нестерпимо ноет. То ли к дождю, то ли к неприятностям. У нас осталось три дня… (Тогда) 1. С раннего детства Саша знала, что станет гимнасткой. Она с замиранием сердца смотрела по телевизору на гибких, точно кошки, девушек. На то, как они крутились с лентами. Как перегибались через спину, как балансировали на одних носочках, как вытягивались в струну. Это было так завораживающе и просто, что Сашино сердце замирало. Возможно, она бы исполнила свою мечту раньше, но никто к её просьбам не прислушивался. В восемь лет бабушка, к которой переехала жить Саша, устала от нытья внучки и отдала ту в класс гимнастики. - Поздновато вы опомнились. Кто ж в таком возрасте начинает заниматься? - посетовала молоденькая учительница, рассматривая маленькую Сашу. Та стояла, сжав кулачки. Она ещё покажет этой учительнице! И детям, которые смотрят с пренебрежением – будто они лучше её, потому что в гимнастике с пяти, а кто и с двух лет. А они не лучше… Саша тренировалась на износ. Она ревела, когда садилась на шпагат, или тянула спину, она доводила мышцы до изнеможения, она не могла с утра встать с постели - но никогда не сдавалась. Вскоре учительница перестала относиться к ней как к лишнему элементу, а в конце первого класса Сашу пригласили на первые в её жизни соревнования! Костюм ей достался по наследству от участницы, завязавшей с гимнастикой. Бабушка практически вымолила его у мамы той девочки – на покупной денег не хватало, а ношеный обошелся, как сказала бабушка, «по дармовой цене». Костюм сидел плохо, колол, рукава были коротковаты, он жал между ног и в подмышках. Но всё равно был великолепен. Перед началом выступления учительница собственноручно заплела Саше кичку. Погладила по тощей спине и сказала: - Давай, юла, я верю в тебя. И Саша показала высший класс. Она извивалась змеей, кружилась, вертелась, прыгала. Она погрузилась в музыку, жила её переливами. Её пальцы стали продолжением нот. Тело перестало принадлежать ей, оно обратилось в мелодию. Ей аплодировали. Она запомнила чарующих вкус этих первых оваций. Учительница показывала большой палец. А Лена, первая соперница Саши, светловолосая и голубоглазая худышка, недовольно надулась. Саша сделала её! Саша – победительница! Она не заняла первого места на тех соревнованиях, но получила приз зрительских симпатий. Бабушка освободила в старом советском серванте полку и поставила кубок туда. - Пока не заполнишь пустое пространство – гимнастику не бросишь. – Она потрепала внучку за растрепавшуюся кичку. Саша фыркнула. Дел-то, набрать кубков на одну полку. 2. Октябрь выдался холодным и ливневым. Городские соревнования начинались через неделю. Саша дневала и ночевала в зале. Она осваивала ленты – кручения давались сложнее всего, она то и дело путалась в них. Вот и сейчас не удержалась, упала на левое колено. - Ай, - присвистнула сквозь зубы. - Неуклюжая, - Лена, растягивающаяся у зеркал, закатила глаза. Царапина ерундовая, кровь едва проступила. Саша потерла ногу, упрямо поднялась. На Лену она не обращала внимания. - Прям вижу, как ты грохаешься перед жюри. Нос наверняка разобьешь, косолапая! - не унималась та. Пользуется тем, что тренер их не слышит. Саша молчала; бабушка учила её не отвлекаться на внешние раздражители. Она схватилась за скользкие как змеи ленты. Один. Два. Три. Поворот. Домой она всегда возвращалась через парк. По одной и той же тропинке, заученной наизусть. Парк не пугал Сашу – он был свой. Зимами озябший и голый, дождливой осенью заплаканный, а жарким летом – цветущий и счастливый. Поздняя ночь стелилась по небу, укутывала одеялом из тумана плакучие ивы у озера. За спиной послышался мальчишечий смех. Саша не любила мальчиков и совсем не умела себя с ними вести. Её десятилетние одноклассницы гуляли с ними, даже – невиданное дело! – целовались за школой, а Саша замыкалась в себе при малейшей необходимости пообщаться. На двадцать третье февраля она вручала подарок молча. И вся зажималась, если мальчики начинали её обсуждать. А она любили похохотать над нескладной фигурой, длинными руками. Называла её вороной – за темные волосы и острый нос. Мальчишки приближались. Саша замедлила шаг – пусть обгонят её. Но те словно специально шли за спиной. Их голоса обжигали лопатки. - Девочка, а, девочка, есть курить? – крикнул один и заржал своей шутке. Саша ускорила шаг. - Гога, не пугай малявок, - сказал ему второй голос. - Я и не пугаю! Эй, мелкая, как тебя звать? Извини, если обидел. Но интонация злая, в ней нет ни грамма тепла. Сашино сердце устремилось к пяткам. Страшно было – до слез. Она хотела побежать, но тут её схватили за рюкзак. Потянули на себя. Саша грохнулась на землю и уставилась на троих парней. Им лет по четырнадцать, наверное, совсем взрослые и очень опасные. - Что вы… что вы… - всхлипнула она. - Ты не ответила. Извинишь меня или нет? – ухмыльнулся брюнет, немытые патлы которого спускались до плеч. - Извиню, - выпалила Саша. - А сигареты есть? – Брюнет склонился к ней совсем близко, дохнул гнилостно. - Н-нет. Она отползала от них задом, на руках. - А деньги? – вдруг спросил высокий парень с лошадиными чертами лица: широкой челюстью и выступающими передними зубами. У Саши в кармане лежало десять рублей – сэкономила в школе на пирожке. Но отдавать их хулиганам не хотелось. Саша помотала головой. Теплый вязаный берет слетел с волос и упал ей под ноги. - Не верю! – парень опасно надвигался. – По глазам вижу: врешь. Остальные отступили в сторону, позволяя ему самому решить, что делать с вруньей. Он схватил Сашу за локоть, потянул наверх. Она ойкнула. Из глаз градом посыпались слезы. Она бы рванула, но парни обступили её кольцом. Их взгляды цепляли, кололи, драли. Высокий скрутил Сашину руку ей за спину. Она выгнулась в нелепой позе, да так и осталась стоять, пытаясь брыкаться. Брюнет полез в карман, выудил десятку. - Реально врет! – гоготнул он. – Давай дальше смотреть, чего ещё прячет. Он сорвал с неё рюкзак и вывалил его содержимое на мокрую землю. Тренировочный костюм, чешки, заколки – всё разлетелось. - Гы, лифчик! – Брюнет вытянул спортивный бюстгальтер, помахал им как флагом. – Такая мелкая, а уже лифчики носит. А прокладки есть? Саша заревела от стыда и боли. И от страха, прожигающего до самых костей. Брюнет шарил по её карманам, высокий крепко держал и иногда одергивал, если Саша начинала вырываться. Безучастным оставался лишь третий парень, которого она так и не разглядела. - Хватит, - вдруг сказал он. – Отпустите девчонку… - Ник, ну мы ж развлекаемся, - загундосил брюнет. - Смотри, десятку получили. Ей она ни к чему! - Отпустите. И почему-то они послушались. Саша собрала вещи в одну кучу, не помня себя от ужаса, и понеслась по аллее домой. Она слышала окрики и издевательский свист, но ветер в ушах заглушал посторонние звуки. Саша ввалилась в квартиру, нырнула в свою комнату. Перед бабушкой было стыдно показываться – та не поверит, начнет осуждать или говорить, как надо было поступить с обидчиками. Нет уж, Саша сама справится. Она причесалась, переоделась и, скомкав грязную одежку, пошла в ванную – умываться. Заодно постарается отстирать костюм – иначе ей завтра конец. Тренировку нельзя отменить! На кухне бабушка разговаривала по телефону. Саша бы прошла мимо, но бабушкина фраза заставила её напрячься. - Свет, приезжай, я тебя умоляю. Светой звали маму Саши, и бабушка очень редко звонила ей. Сама Саша маму видела всего несколько раз в год: та приезжала с подарками, целовала в макушку, выпивала чашку чая и уезжала. Она никогда не оставалась на ночевку или не брала Сашу в кино, как другие мамы, и не плела ей замысловатых косичек. Но Саша ждала маминого приезда как праздника. - Это очень важные соревнования для твоей дочери, – бабушка помолчала. – Света, прекрати выдумывать оправдания! И что, что у Вадима температура? С ним некому посидеть? Не забывай, у тебя два ребенка, а не один. И вновь тишина. Мама что-то говорила. Вот зачем бабушка с ней ругается?! Сейчас мама разозлится – и вообще не приедет. Назло. Бабушка гневно швырнула трубку. Саша быстренько юркнула в ванную. Сердце трепыхалось в груди. Мама точно не приедет… Она беззвучно плакала, натирая ткань хозяйственным мылом. Не день, а катастрофа. И пятно на костюме будто специально не отстирывалось! Когда Саша потерла его чуть сильнее – ткань прорвалась. Придется звать бабушку и рассказывать ей о своем позоре… 3. Никита не терпел двух вещей: когда его называли по фамилии и нытиков. Его отец воевал в Афганистане и был вечно хмурым, замкнутым человеком – и это людское качество Никита ценил больше всего на свете. Он и сам старался смотреть исподлобья и говорить сквозь зубы, но у него не всегда получалось. Никита не терпел слабаков, но эта девчонка чем-то его зацепила. Нет, ну глупость какая-то. Они с парнями не один раз нападали на малышню. И деньги у них отжимали, и отправляли домой с синяками под глазом или даже пинком под зад. Их называли «местной бандой», и Никите нравилось быть частью банды. Он, правда, не любил глумиться над кем-то, чаще оставался в сторонке. Он тащился от ощущения превосходства, а не физической расправы. А эта девчонка… Блин! Мелкая, пучеглазая, угловатая какая-то. Да ей бы ни Серый, ни Гога никакого вреда не причинили – покопались бы в шмотках и отпустили. Не совсем же они уроды, чтоб девок бить. Но почему-то Никита удумал её защитить. За что, разумеется, тут же был осмеян. - Твоя деваха, а, Ник? – гоготнул Серый. Никита сжал кулаки. - Она не моя, понял? Гога понимающе подмигнул. - Твоя-твоя. А вы с ней уже того? - Отвалите вы! Никита пошел прочь от друзей. Те ржали ему вслед. Дебилы! Дома папа приготовил фирменный борщ. Мама сидела рядышком с ним, болтая ногой. Смешная Никите досталась мама – веселая, активная, щебечущая. Они с папой здорово контрастировали. Никита даже мечтал когда-то в детстве найти себе в жены такую же, как мама. Потом, конечно, идиотские мечты о женитьбе прошли – кому надо жениться? И как с этими девчонками вообще можно общаться? Они же тупые, только о шмотках и болтают. - Иди к столу, - приказал папа. - Чего такой озабоченный? – удивилась мама. Никита отмахнулся, нехотя поводил ложкой в тарелке. А у девчонки какой-то спортивный костюм лежал в сумке. И тапки. Спортсменка она, что ли? А чем занимается? А ему-то какое дело до её занятий?! Она ему кто, сестра родная? 4. На следующий день выяснилось, что девчонка учится в школе Никиты. Он увидел её в столовой, стоящей в очереди за льготным обедом. Фу, убогая; все приличные люди берут в буфете беляш или пиццу. Ни Серый, ни Гога её то ли не узнали, то ли не приметили. Ну и отлично, а то бы опять засмеяли. Она носила старенькие джинсы и старушечий свитер. Смотрела затравленно, передала талончик своей ручонкой-веточкой повару и получила обед: котлету с макаронами. Нищая дура. Нет, ну какого черта он на неё пялится? Даже не слышит, о чем говорят парни. - Ник, ты с нами? – Гога пощелкал пальцами у него перед глазами. - С вами, - буркнул Никита. Всё, отныне никаких мыслей о нищей идиотке. Как-никак он взрослый тринадцатилетний парень, ему по статусу не положено. 5. Её звали Сашей, и она занималась художественной гимнастикой. За два года Никита узнал, что за зверь этот гимнастика, с чем его едят и почему Саша в нем так хороша. А она была просто прекрасна. Никита сначала ходил к ней на выступления украдкой, садился на последнем ряду и изображал скучающего человека, которого заставили прийти родители или учителя. Потом проникся… Она была как фарфоровая фигурка, как заводная куколка на шкатулке. Вся её нескладность куда-то исчезала, едва Саша начинала танцевать. Её руки двигались плавно и осторожно, она умудрялась кружиться на одной ноге, задирая вторую к голове. Непостижимо! Никита дома попробовал поднять так ногу – но потерпел неудачу. А как ей давался танец с лентами! Она рисовала алыми ленточками узоры, буквы, выписывала целые слова. И улыбалась так беззащитно и открыто, что Никита забывал, как дышать. Так вот. Сначала он изображал из себя ленивого зрителя, пока не увидел объявление, висящее на доске в спортивном зале. Секции гимнастики требовался фотограф из числа школьников для съемок их мероприятий. Никита подумал-подумал, взял у отца фотоаппарат – и пошел будто бы невзначай. Парни, когда узнали, назвали его бабой, тупицей, гомосеком и даже кое-кем похуже. Но Никита отмазался – отец заставил заняться фотосъемкой. Отца Никиты парни уважали, поэтому повздыхали и издевательства практически прекратили. За два года, впрочем, они остепенились, малолеток уже не грабили. Серый за девчонкой начал ухаживать, Гога увлекся сочинением рэпа. Рэпер из него был так себе, но парень тащился – а друзья его всячески поддерживали. А Никита фотографировал Сашу. Приходилось щелкать всех, но её он снимал с особым трепетом. Ловил самые удачные кадры и после отбирал из груды заснятых фоток самые-самые. Только вот Саша, кажется, совсем не глядела на доску, где висели фотографии, и не любовалась собой. Никита понимал, что он – придурок. Что только придурок может любить двенадцатилетнюю замухрышку-гимнастку и бояться признаться ей в этом. Но всё равно его тянуло к ней: смотреть, изучать, запоминать. Они были знакомы постольку-поскольку (а как быть незнакомым, когда ездишь с ней на большинство выступлений), но ни о чем серьезном никогда не общались. Когда-нибудь он обязательно подойдет к ней. Но не сегодня. И не завтра. Скорее всего, даже не в следующий понедельник. (Сейчас) 1. Обычно я предпочитаю красное полусухое вино, но сегодня до нестерпимой жажды хочется виски. Или текилы? Да, наверное, текилы. Заказываю у бармена рюмку золотой и залпом выпиваю её. Огонь опаляет горло, обжигающей струей пробегает по пищеводу. Трясу головой. - Тебе уже хватит, - напоминает Ира. – Ты ушатала две стопки водки, а теперь решила добить себя текилой? Когда полезешь на стол танцевать стриптиз? - Нет, не хватит, - упрямо спорю я. Ира мне не подруга, даже не приятельница. Сугубо коллега по работе, которая иногда выводит меня в общество. Я выводиться в общество ненавижу, потому как не терплю всё то, от чего тащится большинство моих сверстниц: клубы, громкая музыка, танцы. Я в свои двадцать лет ужасная затворница и брюзга. Так сказать, бурное детство и унылая старость. Сегодня я уничтожила того человека (не мужчину, не парня – человека), по которому сходила с ума долгие годы. Чьего звонка ждала как жизненно необходимого. Того, кому отдала себя без остатка. Чей профиль мерещился повсюду. Чей тихий голос с неизлечимой иронией слышался среди чужих голосов. Того, кто не звонил и не писал четыре года, но считал нас друзьями. Ха, друзьями! Разве я не имею права напиться после своего триумфа? - Саша, ты не подумай, что я тебя поучаю а-ля мать, но завтра у тебя будет болеть голова. И тошнить. Даже скорее так: ты будешь обниматься с унитазом во время головной боли. А у тебя завтра собеседование, между прочим. - Помню. Я морщусь. Да Ира хуже матери, та хотя бы в мою жизнь ни разу за двадцать лет не влезла. Поэтому её звонок недельной давности выбил меня из колеи. Мама впервые поинтересовалась моими успехами! Я по наивности растаяла и даже как-то неумело отчиталась: магазин успешно работает, нагрузка большая, заказов много. Как маленькая девочка, решила, что меня похвалят. А мама, одобрительно помычав, попросила пристроить ко мне своего сыночка. - Будь с ним помягче, - сказала напоследок. – Как-никак, он – родная кровь. Да конечно! Сколько раз за всю жизнь он позвонил мне просто так или поздравить с днем рождения, или справиться о здоровье? Впрочем, я тоже ему не звонила и видела раз тридцать от силы. Мы квиты. Мысли о завтрашней встрече туманят рассудок сильнее, чем выпитый алкоголь. - Уговорила, - сдаюсь я, хватаясь за барную стойку, чтобы не упасть. – Вызовешь такси? - Без проблем. Ира, перекрикивая громкую музыку, называет таксисту наш адрес. Через десять минут ко входу в клуб подъезжает серебристая большеглазая иномарка. Мы усаживаемся на заднее сидение. Пахнет дешевым одеколоном. Меня тошнит. Вдобавок напоминает о себе давняя подруга мигрень, и виски сдавливает болью. Я пытаюсь открыть окно, но по нажатию кнопки ничего не поддается. - Приоткройте окно, - хриплю. Перед глазами плывут цветные пятна. Водитель делает небольшую щелочку – только раззадоривает. Я высовываюсь в щелку носом и вдыхаю вечерний холодный воздух. Пахнет свободой. Мы едем слишком быстро. Не люблю скорость, она ассоциируется с фатальностью. На скорости ты не отвечаешь за себя, за машину; ты не успеешь увернуться. За тебя решает судьба, а она та ещё стервозная штучка. Ира подпевает песне, разносящейся из колонок. Я сдерживаю тошноту. Интересно, как часто пьяные клиентки уделывают салон этой иномарки? Интересно, хозяин обидится, если я буду одной из них? Начинаю глупо улыбаться. Светятся вывески, мигают огни. Город никогда не спит. Черная, как нефть, река течет под мостами. По встречной полосе несутся ночные гонщики и те, кто просто спешит домой. Или не домой – откуда мне знать, куда едут эти люди. Я отвлекаюсь на созерцание вереницы фонарей и не успеваю сообразить, что происходит. Слышу скрежет тормозов и вскрик Иры. Машину заносит. Нам гудят на разные лады. Я лихорадочно цепляюсь в сидение, но мне это не помогает. Лбом припечатывает в водительское сидение. Меня всё-таки выворачивает. Водитель матерится. Он успел вывернуть руль в последнюю секунду – и избежать столкновения с каким-то лихачом. Но ещё бы чуть-чуть, и… Ты сдохнешь через три дня. Я отгоняю дурные мысли. Тот эгоистичный ублюдок, которого я любила, никогда бы не подверг свою жизнь опасности, чтобы угробить меня. Или он попросил какого-нибудь друга-гонщика проехать перед самым носом этого такси? Бред! Откуда он знал, в какое такси мы сядем? У меня определенно развивается паранойя. Руки трясутся. Успокойся, Саша, это случайность. Всё нормально. Всё будет хорошо. За испорченный салон с нас не требуют ни копейки, но Ира всовывает водителю лишнюю тысячную купюру жестом крупной начальницы. Типа у неё денег – куры не клюют. Ага, уж не она ли штопала колготки пару лет назад? И питалась неделями одной гречкой, называя безденежье диетой. Голова гудит. На лбу растет шишка – я чувствую её. Мы расходимся на перекрестке. Осенний воздух отрезвляет. Мне хочется кружиться в такт падающим листьям, но я сдерживаю глупый детский порыв. 2. Собеседование длится минут десять, а диагноз так и вертится на языке: мой брат – тупица, причем непроходимый. Я стараюсь говорить с ним мягко, как с психическим больным: - Нам нужен специалист по общению с клиентами в социальных сетях, понимаешь? Братец кивает, лениво осматривает наш крохотный офис, заваленный бумагами, каталогами, коробками и буклетами, пустым взглядом. - Как думаешь, какое общение я подразумеваю? Шишка на лбу налилась изумрудным оттенком. Я украдкой рассматриваю её в карманное зеркальце, которое лежит на столе. Жуть жуткая, тональный крем её подмазал, но не закрасил. Словно я начинаю медленно, но верно зеленеть. Превращаюсь в лягушку, ха-ха. - Ну, продавать что-то надо, типа того? – он мнется. - Не совсем. Наш интернет-магазин… - Кстати, да. А что вы продаете? – перебивает он и тупо лыбится. Мне не хватает злости! Он пришел устраиваться на работу и не удосужился поинтересоваться, что я занимаюсь?! Хорошо, что Иру и Леру – третьего нашего бизнес-партнера - я попросила не присутствовать. Решила разобраться с родственничком для начала сама, а уже потом показать его девочкам. И правильно сделала, иначе бы пришлось перед ними краснеть. Красно-зеленая лягушка по имени Саша. - В основном одежду для женщин. - И чего? – не понимает он. – На бабских шмотках можно поднять деньги? О, милый братец, ты даже не представляешь, какие! Мы построили интернет-магазин «Ли-бертэ» с нуля вдвоем с Ирой. Просто в один день две голодающие студентки-первокурсницы узнали от какой-то знакомой, что одежду можно покупать не на рынках или распродажах, а в интернете за смешные цены. Нашли китайские сайты, накупили хлама на всю стипендию. Стыдно вспомнить, какой ужас нам пришел – а что мы ожидали от кофточек за пятьдесят рублей и джинсов за двести? Потом чуть обтерлись, нашли продавцов с хорошим рейтингом и качественными вещами. И когда наши гардеробы были переполнены, Ира глубокомысленно изрекла: - Пора перепродавать. А я, посмеявшись, добавила, что нужно открывать свой магазин. Мы переглянулись и замолчали. В воздухе запахло идеей. Благодаря болтливости Иры новость о мини-магазине разлетелась по корпусу. В общаге дешевые тряпки приняли на ура – тотальное безденежье знакомо многим студентам-бюджетникам. Тогда я предложила в следующий раз заказать из Китая побольше кофточек: разных фасонов, размеров, расцветок. И они разошлись, как горячие пирожки, в первый же месяц. Наверное, природа наградила нас отменным вкусом - ни одна вещь не залеживалась больше недели. Для нашего городка зарубежные интернет-магазины тогда были чуждыми зверями, дикими и страшными. И наш маленький домашний бизнес потихоньку разросся. Парни сделали нам группу в социальных сетях, и буквально за полгода в неё вступило несколько тысяч человек. Ира договаривалась с поставщиками, выбивала дополнительные скидки, с кем-то ругалась до пены у рта. Качество одежды возросло, следом оказалось, что не всем покупателям нужен эконом-класс. Кому-то – ничего себе! – подавай брендовые очки и сумочки, сапоги и туфли за несколько тысяч рублей. А потом мы познакомились с Лерой, скучающей дочкой богатого предпринимателя. Та сказала просто: она нам – деньги для развития, мы ей - прибыль. Как-то неожиданно заказали у солидных дизайнеров свой сайт, так же неожиданно превратились в небольшую компанию, а теперь у нас есть точки самовывоза, несколько мальчиков-курьеров, укладчики, операторы; работает внештатный фотограф и девочка-модель и кто-то ещё, с кем разбирается Ира – так называемый отдел кадров; целый склад одежды, а Лера планирует расширяться в соседние города. Я, если честно, до сих пор в шоке от того, сколько мы выдержали. Сколько бессонных ночей наполняли разделы сайта; как сами договаривались с клиентами и мотались с коробками по городу, как мы не успевали вдвоем развезти все заказы. Как нас выгоняли, заметив выступающий шов или некачественный принт на футболке. Как нам отказывались платить, как наша прибыль не покрывала расходов. Но сегодня «Ли-бертэ» процветает, несмотря на убогий офис на окраине города и вечный недосып. Недавно я провела маркетинговое исследование, и оказалось, что даже со своим разрекламированным сайтом без социальных сетей не обойтись: вся клиентура вертится в них. Тогда Ира предложила нанять торгового представителя, в идеале девочку из числа покупательниц, которая завлекала бы народ и помогала бы консультацией по основным вопросам. И тут, как нельзя кстати, позвонила моя матушка. Да только братец на роль представителя подходит с трудом. Едва я берусь рассказывать о том, чем мы примечательны - он начинает зевать и нервно дергать ногой. - Ну что, я свободен? – узнает, дожидаясь паузы. - Угу. Мы тебе звякнем, - обещаю, мило улыбаясь. - Круто. А сколько я буду получать на руки? Моя улыбка перерастает в идиотскую. Ещё немного, и губы треснут. - Обсудишь с нашим финансовым директором. Проблема в том, что у нас отродясь не водилось финансового директора. Но братца ответ устраивает. Он кивает и шустренько уходит, забыв попрощаться. А я высовываюсь в окно и вижу, как он садится в темно-зеленую «Ладу», купленную мамой на восемнадцатый день рождения. Мне на совершеннолетие мама подарила, по-моему, коробку конфет и духи из магазина бытовой химии. Почему я должна устраивать брата на работу? В фирму, которую мама с первого дня называла «ребячеством» и «пустой тратой времени». Трясу головой, разгоняя тоску. В последнее время уныния слишком много, осень, что ли, тому виной? Ещё неделю, месяц, полгода назад было иначе. Допоздна засиживаюсь за месячными отчетами. Из всего выходит, что мы опять растем, а значит, придется набирать дополнительный штат. Клиенты уже недовольны: доставка запаздывает, курьер приезжает запыхавшийся или злой, не дает толком примерить вещь. И сами доставщики жалуются, что им приходится безостановочно мотаться из одного района в другой. Логисты переводят стрелки – они маршруты выстраивали правильно. Плохо дело. Ненавижу анализировать, но именно это моя основная обязанность. На небе рассыпаются звезды, когда я еду домой. На общественном транспорте, потому как не приемлю лишних трат. Это Ира отрывается за бедную жизнь, транжиря зарплату направо и налево. А я понимаю, что мне всего двадцать, и любой успешный бизнес может рухнуть. Тем более наш магазин далеко не единственный на просторах рунета, достаточно и других, более известных и популярных. Вполне вероятно, что мы не переживем какой-нибудь кризис или нас подомнут под себя более крупные фирмы. Тьфу! Да что за мысли лезут в голову целый день? Автобус выплевывает меня на промозглую улицу. Моросит. Долго стою у светофора, дожидаясь зеленого сигнала. Автомобили несутся, безумно рыча. Как дикие звери, выпущенные на волю. Звонит телефон. - Как дела?! – вопрошает Ира; у нее такой голосок, что любой вопрос напоминает изумление. – Извини, не заехала сегодня! Весь день в бегах, зато наш склад прошел проверку. Мы молодцы? - Разумеется, молодцы, - соглашаюсь я, ступая с тротуара. – Дела никак. Мой брат – олух, и я возьму его к нам только тогда, когда решу разрушить компанию к чертям собачьим. Прикинь, он назвал наше дело продажей бабских шмоток. - Ну, парень-то прав. – Ира ржет. – А я… Эту машину я замечаю слишком поздно. Свет неоновых фар на миг ослепляет, и я теряю ориентацию. Машинально отпрыгиваю в сторону. Кто-то заходится в крике. Я падаю на асфальт, сдирая ладони в кровь. Телефон, отскочив, разбивается на три части. Автомобиль уносится вдаль, и не подумав притормозить. Меня поднимают, отряхивают, машут перед лицом руками. Я не понимаю, где нахожусь. Колотит дрожь, и сводит пальцы левой ноги. В меня запихивают малюсенькие таблетки, по вкусу – валерьянка. Я выплевываю, не хватало ещё пить незнамо что с чужих рук. Неужели опять он?! Не бывает таких случайностей! Два-ноль в его пользу. Что ж, дорогой, я побарахтаюсь. Телефон я собираю и отписываюсь Ире, что всё в порядке. Домой идти уже не хочется, да и нет у меня своего дома. Я покупаю из-под полы в круглосуточном магазинчике коньяк (о да, продажа алкогольной продукции запрещена) и пью его из горла, сидя на лавочке у подъезда. Горло сводит судорогами. Скалится рыжеватая луна. Даже в подростковые годы, будучи проблемным ребенком, я не напивалась в одиночку поздним вечером под окнами своего дома. Под окнами чужого – бывало; но точно не своего. Промываю царапины коньяком - нестерпимо щиплет. Дую на руки. Давай же, напади сейчас, пока жертва беззащитна и пьяна! Или завтра с утра, когда я войду в темную арку – стукни по голове кирпичом. И всё, проблема лопнет как мыльный пузырь. Ну же, не медли! Два дня до конца света. Что же ты придумал?.. (Тогда) 6. Саша получила разряд кандидата в мастера спорта! КМС, как их называют! Невероятно! Она сама не верила, но это произошло. Ей говорили, что за четыре года в гимнастике она особых успехов не добьется, а Саша взяла и стала КМС! Полка была уставлена кубками, стены увешаны медалями и грамотами. Она сбила ноги в кровь, её коленки пестрели ссадинами, болели суставы и спина (тренер говорила, что это проблема всех гимнасток), от недосыпа иногда кружилась голова, но она добивалась всё новых успехов и покоряла вершину за вершиной. Она научилась танцевать с лентой так, будто этот тонкий алый хвостик был продолжением её пальцев. Научилась крутить обруч и подбрасывать булавы (и даже не выбила себе зуб, как Наташка Петрова – кровищи-то было…) Она зарабатывала баллы за пластику тела, за гибкость, за волны. Она ездила на всероссийские соревнования наравне с другими КМС. Её хвалила тренер. - Чтоб ты шею сломала, - шипела Ленка, главная её соперница. - Только после тебя, - подмигивала Саша. Их вражда стала чем-то вроде привязанности. Не проходило и часа, чтобы Ленка не отвесила колкость по поводу внешности Саши, а та не посмеялась над её пластичностью. Когда Ленка болела – тренировки проходили вяло, без напряжения. Соперничество добавляло тонуса. С такими врагами и друзья не нужны! А с друзьями как-то не складывалось. Они ходили по впискам, по кинотеатрам, зависали на площадке у детского сада, тусовались в фастфуде, пока Саша тренировалась. Но бабушка сказала ей, что без друзей жить можно – а Саша бабушке верила. Сегодня ей исполнилось тринадцать лет. В честь праздника бабушка заплела внучке две косички и купила платьице в горошек, и целый день Саша ловила на себе восхищенные взгляды. А после тренировки позвала девочек из группы к столу, где уже был разлит по стаканчикам сок, а на тарелочках лежало скромное угощение: конфеты да печенье. Единственного мужчину группы, как называла его тренер, фотографа Никиту Герасимова, тоже пригласили на мини-чаепитие. Саше было стыдно перед ним; он всегда смотрел так важно и оценивающе (даже через объектив), а тут обычные сладости, которых полно в любом кондитерском магазине. Никита со знанием дела прицелился фотоаппаратом к нетронутому столу, сделал пару кадров и дал разрешение чаевничать. Только тогда оголодавшие после занятий девочки расхватали угощение. Лена показательно не ела. Саша – тоже; кусок в горло не лез. Ей тринадцать, не может быть. Кто-то в тринадцать лет уже готовится стать чемпионом России, а она всего-то КМС, к тому же не подающий особых надежд. Все-таки возраст сказывался, вот отдали бы её лет в пять… - Обалденный чай, - пробасил Никита, влезая в девичий щебет. На него сразу же посмотрели все без исключения. Конечно, Никита Герасимов – мечта всех гимнасток: высокий, модно одевающийся, веселый, светловолосый парень. Если уж он шутил, то до колик в животе. А его глаза? Признаться, Саша тонула в серо-голубой бездне. Но, понимая, где он и где она, с разговорами не лезла и держала дистанцию. Она зарделась до кончиков волос. - Бабушка заваривала. Он с сушеной мятой. Именно бабушка сервировала стол, после чего ушла домой – чтобы не мешать праздновать. Саше досталась очень хорошая, продвинутая бабушка, которая никогда не покушалась на личное пространство внучки. - По-моему, чай – отстой, - сквозь зубы прошипела Лена так, чтобы не расслышала тренер. - Ну и не пей, - закатила глаза Саша. Они недолго посидели все вместе, после чего Саше вручили большую шоколадную медаль, а всякий желающий подергал новорожденную за уши. Не дергали только Никита и Лена – и ничего удивительного. Ну а потом девчонки разошлись по домам, и Саша убирала со стола, сгребала в пакет фантики и надкушенные пряники. А на душе почему-то поселилась невероятная тоска – хоть волком вой. Не такого она ожидала дня рождения. А какого, спрашивается? Может, завтра приедет мама? И даже с Вадиком? Семью Саша видела крайне редко, и бабушка недавно объяснила ей почему: у мамы другой муж, который не принял дочь от первого брака. Поэтому пока эта дочь, стало быть Саша, подрастает у бабушки. Бабушка, говоря горькую правду, поджимала губы, а Саша не понимала: чем она не угодила дяде Мише? Она вроде гадостей ему не говорила, да и относилась с уважением, называла на «вы», а не папой. Мусор был упакован, а стол протерт. Саша убрала тренировочный костюм в рюкзак и, насвистывая веселый мотивчик, побежала к гардеробу. Дома её ждал старенький компьютер, который принесла мама, когда Вадику купили новый - и бабушка наверняка разрешит посидеть за ним полчаса перед сном. На лестнице поджидала Лена, шнурующая левый кроссовок. - О, Сашенька, куда же ты спешишь? – хмыкнула она, поднимаясь. - А ты решила ночевать в школе? – парировала Саша. - Твое какое собачье дело? - Да никакого. Дай пройти. Она попыталась обогнуть Лену, коснулась своим плечом её наплечной сумки. Лена зачем-то выставила вперед руку, словно защищаясь, и толкнула Сашу в грудь. Та не удержалась на ногах, оступилась и кубарем покатилась вниз по лестнице. Мусорный пакет треснул, осыпав Сашу обертками как конфетти. Она взвыла – копчик прожгло огнем, пульсировал содранный локоть. По колену сквозь колготы расплывалось кровавое пятно. А лодыжка онемела. Она закусила губу. Как же больно! - Кажется, кто-то не поедет на региональные, - гаденько хихикнула Лена и, перепрыгнув через баюкающую лодыжку Сашу, понеслась прочь. Саша с трудом встала, прихрамывая на левую ногу. Ненависть окутала её туманной шалью, заполнила едким дымом каждую клеточку тела. Это уже не соперничество и не детская вражда. Война. 7. Всё, хватит придумывать нелепые отмазки! Никита пригласит Сашу на свидание! Сегодня же! Ну, как на свидание – родители Серого умотали на юг, и в честь этого события тот устраивал в субботу вечеринку на квартире. Никита собирался дождаться Сашу после тренировки и предложить как бы невзначай: «А пойдем со мной?» Она, разумеется, удивится, да и особого оправдания своему порыву Никита не придумал, но действовать-то надо. Нельзя вечно пялиться издалека как какой-то влюбленный извращенец. Если Гоге с Серым можно мутить с девчонками, чем он хуже? Саша стройная, аккуратная, глазастая. И волосы у нее до талии, только она их постоянно прячет в уродливый пучок. Назад пути нет! Он полчаса караулил её у школьных ворот. Гимнастки давно разбежались кто куда, а она всё не выходила. Никита замерзал. Осень выдалась ветреная, брызги не то дождя, не то снега летели в лицо. Он побродил туда-сюда, взад-вперед, попинал решетку, расшатал калитку. Придется отлавливать Сашу внутри, иначе он окочурится от холода, и ей достанется только хладный труп. - Куда? – гаркнула вахтерша, стоило Никите переступить порог школы. – Закрыто. - Я забыл свою шапку, пожалуйста, пустите, иначе отец меня прибьет, - выпалил на одном дыхании, а затем мило улыбнулся. Мама говорила, что у Никиты отменно получалась эта улыбка: чуть смущенная, с ямочками на щеках. Не мальчик, а белокурый ангелок, умилялась мама. Вахтерша махнула рукой. От гардеробов он, как секретный агент, на носочках перебежал к коридору первого этажа. До поворота к лестницам оставалось несколько шагов, когда в узенький коридор прям-таки вылетела Лена. - Ой, - заалела она. – Приветик. А ты кого ждешь? «Уж не тебя», - подумал Никита. Лена не вызывала в нем никаких чувств, кроме неприязни. Идеально накрашенная, но несимпатичная девица: глазенки рыбьи, белесые волосенки зализаны, губки надуты в вечном недовольстве. Она подмазывалась к тренеру, к судьям, флиртовала как с Никитой, так и с другими мальчишками. То ли дело Саша; всего добилась сама, тренировалась, не жалея себя, и никогда, ни при каких условиях, не позволяла себе строить глазки всем подряд. - Не важно. С лестницы донесся жалобный стон, переходящий во всхлип. И подозрительное шуршание. Никита нахмурился, прислушиваясь к непонятным звукам. - А, это Савельева с лестницы скатилась, - хмыкнула Лена, заметив его недоумение. Никита в два шага пересек коридор. Саша выглядела несчастной: колготки продраны, волосы встрепаны. С глаз скатывались злые слезы. Она, прыгая на одной ноге, подбирала фантики от конфет, разбросанные по ступеням и полу. Нет, она упала неспроста! Внезапная догадка пронзила Никиту, и глаза застлала кровавая пелена. Он вернулся к переступающей с ноги на ногу Лене – его, что ли, ждала? - и схватил девицу за воротник. - Ну-ка пошла за мной. Лена взвизгнула как настоящая свинья, только худая и белобрысая, и потащилась следом. Саша начала пятиться, когда увидела их вдвоем. Скулы обострились, тоненькие пальчики сжались в кулак. - Саш, расскажи-ка мне, - учительским тоном завел Никита, - она тебя толкнула? - Нет. Ни секунды на раздумье. Ответ острый как бритва, а во взгляде - пепел. Согнутая Лена брыкалась, пыталась скинуть его руку, но Никита держал крепко. - Отвали, кретин, - выла она. - Черта с два. Извиняйся. - Да не трогала я эту убогую. - Она меня не трогала, - подтвердила Саша и сделала ещё шажок назад, подворачивая левую ногу. - Ты сама грохнулась? - Да. - Герасимов, тебе кранты! Никита с брезгливостью выпустил Лену из захвата. Та встряхнулась, поправила воротник и вновь стала прежней надменный гадиной. - Ты поплатишься. Я дружу со старшеклассниками. - Дура, я тоже старшеклассник, - фыркнул он и помахал ручкой на прощание. Она убежала, а Саша смотрела настороженно и не двигалась. Замерла перед нападением. Загнанный в угол звереныш. По детству они с парнями гоняли кошек, и те были точно такими же: слабыми, но готовыми бороться до последней капли крови. - Иди сюда, - приказал Никита тоном отца. Она помотала головой. - Живо! - и подошел сам, одним движением схватил за талию и взвалил на себя. Мусор из пакета благополучно рассыпался. Саша не вырывалась – затаилась. Только всхлипывала тихонечко и дрожала всем хрупким, будто хрустальным, тельцем. - Где ты живешь? – спросил Никита. Вообще-то он знал, где. И изредка провожал её до дома как преследователь из фильмов: двигался чуть поодаль, а иногда – смешно сказать – снимал на фотоаппарат. Миллион раз собирался пригласить в кино или предложить донести портфель, но не решался. А вдруг обсмеет? Оказалось, необязательно даже говорить. Взял на руки – и она не рыпается. - За кинотеатром. Саша не весила ни грамма. Дышала ему в шею и заливала горячими слезами плечо. Пахла конфетами и сладкой ватой. Из глупого пучка выбились волнистые темные пряди. Распустить бы ей волосы, зарыться бы в них носом. - Спасибо, - пробормотала Саша, когда он бережно опустил её у подъезда. - А давай встречаться? – вдруг предложил Никита. Вместо ответа она заморгала так часто, словно собиралась взлететь. 8. Стемнело, и под тусклым светом единственного фонаря её силуэт казался полупрозрачным. Она шла как королева, осанистая, невозмутимая. Никита выжидал. Он мог бы вынырнуть из темноты, с которой успел сродниться, но смотрел на гимнастку издалека. Пока смотрел. Его пальцы окаменели. Никита не любил обижать тех, кто слабее, но иногда нельзя поступить иначе. Никакие уговоры не убеждают лучше кулака. Он вышел из-за угла и двинулся за девичьей фигурой. Гимнастка почуяла опасность, вжала голову в плечи и прибавила шагу. Наивная, будто она сумеет спастись бегством. Нарочито громко кашлянул; девчонка боязливо оглянулась. Секунда, и она ускорилась до бега. Никита с легкостью догнал зазнавшуюся гимнастку. Повалил на асфальт. Она пыталась позвать на помощь, но крик потонул в безлюдной аллее. Его размыл ветер, впитала в себя почва. И все-таки Никита прикрыл ей рот ладонью. - Заткнись. – А от голоса его несло ненавистью. Белобрысая гимнастка по имени Лена взвизгнула. Свинья! Никита легонько пнул её в бок. Ему даже нравилось нависать над гимнасткой пугающей тенью и дышать в лицо опаляющей злобой. Он властвовал над ней, она дрожала под ним. - Молчи, иначе… - Никита не закончил фразу, но Лена всё поняла и обмякла безвольной куклой. Никита был краток: - Отстань от Саши Савельевой. Никогда не приближайся к ней. Если ослушаешься - мы с парнями придем за тобой, и эта встреча тебе запомнится. Лена не была так самоуверенна как раньше и дружбой со старшеклассниками больше не кичилась. Никита отнял ладонь от пухлых губ. Гимнастка тоненько взвыла. - Прошу… - А вздумаешь пожаловаться – я не буду размениваться на болтовню. Второй пинок пришелся под ребро. Лена закивала. - Пусти. - Я был услышан? - Да... - Точно?! - Да! Он легко спрыгнул с гимнастки, и та, путаясь в юбке и спотыкаясь на ровном месте, побежала от него прочь. Как от монстра. Саша никогда не узнает про Никитин импульсивный поступок. Ей ни к чему. Она до сих пор верит в чудо, в розовые сказки о справедливости, и не поймет человека, готового причинить страдания кому-то другому. Даже её обидчику, даже такой скотине, как Лена. Саша, его Саша, оттаивала словно весенний цветок. Дикий звереныш одомашнивался, исчезала былая ершистость. Она до сих пор не верила, что Никита всерьез называл её красавицей. От всего сердца, без капли лести, а она одергивала кофту, начинала теребить губы зубами, прокусывая их до крови, хмурилась. И держаться за руки стеснялась. Когда Никита словил её ладошку впервые – отпрянула и зыркнула исподлобья. Потом, правда, привыкла. А первый поцелуй? Саша долго отказывалась, считала касание губ губами чем-то постыдным. Но она сдалась, и поцелуй с ней пах ванилью. Неласковая и нелюдимая, не верящая никому и ничему. Только в себя, только себе. Однажды Никита подарил ей шоколадку – самую обычную, молочную, с изюмом и орехами, - а Саша спрятала ту подальше и отказалась вскрывать – страшилась, что второй шоколадки не будет, а эту она съест слишком быстро. Как он понял, она жила в бедной семье, потому-то подарки, шоколадки, конфеты и угощения были для Саши в новинку. И не только угощения, но и ласка, забота, любовь. Этот шипастый цветочек с невероятно глубокими глазами достался Никите, и тот был просто обязан выходить его. Что угодно, только бы она расцвела. Но, вот досада, Саша третью неделю хромала, и это несовершенство ужасало Никиту. Нет ничего важнее Сашиного танца. Легких движений и плавных перекатов. Лент, струящихся под пальчиками. Если Саша не сможет танцевать – он лично скинет эту свиноподобную Лену с моста. Та может не сомневаться, он ни на миг не усомнится. В его компании с обидчиками расправлялись без лишних разговоров, а перелом – лишь малое из того, что может приключиться с тем, кто перешел дорогу своре бродячих собак. Никита был псом, жаждущим крови. Он шутливо взвыл в спину Лене. Та побежала быстрее. Мальчишечий хохот смешался с шумом листвы. 9. Ванна заполнилась наполовину. От воды валил пар, зеркало запотело. Саша нарисовала на стекле сердечко, но оно поплыло от влаги, будто заплакало. Ладонью смазала его и посмотрела на свое отражение. Зачем она Никите? Он такой… такой… необычный. Он тусуется с крутой компанией и умеет грубить учителям. Одевается так классно, что дух сводит. От его бархатного голоса кожа покрывается мурашками. Он всё делает божественно: закатывает глаза, взъерошивает челку пятерней, смеется. А она? Волосы что смоль, глаза-пуговки и вороний нос с горбинкой. Шея, между прочим, короткая. Саша вытянула голову, чтобы зрительно удлинить шею. Повернулась к зеркалу правым и левым боком. О, и жирный прыщ на виске. Красота неописуемая… Никита её непременно бросит! Но он не бросал. Он фотографировал Сашу, называл птичкой, восхищался её гибкостью, целовал в вороний нос - и не бросал вот уже как девяносто четыре – Саша считала - дня. Они даже целовались не тайком, а на людях, будто бросая вызов всему миру. Ходили, держась за руки. И Никитины друзья больше не казались ей людьми из другой вселенной. Поздними вечерами они все вместе пили приторные энергетические напитки, от которых немножечко мутило; из одной банки на всех, передавая по кругу. Как-то Саша попробовала вместе с компанией закурить, но зашлась в кашле – и передумала начинать. Бабушка подозревала, что с внучкой творится нечто новое; но особо не лезла. Пока её увлечения не мешали учебе и спорту – пускай развлекается. Саша изо всех сил старалась не отставать, тренировалась наравне со всеми, а ночи просиживала за уроками. Саша аккуратно опустилась в ванну и, задержав дыхание, погрузилась с головой в воду. На миг потерялось ощущение реальности: исчезли звуки – лишь бурление воды, - смылись краски. Она – длинноносая ворона, а он – мечта. Почему он её полюбил?.. Вчера он предложил кое-что… хм, новое… Сказал, что не будет торопить и всё поймет. Что она ещё маленькая, но когда-то нужно начать. Спросил, любит ли она его. - Люблю! – не задумываясь, ответила Саша. Она до помрачения любила Никиту, но не была готова заняться с ним этим… Эта тема казалась ей жутко запретной и постыдной. С бабушкой о таком они не заговаривали никогда-никогда. Если бы не зарубежные сериалы, Саша бы знать не знала, что в любви, кроме поцелуев, случается секс. Четыре буквы, а сколько в них вложено. Она краснела, едва думала о том, как… Нельзя думать! Саша вынырнула, глотнула спертого воздуха. Зажмурилась. Согласиться или отказаться? В компании тема секса поднималась часто. В основном парни рассказывали о своих похождениях: кого, как и в каких позах. Саша тогда смущалась, старалась не вслушиваться. Частенько мальчишки подкалывали девчонок, называя их подстилками, и девчонки, вместо того, чтобы смертельно обидеться, ржали, а если и обижались, то как-то не всерьёз. Никита пообещал, что не будет давить. Но вдруг он решит уйти от Саши к кому-нибудь более сговорчивому? К тем же самым девчонкам, для которых секс – явление обычное и вполне понятное, как для Саши - гимнастика. Он точно бросит её… Что ей, в самом деле, терять? Согласилась - и дело с концом! Говорят, это приятно, если не заморачиваться. По секрету девчонки рассказали Саше, что бывает просто невероятно, до искр перед глазами. Она им верила, но переживала. Вдруг она какая-нибудь особенная и ей будет больно? Более того она не сможет сделать приятно Никите? Сашу терзали сомнения. Она до красноты натирала кожу мочалкой и никак не могла решить. Что важнее: её нежелание или желание её молодого человека? 10. Саша не понравилась маме с первого взгляда. Никита, конечно, побаивался вести свою девушку в гости (мало ли, как отреагируют родители), но не ожидал, что мама воспримет их отношения с такой неприязнью. Она накормила Сашу ужином, после которого устроила настоящий допрос: кем работают родители, есть ли квартира, чем планирует заниматься в будущем, насколько серьезно её увлечение гимнастикой. Была очень мила – само очарование. Когда Саша смущалась, мама её подбадривала и, улыбаясь, заявляла, что она не кусается. На прощание Саше вручили пирожки, оставшиеся с ужина, и кусочек торта. Но когда Никита проводил Сашу, мама отрезала: - Эта девчонка тебе – не пара. У Никиты перехватило дыхание. - Мам! - Не собираюсь ничего обсуждать. Мой сын не будет водиться с безотцовщиной. Из неё не вырастет ничего путного. Бабка за ней не следит, целыми днями зарабатывает им на пропитание. Вразумить её некому. Уж поверь моему опыту, она покатится по наклонной и тебя за собой потянет! Его добрая заботливая мама вмиг превратилась в озлобленную мамашу. Она не желала даже слышать имя Саши, а уж тем более видеть её в их чистеньком, аккуратненьком доме. Тогда Никита объявил бойкот: не кушал со всеми и не здоровался, не делился новостями. Даже подумывал уехать на дачу и жить там в гордом одиночестве. Нет, в не гордом, а Сашей. На удивление, конфликт разрулил обычно нейтральный ко всему папа. Когда Никита в очередной раз прошмыгнул мимо мамы, отец отловил его за шкирку и припер к стене. - Ну-ка хватит нервировать мать! - Пап, ну а что она… - буркнул Никита. – Мы с Сашей… - Опять эта Саша! – всхлипнула из спальни мама. – Он ради неё нас в гроб готов загнать. - Лен, - папа закатил глаза, - и ты прекращай. Дай парню нагуляться с симпатичной девчонкой. Ты себя в их возрасте вспомни. Чем больше будешь запрещать – тем сильнее они потянутся друг к другу. И на удивление, мама, подумав, согласилась. Никите с Сашей разрешили встречаться. Ну и пусть на нейтральной территории, ну и пусть рассказы о ней сопровождались мамиными обидами. Главное – можно! Тем более мальчишки давно подбивали его переспать с Сашей. - Что ты всё цветочки да конфетки, - возмущался Гога, затягиваясь одной сигаретой на троих. – Возьми уже её. - Как-то рано, - засомневался Никита. – Она ж маленькая. - Ольку в её годы уже полрайона опробовало. - Ты Сашу с Олькой не сравнивай! – Никита разозлился. - Сашка… другая. Она чистая. - И непорочная! – гоготнул Серый. – А ты её верная собачонка. Ну и живите так до пенсии. Тебе самому-то не хочется? Ему страсть как хотелось! Когда он касался её кожи или вдыхал аромат волос. Когда проводил ладонью по гибкой спине. Когда она начинала часто дышать после поцелуя. Он сходил с ума. Но не мог же … Или мог? На вопрос «в лоб» Саша вроде как согласилась, но попросила дать ей время. Он ждал. День ждал и неделю. И вторую. Целый месяц обещаний, от которых уже сводило зубы. Однажды получилось совсем неправильно. Они целовались, и его ладонь случайно – действительно случайно, попросту соскользнула - пробралась ей под футболку. Саша тут же напряглась, а Никита решил поступить как брутальные герои фильмов: не спрашивать согласия. Провел по животу кончиками пальцев, укусил за мочку уха. Но Саша почему-то не падала в обморок от восторга. Она вжалась в диван и притихла. Казалось, даже грудь не вздымалась. - Саш? Она глядела сквозь него пустым, стеклянным взглядом. Как человек, готовый пойти на всё, но боящийся до потери сознания. Словно Никита её заставлял, а она вроде и не хотела, но отказать не могла. В тот день ничего не получилось. Как-то оно неправильно, без её согласия. Хотя, признаться, какую-то секунду Никита подумывал забить на всё и просто сорвать эту бесполезную футболку, и джинсы, кстати, тоже. Но ему-то хотелось ответных действий, а не игры в одни ворота. А в следующее воскресенье Никита не удержался. По дому Саша ходила в невероятно коротенькой юбчонке, свеча острыми коленками. К тому же её бабушка уехала на рынок, где по выходным продавала вязание. И фильм они смотрели безумно скучный. Короче говоря, так сложились карты. Никита легонько придавил Сашу собой, свел ей руки над головой и обхватил запястья одной рукой. Саша задрожала. - Не бойся, - шепнул ласково, скользнув второй рукой под блузку, теперь уже специально. - Тебе понравится. Когда он раздел её догола и отпустил руки – она не прикрылась. Почему-то зажмурилась, дурочка. А Никита с особой жадностью изучал худенькое тельце, узенькие бедра, впалый животик. Саша не была похожа ни на одну из девчонок в их компании, которые к четырнадцати годам приобрели все необходимые достоинства: грудь или, на худой конец, попу. Она напоминала ребенка. Никита вспомнил, как этот ребенок крутится по залу, а лента в его руке вычерчивает узоры. Презерватив лежал в кармане джинсов. Надевать его Никита научился заранее – тренировался в ванне, чтобы не оплошать в ответственный момент. Когда всё закончилось, она почему-то ревела и мотала головой, отказываясь объяснять, почему плачет. А у Никиты перед глазами плясали звезды. Секс – это самое крутое занятие, которое придумало человечество! (Сейчас) 3. Веселенькая трель будит меня в семь утра. Мелодия, поставленная на маму, означает, что попытка спустить собеседование на тормозах окончилась провалом. Я укрываюсь одеялом до подбородка, тщетно надеясь на чудо. Да конечно, чудеса и мама – вещи несовместимые! Впрочем, с моей родительницей несовместимы любые добрые чувства и явления. Она продолжает настойчиво трезвонить. На ощупь достаю телефон. - Ну как? – спрашивает без приветствия. Я отвечаю честно. - Вадик нам не подходит. - Глупости! – Мама повышает голос. – Он самый трудолюбивый мальчик на свете. Ну и почему этого мальчика не оторвали с руками крупнейшие корпорации? Мамочка не пустила? Я удерживаюсь от едкого высказывания. - В интернет-магазине женской одежды ему не будет роста. - О чем ты, Александра?! Не рассказывай мне сказки. У вас там лодыри да бездельники деньги лопатой гребут, а ему, значит, роста нет?! Посади на оклад, и дело с концом. Не в грузчики же идти будущему программисту! - Мама, у нас нет для него работы. - И? – недоумевает та. – Тем более дай ему зарплату тысяч в двадцать и не трогай, пусть числится кем угодно, хоть гендиректором. Можешь даже официально не оформлять, так, по трудовому договору. А он сможет учиться, не задумываясь о финансах. Тебе жалко? Маме невдомек, что официальное оформление подразумевает трудовой договор, а неофициально я могу его оформить прямо тут, правда, забесплатно и без каких-либо претензий. - Саша, не молчи. Пожалей своего брата. Он и так перетруждается в институте, ему некогда вкалывать за копейки. Будь ты человеком! Когда же я избавляюсь от комплекса неполноценности и научусь говорить своей матери «нет»? К психологу, что ль, сходить? Всякий раз я начинаю замыкаться и соглашаться со всем, что мама предложит, надеясь, что заслужу её одобрение. Но сегодняшний мой помощник, похмелье, помогает мыслить жестко. - К сожалению, нашей фирме нечего предложить Вадику. Мама вешает трубку. Я зарываюсь носом в подушку. Как же плохо! - Сашенька, ну ты чего? – Егор стискивает меня в объятиях. Горячее дыхание обжигает макушку. Я отстраняюсь. - Скажи, моя мать – стерва? – задаю риторический вопрос. - Ну, она… специфическая, - подумав, отвечает Егор. Я захожусь в смехе, от которого сводит зубы. Специфическая! Да с неё можно рисовать портрет классической мачехи: злобной, жадной и абсолютно равнодушной к падчерице. Она не любила меня в детстве, не полюбила и взрослой. Когда мой отчим, дядя Миша, умер от онкологии, она осталась «совсем одна-одинешенька» в трехкомнатных хоромах. Но меня почему-то к себе не позвала – заявила бабушке, что ей нужно освоиться, привыкнуть жить без поддержки и опоры. Уже как пять лет осваивается, бедняжка. И Вадика вырастила таким же, бесхребетным слюнтяем. Работы ему, несчастному, не найти… Я долго умываюсь и причесываюсь. В затылке гудит, намазанные йодом ладони до сих пор ноют. И живот крутит. Пора завязывать с алкоголем, иначе к двадцати пяти я сопьюсь. Если мне суждено дожить до двадцати пяти. Ира вновь не заезжает в офис – ладно, на ней и так куча организационной суматохи. Лера вообще заявляется сюда редко, она предпочитает получать деньги на карточку и в рабочие нюансы практически не лезет. Цифры плывут перед глазами, слова сливаются в кашу. Я падаю лбом в клавиатуру ноутбука – как же дурно. Почему он не предпринимает ничего нового? Те покушения – случайность или закономерность? Сколько мне шарахаться от каждого шороха? Гаденыш, припомнил мою фразу о трех днях! Представляю, как он вбегает в кабинет, открыв дверь с ноги, и стреляет в меня из пистолета. Пах-пах-пах. И всё. Лужа крови расплывается по бесконечным отчетам. Контрольный выстрел в голову – и я падаю безжизненной куклой. Элегантное убийство в красных тонах. Или все-таки переедет автомобилем? Мне даже нравится обдумывать свою смерть. Он обязан всё обставить красиво, как он умеет. Тонко и изящно. Как фотография руки мастера… Телефон разрывается вибрацией – звук я предусмотрительно выключила. Неужели матушка решила простить неразумное дитятко? Опять начнет капать на мозги, пытаясь вразумить. Бла-бла-бла, он твой брат, бла-бла-бла, вы должны помогать друг друга, бла-бла-бла, под «вы» я подразумеваю тебя. Нет, звонок от Иры. Я провожу пальцем по экрану, принимая вызов, и уже собираюсь сказануть какую-нибудь едкую гадость по поводу отлынивания от офисного труда. - Сашка! – ревет та. – Ужас какой-то… Сашенька… - Что случилось? - Мне угрожали… сказал… убьет… Она бормочет несвязанные между собой слова. Я теряю логическую цепочку на первом же скачке её мысли. - Объяснись! - Он позвонил и сказал, что знает обо мне всё… И потребовал проваливать отсюда, иначе меня прикончат… - Кто? - Не знаю! Мужской голос! - Выезжаю. В Ириной квартире всегда грязно и неуютно. Она, нищая приезжая студентка, снимает престижную двушку в центре города, но за порядком не следит. Верхняя одежда, зимняя, летняя, весенняя, беспорядочно висят на вешалке; обувь сгружена в кучу. На полу подозрительные черные пятна, словно Ира пролила что-то сладкое, на что потом налипла пыль и грязь. Я не разуваюсь, да Ира и не требует. Она валяется в кресле, укутавшись в плед, и теребит носовой платок. Остро пахнет лекарствами. Глаза сухие, но красные. - Теперь отдышись и рассказывай нормально. Нового я не узнаю: позвонил некто и начал запугивать. Нет, голос незнакомый, нет, Ира никому не переходила дорогу и не враждовала. Она понятия не имеет, что происходит! В последних входящих вызовах один с неопределившегося номера. Неужели он?.. Я не верю! Не докатился же он до запугивания моих знакомых? Да и при чем тут Ира, мы с ней даже не подруги. Или все-таки подруги, просто я отрицаю нашу дружбу? Разве не она нянчилась со мной, когда я грипповала в общаге; и не я отвлекала её после неудачных свиданий с парнями? Три месяца назад она съехала, но товарищество-то никуда не делось. Ближе её у меня никого нет. Если он решил действовать через Иру, то он – полная скотина. Нет, он не причинит кому-либо реального вреда. Я уверена, всё будет хорошо. Я оставляю Иру, накаченную успокоительными, и убеждаю, что кто-то попросту ошибся номером. И что завтра же мы сходим в полицию и подадим заявление на телефонного хулигана. Она осоловело кивает и засыпает, едва я приказываю лечь в кровать. Да почему же так зверски мутит? Настолько паленого алкоголя я в жизни не пила, даже дешевое вино из юности, разлитое по пластиковым бутылкам, было лучшего качества. Я еле успеваю забежать в Ирин туалет. От созерцания содержимого унитаза отвлекает новый звонок. Сердце заранее предчувствует беду, но на проводе всего лишь Лера. - Пересечемся вечерком? – воркует она. – Часиков этак в одиннадцать? Обычно в одиннадцать я вырубаюсь без задних ног, но тусовщица Лера такого не поймет. У неё день только-только начался, и договариваться на иное время не имеет смысла. Пока оденется, накрасится, мысленно подготовится – то на то и выйдет. Соглашаюсь. На работу не тянет – возвращаюсь домой и, наслаждаясь отсутствием Егора, чищу перышки в ванне. Думать ни о чем не получается. Хочется и не просыпаться. Никогда, ни при каких условиях. В суши-баре, где цены зашкаливают, а обслуживающий персонал источает дружелюбие, играет приглушенная музыка. Я разваливаюсь на мягком диванчике и всячески борюсь с сонливостью и тошнотой. Лера запаздывает – неудивительно. - Налейте что-нибудь бодрящее, - прошу официанта. Тот понимающе кивает. Спустя минут десять он приносит мне коктейль под названием «Сотрясение мозга». Ядерная смесь из абсента, джина, рома, водки и капельки кока-колы. Коктейль украшен вишенкой, и я предпочитаю употребить только её. - Приветик! – Лера грациозно усаживается на противоположный диванчик. – Уже заказала? Она с уважением посматривает на мой коктейль, а я сдерживаю тошноту, подступающую комом к горлу. - Вообще-то я по делу, - потирая руки, продолжает она. Лера – блондинка из модных журналов. Она и следует тем во всем: одевается, как велят модели с рекламных страниц; душится теми ароматами, которые модны в этом сезоне; сидит на диетах, меняет мужиков как перчатки и ни в чем себе не отказывает. Наверное, я бы возненавидела её из зависти, не будь она нашей материальной поддержкой. Когда-то давно, когда мы только пытались встать на ноги, вложения Лериного папы помогли основать настоящую компанию и удержаться на плаву. К тому же, кому знать предпочтения модниц, если не одной из них? - Как успехи? – спрашивает для начала. Я отчитываюсь перед ней как перед главным боссом. Продажи растут, человек не хватает, штат будем расширять, иначе загнемся. С социальными сетями и торговым представителем пока тишина, но мы ещё не подавали заявку на порталы по поиску вакансий. Отзывы на восемьдесят процентов положительные. Так что мы – на гребне волны. - Как раз об этом я и собиралась поговорить, - перебивает Лера на середине фразы. – О нашем росте. Мы ввязались в опасную игру, не находишь? - Почему? Она, вооружившись палочками, макает ролл с лососем в соевый соус. - Нас легко потопить. Три девочки не выдержат нагрузки, и нас запросто сожрут конкуренты. Лера выдерживает театральную паузу и грустно хлопает ресницами. Изображает святую наивность, но я-то в курсе, какая у неё акулья хватка. Под внешностью девочки-конфетки скрывается фурия, с которой я бы не рискнула связываться. - У тебя есть план? – задаю вопрос, которого она давно ждет. Лера смущается. - Небольшой. Появился желающий выкупить нашу компанию. – Я разеваю рот для ответа, но она машет палочками. – Постой, выслушай меня! Человек очень солидный, тоже занимающийся интернет-продажами. Собирается расширять бизнес в одежду, и наш «Ли-бертэ» - предел его мечтаний. Он предлагает деньги, которых ни ты, ни я не видывали. Единственное условие – он требует полную власть. Придется переоформить фирму. Но всё не так плохо! – Лера опять замолкает, позволяя мне переварить информацию. – Нас не уволят. Ира займет место директора по персоналу, ты – коммерческого директора. Оклад поставят за сотку. Здорово? - А ты? - Что я? - Какое место займешь ты? – терпеливо поясняю я и все-таки отпиваю от коктейля. Ком, стоящий в горле, нарастает. Она задумывается, значит, к вопросу не готовилась. Думала, что я обалдею от открывшейся перспективы стать каким-то там директором и забуду обо всем. - Тоже директором по… - Она отводит взгляд. – По связям с общественностью. Буду рекламу налаживать и всякое такое. Сашка, не спеши отказывать. Мы все выиграем от этой сделки. С вас спадет груз ответственности. Невозможно отслеживать все операции самостоятельно. Ну, не глупи! Компания давно переросла нас троих, и скоро мы её не удержим. - Лер, ты ведь знаешь мой ответ. «Ли-бертэ» - наше детище, наш ребенок, и ни я, ни Ира в здравом уме не продадут его какому-то «солидному человеку», позарившись на сомнительную перспективу стать начальством. Директоров увольняют так же быстро, как и нанимают. Лера из милой кошечки превращается в разъяренную пантеру. Она долго убеждает, кидается незнакомыми фамилиями и названиями, требует подумать, заговаривает зубы и обещает сладкие перспективы денежного безделья. И, наконец, уходит, расплатившись за нас обеих, но забыв поцеловать на прощание в щечку. Ну точно, обиделась. Чую, одной беседой дело не кончится. Ввалившись домой, я первым делом здороваюсь с фаянсовым другом, и нельзя назвать нашу встречу приятной. Да что ж за тошнота-то такая нескончаемая! После, держась за раковину, долго смотрю на струю воды. Не легчает. И тут до меня доходит. Со всей своей местью, планами, покушениями и прочей ерундой я совсем забыла о такой банальной штуке, как цикл. Задержка? Не может быть. Егор безмятежно дрыхнет, что и к лучшему: нам не к чему пересекаться чаще, чем требуют правила совместного переживания. Я бегу в круглосуточную аптеку и покупаю самый дорогой тест. Дома разворачиваю его, тут же выбросив коробку вглубь мусорной корзины, чтобы Егор не заподозрил неладного. Улики нужно уничтожать – этому меня научила сама жизнь. Ожидаю результата, скрестив пальцы. Только бы… только бы… Первая полоска проявляется незамедлительно, а вторая растет медленно, будто бы сомневается, проступать ли ей дальше. Воздух кончается. Черт! Черт!!! Стон вырывается из горла, смешивается с шумом воды из-под крана. Эти гребанные две полоски – худшее, что могло произойти. (Тогда) 11. Саша отдалялась. Никита чувствовал, как между ними вырастает непробиваемая стена из молчания и недоверия. За прошедшие две недели они виделись раза три по его инициативе. Ни о какой любви и речи идти не могло - Саша соглашалась погулять или пересечься после школы, но домой не пускала. Выдумывала нелепые отмазки. Говорила мало, больше разглядывала свои ботинки. Зато убегала со свиданий так, будто опаздывала на поезд. Да что с ней?! Он оказался плох в постели? Так, между прочим, тот раз у него тоже первый... - Идиот ты, Герасимов, - заявила Алена, девушка Серого, которой он по секрету (чтобы парни в компании не ржали) пожаловался о проблеме, - если считаешь, что Сашка после твоего поступка должна тебе в глаза заглядывать. Ты её будто вообще не знаешь. Она о сексе не слышала, и краснеет, когда мы обсуждаем чьи-нибудь сиськи. Ты б ее лаской и заботой, как меня - Серега. Они сидели вдвоем на общем балконе многоэтажки. Алена курила, Никита, перевалившись через парапет, изучал землю. Одиннадцатый этаж, высоковато; лететь отсюда будешь долго, а разобьешься со вкусом. Круто! Никите нравилось всё, в чем был эстетизм, пусть даже жутковатый. - А как он тебя? - Ну, как минимум он мне сережки подарил, - Алена откинула с уха прядку, сверкнула золотым ободком. - Ну, типа сережки от Сережки. Я тут же растаяла. А ты девчонку силой в койку затащил, а теперь недоумеваешь, чего это она к тебе на шею не бросается! Она отщелкнула окурок с балкона. - Я ж не силой, - не согласился Никита. - Наоборот, старался быть нежным. - Постель усыпал лепестками роз? Нет? Принес бутыль дорогого шампусика? Тоже мимо? Тогда ни черта ты не нежный, а обычный придурок, который сломал девочке её хрупкий внутренний мир. Подарки - это второстепенно, а первостепенно ты должен был с ней контакт наладить. Умные журналы для кого пишут, дурень?! В словах Алены была доля истины, не зря Никита считал её наиболее благоразумной из всей компании, а главное - честной. Если уж у Алены что-то засело в голове, она признавалась сразу, не юлила и не требовала строить догадки. Не давала полунамеков - обо всем говорила "в лоб". В ней напрочь отсутствовало кокетство, и это подкупало. - Короче, или ты живенько миришься с Сашкой, или брось её по-человечески, - подытожила Алена со взрослой суровостью. Нет, бросить Сашу Никита не мог. Она ведь принадлежит ему: он её прикормил, обогрел, научил любить. И что, теперь отдаст кому-то другого? Никогда! Никита пошел на рискованные меры. Был у него припрятан один козырь, после которого Саша точно сдастся. На следующий день он заявился к ней в гости без приглашения. Бабушки дома как обычно не было - она подрабатывала то ли уборщицей, то ли гардеробщицей при каком-то институте, а вечерами драила там же полы. - У нас не прибрано, - сопротивлялась Саша, держа гостя на пороге. Взгляд её заметался из стороны в сторону. - Ну и плевать! С собой Никита принес коробочку, перевязанную лентой, и теперь вытащил её из-за пазухи жестом доброго волшебника. В Сашиных глазах появилось неверие. Глупенькая, ей так редко делали подарки, что она любую безделушку принимала как величайшую драгоценность. А Никита, последний дурак, совсем позабыл о том, что ему досталась не домашний звереныш, а дикая пташка. - Держи. Саша потрясла коробку и даже прислушалась к ней, заставив Никиту хохотать. Потом развернула ленточку, чем-то напоминающую ту, с которой танцевала на гимнастике. И замерла. - Ник... - Голос её осип. - Ты... Она достала смешной серый вязаный берет. На боку его красовалось грязное пятно - Никита берет так и не постирал. Он нашел его следующим утром после первой встречи с Сашей, когда шел в школу. И зачем-то захватил с собой. Он тогда не собирался возвращать находку владелице - и думать о ней не желал! Но забрал по наитию и припрятал глубоко в шкаф. Сердце не соврало. Находка пригодилась. Саша сжимала берет как сокровище. - Ты меня не узнала? - Никита улыбнулся фирменной улыбкой. - Когда-то я спас тебя от Гоги и Серого. Мы по детству придурками были, сейчас осознал. Простишь нас? - Д-да. - А берет я хранил. И в тебя я влюбился, Саш, с первого дня. Ты же моя птичка! Но это не всё. Никита встал перед ней на одно колено. Драгоценностей в их доме хватало. Мама говорила так: женщина должна баловать себя или безделушками, или шмотками, а лучше всего инвестировать в золото. Никита долго копался в бездонной шкатулке, где хранились кольца и серьги. И одно колечко, тоненькое, с небольшим, но блестящим прозрачным камешком, особенно понравилось ему. Не вычурное, а значит недорогое (и мама не заметит пропажу), но напоминающее Сашу, подходящее к ней. Та такая же малозаметная и кажущаяся на первый взгляд самой обычной, непримечательной. Но стоит лучам солнца осветить её - и она сверкает. Кажется, мама называла камень фианитом. - Будь со мной? - Никита протянул колечко Саше. - Всегда. Никогда не отпускай, каким бы идиотом я ни был. Я без тебя загнусь, Саш. Честно-честно. Она всхлипнула и, прижав ладошки к покрасневшим щечкам, разревелась в голос. Никита притянул Сашу к себе и просто слушал, как она плачет, вцепившись пальчиками в его куртку. Глупая маленькая девочка. Его девочка. Только его! 12. Им исполнился годик, и в честь знаменательного события Саша приготовила торт. Настоящий, с бисквитом и кремовой прослойкой, с верхушкой, усыпанной ягодами. Первый блин получился совсем даже не комом, а вполне аппетитным маленьким тортиком. У Ольки, девчонки из компании, Саша выпросила новенький комплект кружевного белья – порадовать Никиту. Бюстгальтер был ей великоват, но в пределах нормы; трусики сидели как влитые. Саша представила, как отреагирует Никита. Он непременно обрадуется и закружит её в танце! А подарок, подарит ли он подарок? Поскорей бы вечер! Тренер ругала её – забросила гимнастику, ходила через раз, выкладывалась не на полную программу. Но, видимо, тело Саши было предназначено для спорта – и упражнения давались ей с былой легкостью. Поэтому сегодня она позволила себе прогулять в честь крупной даты. Как-никак целый год вместе, почти без ссор. Бабушка уехала с утра к какой-то подружке, и вся квартира была в их распоряжении. Саша надушилась, накрасилась, торт выставила в центр стола, достала два бокала из бабушкиного сервиза. Шампанское пообещал купить Никита. Он ворвался в квартиру пасмурный что осеннее небо. Скинул ботинки и даже не поцеловал Сашу. Он пах разочарованием. И дыхание, пропитанное электрическими разрядами, не сулило хорошего. - Всё в порядке? – Саша прильнула к родному телу всей собой. - Аленка залетела от Серого. Никита скорчился, точно съел целый лимон. - Кошмар какой! – воскликнула Саша. - Что они будут делать? Она неплохо общалась с Аленой, рыжеволосой непоседой, которая с ума сходила от своего парня. Саша завидовала её легкости, умению перевести любой разговор в шутку; но при этом в Алене был стержень. Самая неунывающая, но и самая серьезная из всех. - Что-что, - Никита криво ухмыльнулся. – Аборт. Он прошел в кухню, равнодушно глянул на торт. Российское шампанское, самое невкусное на свете, разлил по бокалам и осушил свой одним махом. У Саши во рту пересохло. - Кстати, а ты… - внезапно Никита обернулся к ней. - Что – я? – Саша глянула в любимые серые глаза. - Когда у тебя были месячные? – прямо спросил он с несвойственной жесткостью. Как когда, вроде две или три недели назад? Саша посчитала про себя, выходило больше месяца. Внутренности сдавило, желудок перекрутился. - Но мы же предохранялись, - с сомнением сказала она. - Они – тоже. Немедленно делай тест, - потребовал Никита. – Я куплю. Он обулся и вылетел из квартиры пулей, бросив Сашу наедине со своими мыслями. Та встревоженно крутила ободок золотого колечка, единственного украшения на её теле. А если окажется, что она тоже… залетела? Слово-то какое мерзопакостное, от него разило чем-то грязным, вонючим. Похотью и ошибкой. Останется ли Никита с Сашей или заставит её идти на аборт? Или и вовсе тут же распрощается, мол, их дорожки разошлись, дальше – сугубо её трудности? Нет, если Саша беременна – она не позволит убить ребенка. Их с Никитой, самого драгоценного во всем мире. Бабушка поймет, они выкарабкаются, а Никита никуда не уйдет. Он ведь её любит так же безумно, как и она его! Саша видела передачи по телевизору: кто-то и в двенадцать преспокойно рожает. Главное – взаимопонимание и любовь, а уж и того, и другого у них с Никитой хоть отбавляй. Тест показал одну розоватую полоску. Никита успокоился, стал прежним, заботливым и ласковым. Он целовал Сашу в живот и твердил: - Не нужно нам никаких ошибок, правильно, птичка? Саша заливалась счастливым смехом. Никита смешно щекотал носом бока. Разглядывал кружевное белье, восхищенно цокая, называл самой-самой. Годовщина удалась! Тест она выбросила в мусорное ведро и думать о нем забыла. Ровно до того момента, как в спальню, уже ночью, не ворвалась бабушка. Без предупреждения включила свет, ослепив засыпающую Сашу. Та вскочила от неожиданности. - Что это такое?! – Бабушка помахала перед Сашей чем-то тонким. Саша прищурилась. Тест! - Я… мы… - она затряслась. Из глаз бабушки вылетали молнии, она, обычно собранная и спокойная, схватила внучку за руку и вытолкнула из кровати. Заставила показать руки и ноги – на следы уколов. Осмотрела и ощупала всю. Саше было гадко до одури, но она не могла сдвинуться с места. - Если ты спишь с кем попало, то, вполне возможно, и колешься. Дурная кровь, вся в отца с матерью! - Я не сплю с кем попало, - всхлипывая, убеждала Саша. – Мы с Никитой любим друг друга. Бабушка бессильно упала лицом в ладони. Её сухенькие старческие плечи вздрагивали, пока она беззвучно рыдала. - Это я виновата. Всё деньги добываю, чтобы моя неблагодарная внучка с голоду не померла, а ты во все тяжкие пускаешься. Господи, за что же старухе такая ноша да на старости лет?... - бабушка замолчала. - Мне твой Никита категорически неприятен, - объявила ледяным тоном, уже направляясь к двери. – Отныне ты с ним не общаешься, иначе придется тебя наказать. - Как? – зачем-то уточнила Саша. - Мы с тобой переедем в другой город. Никаких прежних друзей, никакой гимнастики, никакого Никиты. Пока же ты под домашним арестом. Щелчок выключателем, и комнату накрыла кромешная тьма. Бабушка хлопнула дверью. Саша осталась в полной тишине наедине сама с собой. Лунный лучик скользнул сквозь окно и погладил её по вздрагивающим плечам. 13. Саша качалась на качелях. Те заунывно скрипели в такт накрапывающему дождю. Не ливню, но мороси, летящей в лицо колючими брызгами. Настроение было паршивое - до слез. Никита сидел, свесив ноги в кроссовках, на перекладине турника. Серый передал ему бутылку дешевого вина, тот смачно отхлебнул. Серый с иронией говорил: - Я когда клинику искал, позвонил в одну, а мне там: а вы муж? Ну, я им и выдал, типа, да, направляю свою женушку на эту, как её... Зайка, как оно называется? Алена после недавнего аборта растеряла всю беззаботность. Разговаривала мало, только смотрела в одну точку, обхватив прикрытый курткой живот руками. - Чистка, - тусклым и безжизненным голоском. - Гы, смешное слово. – Он отпил вина. – Сашок, будешь? Протянул бутылку Саше. Она, стараясь не нюхать, выпила, стерла кисловатые остатки с губ тыльной стороной ладони. Три дня она отбывала наказание. Из школы её, стыдно сказать, забирали как маленькую. Бабушка отобрала телефон, с компьютера сняла провода; в распоряжении Саши оставался телевизор или книги. Только вот перед глазами плыло, и настроения совсем не было. А сегодня бабушка под честное слово отпустила Сашу на гимнастику, которую та, разумеется, прогуляла. - Если твой дружок не отстанет – подам в милицию, - пригрозила бабушка, наблюдая, как Саша укладывает в рюкзак форму. – Его за растление малолетней быстренько упекут за решетку. Саша не хотела, чтобы Никита пострадал, поэтому поклялась быть хорошей девочкой. Но втихаря побежала к нему и его друзьям. Никита жадно целовал её и твердил, как соскучился, как ему не хватало Сашиного дыхания и вечно холодных ладошек. Они виделись в школе, но неделя выдалась тяжелая, перед окончанием семестра учителя завалили контрольными – толком не пообщаешься. А тут целых три часа вместе, и непогода им не помеха. Бабушка, конечно, прознает про внучкину выходку - но это случится позже. - Ребят, что нам делать? – Саша глянула в предгрозовое небо. Тучи жирными сгустками укутали округу. Резко потемнело. Дождь усилился. Она рассказала о бабушкиных угрозах и чуть не расплакалась. Но вдохнула-выдохнула, досчитала про себя до десяти. Нельзя быть слабой. Никита терпеть не может нытиков. - Можно видеться тайком. – Алена уставилась в землю. - Где? – Никита спрыгнул с перекладины. – Мы встречаться могли только у Сашки дома. Моя мать после пропажи… - он поджал губы. – Ай, не важно. Короче, у меня нельзя, у Саши – тоже. Нам на улице обжиматься как каким-нибудь бомжам? Дай сюда! Никита жадно отхлебнул вина, затем вручил бутыль Саше – та поддержала возлюбленного коротким глотком. А когда он закурил, втянула носом горький как потеря дым. - Заходите ко мне, пока родителей нет, - с сомнением предложил Серый. - По расписанию? – сплюнул Никита. – Сегодня ты с Аленкой, завтра мы с Сашей?! Отличный план! Презик один на двоих будем использовать, по-братски, так сказать? Саш, а ты как считаешь? Как назло, в голову не лезло ничего путного: гостиницы, свидания украдкой, поцелуи перед подъездом на прощание. Но этого мало! Отношения так не строятся. - Давай свалим? – вдруг предложил Никита, и его глаза блеснули пьяным задором. – От всех подальше. Готова? - Куда? - Саша подалась вперед. - Например, на дедушкину дачу. Мы туда с родителями не ездили уже лет пять. Поселимся с тобой вдвоем и заживем как нормальные люди. И черта с два они нас отыщут! - А гимнастика?.. Никита горько задумался. - Ты права. Саш, - он подлетел к ней и ткнулся носом в макушку. - Ну хотя бы на сегодня согласна уехать? Пусть они ищут, плачут, переживают. Они поймут, что нас нельзя разлучать. Я так соскучился по тебе! Саша нахмурилась. - Но как мы поедем? На электричке? - На личной тачке! – Никита хлопнул в ладоши. – Я выкраду ключи у отца и уеду. Сам виноват, что обучил меня водить. Вот пускай ищет. Ха! Сашка, мы будем свободны. На даче есть печка, затопим её как сельские жители. Круто же?! Он схватил её под руки и, стащив с качелей, сжал в объятиях. Запах кислого винограда перемешался с безудержным счастьем. Никита отплясывал, отбивая ритм ладонями по Сашиной спине. Ей не нравилась эта идея с побегом. У бабушки слабое сердце, она и так на таблетках – можно ли уезжать, не предупредив? Да и красть машину у родителей Никиты... Саша на плохом счету в его семье (между прочим, неоправданно), а тут ещё воровство с побегом. Как бы не случилось плохого... Серый допил вино и пнул пустую бутылку к детской горке. - Клевый план. – Он выставил вверх большой палец. – Поезжайте! Совет вам да любовь, голубки. Саша посмотрела вначале на Серого, затем на Никиту; на Алену, которая мечтательно заулыбалась. Нерушимая уверенность друзей смела под собой любые сомнения. И правда, разве имеет бабушка какое-то право ограничивать внучкин выбор: с кем встречаться, чем заниматься, кого любить? Она и дальше будет рассматривать её как нечто испорченное и проверять, колется ли Саша героином? Пора бы показать, что Саша – взрослая девушка, способная пойти ради своего счастья на всё. Как и Никита. Они – одно целое. Никто, ни родители Никиты, ни бабушка, не смогут им помешать. Алкогольный азарт закружил её в танце. Саша горячо поцеловала Никиту в губы. - Поехали! – и добавила с прежним испугом: - Но завтра обязательно вернемся. - Разумеется, птичка! 14. Небо разрыдалось, едва они запрыгнули в старенькую иномарку. Ливень молотил по крыше и стеклам, требовал пустить внутрь. Они, опьяненные счастьем, долго целовались под музыку. Жужжала печка, в салоне не хватало воздуха, и запотели окна. Саша и представить не могла, как романтично сбегать. Пусть ненадолго, пусть на денек – но улизнуть от быта и нравоучений. Быть свободной и независимой. Тонуть в поцелуях, покрываться мурашками от звука родного голоса. Никита стянул не только ключи, но и немного еды из холодильника: сосиски, хлеб, майонез. Набрал полный карман чайных пакетиков. Чудом остался незамеченными родителями: мама мылась в ванной, а папа не слышал ничего, кроме футбольного матча. Саша к себе даже не совалась, бабушка бы заперла её дома - и всё, прощай, побег. - Едем? – Никита погладил Сашу по щеке большим пальцем. Она быстро кивнула, чтобы не передумать. Никита отхлебнул купленного по пути энергетика, хрустнул шеей и надавил на педаль газа. Перед ними расстелился засыпающий город. Темные окна смотрели с сонным прищуром, на редких рекламных вывесках не горели огни. Никита ехал медленно, пытался вспомнить, как обращаться с управлением. Но на шоссе набрал скорость. Стрелка на спидометре опасно приблизилась к сотне. Машину затрясло; загудело, затарахтело, запахло паленым. - Ник, не гони… - попросила Саша. - Птичка, да тут сотки нет и дорога пустая. Не паникуй! Дождь размывал обзор, дворники не успевали справляться с напором воды. Никита, довольно посвистывая, прибавил газу. Машинка тявкнула как злая собачонка. Саша подумывала закрепить ремень безопасности. Да, Никита заявил, что пристегиваются исключительно трусы, но она так, на всякий случай. Рука уже потянулась к ремню... Поворот появился из неоткуда. Была ровная дорога, и вдруг – резко направо. Никита вывернул руль, но машину завертело. Колеса засвистели. Капот мазнул по краю ограждения. Их тряхнуло. Последнее, что запомнила Саша – зияющая пропасть кювета перед глазами. (Сейчас) 4. Я выбрасываю тест в окно и долго намываю руки. Натираю мылом до самых локтей, подставляю под обжигающую струю. Каков шанс, что произошедшее – ошибка? Разве тесты не лгут? Определенно, в них есть процент неправды, и я попала в тот самый процент. А завтра же запишусь к врачу. Стук в дверь застигает меня врасплох. Я, точно мелкий воришка, мечусь по ванной комнате, стараясь скрыть улики. Завинчиваю кран, вытираю руки докрасна, навешиваю на лицо маску безмятежности. - Саш? – Егор заглядывает сквозь щелку. – Всё в порядке? - Да! А сама не смотрю на себя в зеркало – стыдно. Я грязная, лживая запутавшаяся дрянь, в чреве которой растет чудовище. - Идем спать? – спрашивает с нежностью. Глупый Егор. Ведь я не любила его ни одного дня наших «отношений». С самого начала только лгала и пользовалась, а теперь паразитирую на нем в его же квартире. Каков шанс, что ребенок – его? Чуть больше нуля? Нет, во мне могло прижиться существо лишь от одного человека. Ночью беспокойно ворочаюсь, трижды выбегаю на кухню – глотнуть воды. В пересохшем горле пустыня. Пульс скачет как ненормальный. Я уже чувствую, как чудовище движется (хотя оно толщиной с волос) внутри меня, как рвет мои легкие и терзает живот. Вытолкнуть бы его наружу, выплюнуть, избавиться поскорее. С утра я, разбитая на тысячу осколков, плетусь в офис. Звоню Ире, а та не берет трубку. С ней-то Лера уже поговорила или сначала попыталась возделать почву в виде меня? И вообще, как она, оклемалась после вчерашних угроз? Отправляю смс-сообщение с просьбой поскорее перезвонить. Волнуюсь. Наш сайт грузится медленно. По спине пробегает холодок. Открывается главная страница, на весь экран выскакивает изображение мужского полового органа. Сверху большими красными буквами – неприличное слово. Внизу приписка про то, какая я – скотина (конечно же, нецензурно). Не мы, не создатели, не курьеры. Одна я. По имени, фамилии, отчеству. И всё. Никуда больше нельзя перейти. Где картинки, где разделы и контакты? Что происходит?! Ни до Леры, ни до Иры, ни до нашего внештатного программиста не дозвониться. В группе социальной сети отписываются непонимающие клиенты. Тревога разрастается. Он решил втоптать меня в грязь, а заодно уничтожить «Ли-бертэ»?! Сволочь! Хотя мыслит правильно: бить надо по самому дорогому. Впрочем, мог бы себе шею сломать – когда-то мальчик по имени Никита был для меня дороже всех на свете. Клянусь, я бы даже всплакнула. В довершении ко всему меня вырывает прямо на новенький кожаный диван кофейной расцветки. Я реву от бессилия и злобы, вылетаю из кабинета. В левом колене стреляет, нога подкашивается. Свожу зубы. Черт! Куда идти?! К Ире?! В полицию?! К нему?! Я опять вынуждена ползти к Герасимову. Круг замкнулся. Он жизненно необходим как когда-то давно. (Тогда) 15. В больнице пахло страданиями. Тяжело, густо, беспощадно – вонь выбивала из себя. Первый день, когда Саша пришла в сознание, она тупо пялилась в потолок. По тому пробежали паутинки-трещины, и казалось: вот-вот он рухнет на голову. В палате лежало шестеро, но их Саша даже не различала – никого не было, кроме неё и потолка. Её пичкали таблетками, вкалывали обезболивающие, от которых рассудок плыл. Но она всё равно расслышала сквозь туман: тяжелый перелом, вряд ли срастется как надо, возможно, Саша будет хромать всю оставшуюся жизнь. В остальном – никаких серьезных повреждений. «Бог отвел», - прошелестела бабушка. Её нашли в кювете в осколках от стекол. Вылетевшую через лобовое стекло покореженной иномарки. Кто-то вызвал скорую помощь, и Саша сама, когда очнулась, попросила позвонить бабушке. Та прилетела моментально. - Расскажи милиции, что произошло, - требовала та, постаревшая мигом на десяток лет. Саша разводила руками. Она решила сбежать – да-да, одна – и оказалась на шоссе. Как туда добралась? Пешком. А потом её сбил автомобиль. - Александра, - бабушка теребила край одеяла, – не городи ерунды. Ты вылетела из машины. И с тобой был Никита Герасимов. Мне всё известно. Этот гаденыш предложил тебе покататься? Скажи правду, деточка! У него нет прав, его посадят. Он вел пьяный, да? Саша молчала. Никакого Никиты она не помнит – ну и что, что машина принадлежит его родителям. Она сама, всё сама. И вообще, у неё провалы в памяти. Саше не поверили, а усатый полицейский, который записывает под диктовку её показания, напоследок бросил: - Будешь врать – тебя упекут за ложные показания. Но Саша не боялась тюрьмы. Главное – Никита. Как он, что с ним? Он жив?! Неделю она думать ни о чем не могла, кроме него. Засыпала после уколов, просыпалась посреди ночи и пыталась вскочить со скрипучей койки: где Никита?! Много позже, спустя десяток однообразных дней наедине с потолком, до неё дошло: сложный перелом означает одно - она никогда не сможет заниматься гимнастикой. Никита пришел нескоро, выловил момент, когда отлучилась надзирательница-бабушка. Его лицо украшали заживающие ссадины, а правая рука была перебинтована от пальцев и до запястья. Он выглядел виновато-пристыженным и постоянно озирался. - Как ты? – спросил, отведя взгляд. Саша отмахнулась. Жить будет. Ей так тесно в одной палате с ним, этим великолепным светловолосым мальчишкой. Ей бы прижаться к нему всем телом и мурлыкать точно кошке, тереться о плечо. Но она неспособна подняться, а он держится на расстоянии. Как чужак. - Слышал, поправляешься? - Да. А как ты? Ник, тебя не накажут? Никита достал из внутреннего кармана куртки белый конверт, нерешительно помял край. - Нет. – Покрутил конверт в пальцах. – У отца есть связи. Родители отмазали нас. Тебя тоже не накажут. А её-то за что? Саша не понимала, в чем она виновата? Да и Никита ни при чем – всего-то случайность, и не более того. Она на любом допросе так и скажет! - В общем, - он приблизился близко-близко, и от него разило усталостью, – держи. Она протянула руку, но Никита не коснулся своими пальцами её. Положил конверт на одеяло. - Выздоравливай, - бросил напоследок и исчез быстрее, чем Саша успела опомниться. Зачем-то она понюхала конверт прежде, чем развернуть его. Обычный листочек в клеточку, знакомый почерк, буквы скачущие, мальчишечьи. «Саш, давай останемся друзьями?» - выцепила из текста одну-единственную фразу, которая разрушила весь мир. Взрыв! И мечты, надежды, воспоминания осыпались к ногам как те фантики из мусорного пакета. Слезы застилали глаза, а буквы скакали. «Саш, прости меня за что, что произошло. Надеюсь, твоя нога срастется… ты сможешь танцевать с лентами. Я не должен был заставлять тебя куда-то ехать, и случившееся – наша общая ошибка. Давай останемся друзьями? Родители правы: нам нельзя быть вместе, мы всё разрушили. Та авария – знак… так сказала мама. Я согласен с ней. В общем, извини за всё. Ты классная девушка и заслуживаешь хорошего парня. Ну а мы, если захочешь, сможем дружить как раньше. Удачи тебе!» Если бы она могла рвануть в окно – непременно бы так и поступила. Рухнула бы на землю, как птица, обломавшая крылья, и разбилась бы. Саша скомкала письмо, бросила на пол. Потом попросила медсестру поднять – разгладила смятые строчки. Последнее письмо Никиты. Она сохранит его навечно. Саша всё понимала и ни капельки его не осуждала… 16. Реабилитация давалась ей с трудом. Колено реагировало на погоду, на резкие движения, на быстрый шаг. Оно ныло всегда. Саша привыкла засыпать, потирая ногу, в которой рвались снаряды, и просыпаться от боли. Можно сказать, она срослась с болью. Она сама превратилась в боль. Бывшие соперницы смотрели на Сашу с неприкрытой жалостью. Кто-то даже передавал через бабушку угощения, от которых Саша наотрез отказывалась. Незачем её жалеть! Она и без гимнастики справится, всё равно забросила ту ещё до аварии. Только вот без танцев из жизни пропал кусок чего-то невероятно важного, практически бесценного. Саша, выписавшись, втихаря от бабушки попыталась хотя бы сесть на шпагат, но не смогла. В ноге отдалось огнем. Саша взвыла от боли и беспомощности, повалилась на жесткий пол. Всё, это конец. Не прошло и месяца после выписки, как бабушка продала их двухкомнатную квартиру и переехала в другой конец города, на окраины, к заводам и промышленной зоне. Перевела Сашу в другую школу и приказала забыть обо всём произошедшем. Саша, честное слово, пыталась! Не думать о Никите, не вспоминать его поцелуев и улыбку с ямочками на щеках. И то, как он щекотал ей живот, и как дул в ухо, и как гладил по позвоночнику. Только, вот напасть, в каждом встречном ей чудился Никита. Может, тот парень с остановки – это он, ищущий Сашу? Кажется, ей кто-то окликнул? Почему он до сих пор не одумался и не прибежал? И в школе она озиралась, едва слышала знакомую интонацию. Не он, опять не он. Её новый класс сплошь состоял из придурков. Её называли инвалидкой и одноногой. Парни начинали ковылять, когда Саша проходила мимо. Девчонки воротили носы. Но когда Саша вцепилась в волосы одной из обидчиц и прокатилась с ней по коридору – замолчали. Почувствовали свою. Волчицу, а не тощего волчонка. - Пойдем на выходных в заброшенный дом? – предложил ей одноклассник Артем, протягивая ладонь для рукопожатия. – Ты, по-моему, клевая. - Пообщаешься – и поймешь, - осклабилась Саша. Ту многоэтажку забросили недостроенной много лет назад. Двери к лестницам заколотили, но подростки карабкались по выбоинам в стенах. Саша не могла лазить со всеми и битый час караулила на первом этаже, на щухере. Наверху ребята смеялись, а она простаивала внизу как бесполезный манекен. А потом подумала: разве у нее есть только ноги? А руки, а гибкость, а грация? Саша влезла на второй этаж, отталкиваясь здоровой ногой и цепляясь ногтями. Блондинка, имя которой Саша не знала, удовлетворительно присвистнула. Ей вручили баклажку с пивом – за знакомство. Артем по-свойски приобнял за талию. Саша понимала, что означает этот жест – она ему интересна. А он – ей? Впрочем, ей было плевать. Душу сожгло письмом Никиты, и незаживающий ожог гноился. Шли дни, и с каждым новым Саша всё меньше понимала Никиту. Почему он так с ней поступил, чем она заслужила? Ей понравилось сбегать из дома. Романтика безлунных ночей, сон урывками на вокзале – а почему бы и нет, чем плох зал ожидания? – никаких ограничений и рамок. Сама по себе что та кошка, гуляющая по краю забора. Жизнь без условностей – она пахла солью и полынной горечью. Саша уходила без оглядки, когда её всё доставало: школа, учителя, даже бабушка. Та как заевшая пластика твердило одно: учись-учись-учись. Зачем Саше учеба, когда перед ней открыт весь мир – манящий, бескрайний, громадный мир. Она часами бродила вокруг дома Никиты. Девятый этаж, крайнее окно, приглушенный свет настольной лампы. Смотрела наверх и мечтала: вот бы чутье заставило его глянуть вниз – и он бы заметил крохотную фигурку. Сердце бы его кольнуло, он выбежал бы к ней навстречу, закружил бы в объятиях. Они бы объяснились, и оказалось, что расстаться им пришлось по просьбе Никитиных родителей. Да-да, наверняка мама убедила сына: он бросает неугодную девчонку, и за это их не сажают в тюрьму (или что там делают с подростками?) Вот бы он выбежал и сказал правду! В её мечтах выстроился частокол из «бы». Иногда окно приоткрывалось – ну же, бормотала Саша одними губами. Но, увы. Тогда она срывалась и, ковыляя, убегала подальше. Слезы застилали глаза. - Давай останемся друзьями, - цедила она. – Ну, конечно, давай… Где же ты, друг, когда так нужен?! Она возвращалась домой через день, не позже, уставшая и соскучившаяся. Обнимала бабушку и падала лицом в подушку. Она сдалась. Она слабая. Она вновь променяла бескрайнюю свободу на домашнюю клетку. Бабушка даже не запрещала ей сбегать, напротив, просила одного: не ввязываться в неприятности. Говорила: - В тебе больше ума, чем дурости. Ты как твоя мама, побегаешь и перестанешь. Главное – не покалечься. И возьмись за учебу, пожалуйста! Но потом Саша устала и от побегов, и от бесцельного просиживания возле дома того, кто когда-то называл её птичкой. Былое, поросло травой. И однажды птичка упорхнула, не собираясь никогда больше возвращаться к тому подъезду. (Сейчас). 5. Я не позволю растоптать «Ли-бертэ». Ни ему, ни кому-либо другому. Если бы не магазин, я бы загнулась от непрекращающейся черной полосы, скатилась к пропасти, спилась, скурилась. Нет, нельзя позволить ему уничтожить то, что мы строили в слезах и поту! Я приду к Герасимову и упаду в ноги, так и скажу: режь меня, бей, насилуй и твори всё, что заблагорассудится. Но оставь магазин. Ира с Лерой его вытащат, выходят – он будет как новенький; и клиенты простят нас за небольшой срыв сайта. Спишем на конкурентов. Да, так и сделаю... Есть ещё ребенок. Когда-то я считала единственным своим дитя «Ли-бертэ», но теперь… Оно – чудовище? Или нет? Машинально обхватываю живот. Если бы не колено, я бы бежала к Герасимову через улицы и магистрали. А так приходится вызвать такси. Надеюсь, он дома; он всё исправит. Непонятная вера в подонка, лишившего меня сна, переполняет до краев. Он сможет вернуть всё как было! По пути к дому попадаются исключительно женщины с колясками или смешными карапузами, одетыми в комбинезоны-скафандры. «Во мне чудовище», - напоминаю себе, но не верю своим же словам. Он, этот ребенок, мог бы так же смешно переступать с ножки на ножку или держать крошечной ручонкой за мою руку. И если бы в нем не было черт отца – он родился бы идеальным. Моим. Последним существом, которому бы я пригодилась. Он бы называл меня мамой… Но он - часть Герасимова, и кто знает, как много в этом малыше будет отцовской грязи. Слезы наворачиваются на глаза. Я запуталась в самой себе. Трезвоню в дверной звонок. Десять секунд, двадцать, тридцать. Время утекают. Скатываюсь по двери, рыдая, утыкаюсь головой в колени. Открой же! - Что ты здесь делаешь?! – слышу со стороны лифта. Поднимаю заплаканные глаза. Он. Стоит, скрестив руки на груди, и смотрит взглядом, от которого плавится металл. Я хочу подняться, но Герасимов опережает: рывком поднимает меня за воротник и держит на весу. - Я же предупреждал: вернешься – прибью. Перед глазами плывут пятна. Сиплю, пытаясь говорить враз обмякшим языком. Он отпускает меня, и я падаю ничком к начищенным ботинкам, словно склоняясь в поклоне до земли. - Говори, что тебе надо?! – ревет сверху. - Магазин… - я всхлипываю. – Пожалуйста… Он изучающе рассматривает меня. Как врач – пациента. Как надзиратель – заключенного. Как ученый – зверюшку, которую суждено отправить на смертельные опыты. Абсолютно безжалостно проедает дыры глазами. И вдруг смеется: - Поехали. Хватает за шиворот и тащит к лифту. - Куда? – шепчу я. - Увидишь. Глухой смех, разносящийся по кабине, не просто пугает - доводит до ужаса. Человек, который так смеется, не чувствует граней. Он способен на всё. Я запоминаю, как он бросает меня на заднее сидение и блокирует двери. И как синяя «Мазда», элегантная, большеглазая, тонированная кошка, взрывается ревом, когда Герасимов давит на газ. Разъяренная пантера под стать хозяину. Он выруливает на оживленный проспект, на скорости проносится через все светофоры. Зеленый, желтый, красный – цвета не волнуют его. Я сжимаюсь в комок. Не-на-ви-жу автомобили. Особенно те, которыми управляет Герасимов. Мы тормозим за секунды до столкновения и объезжаем людей за мгновение до того, как превратить их в кашу на асфальте. Я, некрещенная атеистка, молюсь. Можно помешать Герасимову – наброситься или схватиться за руль, но я, черт возьми, не хочу ВОТ ТАК погибнуть. Пригородное шоссе пустует. Солнце насмешливо выглядывает из-за туч, бьет лучами в лобовое стекло. Герасимов опускает солнцезащитный козырек и достает из бардачка затемненные очки. Не глядя на дорогу! Кажется, я скулю как побитая собачонка. Он хохочет, и чудовищный смех режет мне вены. Сжимаю живот пальцами, оберегая то крохотное добро, которое ещё осталось внутри. - Любишь скорость? – оборачивается ко мне. - Смотри вперед! – кричу я. Опасный поворот, напоминающий тот, на котором нас когда-то занесло. Невыносимое ощущение дежавю. Простреливает левое колено, и лоб покрывается испариной. - А что, по-моему, романтично, - присвистывает Герасимов, - разбились вдвоем. И похоронят нас вместе как героев-любовников. - Ты скотина, а не герой. - А ты – лживая стерва, – выплевывает он. - Знаешь, что смешно? – Я отвлекаюсь от созерцания мелькающих дорожных знаков. – Что ты разрушил мою жизнь, а теперь пытаешься выставить виноватой меня. Я всего-то отплатила той же монетой, по нынешнему курсу рубля, так сказать. Он недобро хмыкает, но не отвечает. Наверное, так и не понял, за что конкретно я ему отомстила. - Знаешь… Меня перебивает мелодия телефона. Я не вынимаю его из сумочки – не решаюсь. Кто знает, как среагирует безумец на водительском сидении. А вдруг новости из магазина?.. Гипнотизирую застежку. - Ответь, - раздражается Герасимов. - Правда? - Можешь сообщить звонящему, что я еду в ближайшую лесополосу, где расчленю тебя на десяток частей – мне плевать. Почему-то я улыбаюсь. Пальцы не слушаются, и я не сразу нахожу в скоплении мусора заветный черный прямоугольник. Это наш программист Кирилл! - Слушаю! – мобильный дрожит в пальцах. - Александра Ивановна, - Кирилл всегда сух и строг, - вы в курсе: какой-то новичок-хакер обвалил ваш сайт? - Новичок? – Не верю своим ушам. Краем глаза наблюдаю за Герасимовым – тот безмятежен аки мраморная статуя. - Новичок, - подтверждает Кирилл. – Взломать сумел, но не более того. Даже защиту не поставил. У вас сайт, к слову, было легко снести – я сам это постоянно повторял. Всё уже восстановлено. Гарантирую, заказы не пострадали и всё работает в обычном режиме. - А картинки? Там было такое написано! - Я прямо сейчас могу нарисовать на главной странице что-нибудь крайне неприличное и подписать сверху тремя буквами. Поверите? Облегченно падаю на спинку сидения. Даже скорость перестает пугать. Всё хорошо, магазин функционирует. Герасимов не разрушил его! Черт, а я тут же поехала сдаваться. Потираю ноющие виски. - Спасибо, Кирилл. - Александра Ивановна, а если мы вычислим нашего хакера – можно его наказать? - Вы? – переспрашиваю на всякий случай. - Есть у меня ребятки, которые смогли бы запеленговать этого идиота. Он ж даже данные об адресе не спрятал. Так можно? - Зачем тебе это? - Ну а чего он травмирует... Лера Владимировна мне позвонила чуть ли не в слезах... Не вижу его лица, но ощущаю - Кирилл краснеет. Значит "Лера Владимировна" ему небезразлична? Любопытно! Хотя ей на него уж точно начхать. У неё есть какой-то богатенький мужчина, готовый исполнять любые капризы любовница. - Ясно. А как программисты наказывают злоумышленников? – Мне видится стайка очкастых ботаников, которые перерубают злодеям доступ в сеть. - Поверьте, ваш взломщик запомнит нас надолго, - и он отключается. Не запомнит. Потому что взломщик (точнее - заказчик) сидит впереди, и уж его никакие ребятки не отследят. - Куда мы едем? – со смертельной усталостью спрашиваю у Герасимова. - На мою дачу, - невозмутимо отвечает тот. – Зажжем не по-детски, птичка. И включает радиоприемник на полную громкость. А моё сердце, совершив кульбит, грохается к пяткам.