Каждый может ошибаться

Алкоголь. Ему нужно больше алкоголя. Влить всё в себя без остатка и забыться к чертям. Забыть всё: удивленно-довольную рожу Олега, не менее удивленный вопрос Алисы «Кто там?» и собственную мимолетную слабость. Забыть и никогда не вспоминать этот внутренний позор. Он хотел ей сказать. Миша хотел сказать о своих чувствах Алисе. Куликов бежал по лестнице, запыхавшийся и радостный, он собирался сказать ей три простых слова. Я. Тебя. Люблю. Шампанского для такого маловато. Но ночь длинна, а Миша не собирался спать. Он смеялся в лицо открытому ночному небу Лондона и проклинал всё на свете. Он ненавидел себя и одновременно всех вокруг. Злость и отчаяние сплелись внутри в комок, который запутался так, что распутать его было нереально — оставалось только разорвать эти нити. И их рвали. Кто-то с большим злорадством и садистским удовольствием рвал внутри все эти нервные клубочки, и от этого было безумно больно. А ирония в том, что это не физическая травма — не прижмешь рукой ссадину, не приложишь лед к синяку. И алкоголь — самый верный способ хоть немного притупить эту боль. Миша намеревался обойти сегодня ночью как можно больше баров. Напиться до беспамятства, чтобы проснуться в объятиях какой-нибудь распутной красотки. И никогда не вспомнить, почему напился в этот вечер. Быть может, рождество отпраздновал удачно. — Пошел в жопу, Акимов! — крикнул Куликов ночному небу, с особой злостью закрывая окошко с сообщением на своем телефоне. Ветер трепал его отросшие волосы и приносил аромат елей и еловых шишек с соседних улиц, украшенных к празднику. Миша вдыхал ночной воздух и чувствовал себя абсолютно свободным, но совершенно несчастным. Решив продолжить свое алкогольное турне, питерец, спустя некоторое время, проведенное в трех барах, обнаружил себя сидящим в офисе Лондонграда и кидающим кружки в стену. Безысходность, отчаяние, ненависть к самому себе и отвращение – вот, что чувствовал Миша. Поэтому он с яростью бил стекляшки, раскалывал красивый фарфор, вдребезги убивал керамику. Чашки и кружки одна за другой летели в стену напротив, и в каждую парень душевно вкладывал всю свою ненависть и злость. Но тогда никто не пришел, не остановил его, да попросту внезапно не появился на пороге, смотря на него, как на умалишенного. Никто. Миша размышлял об этом, когда спустя пять месяцев нашел себя на этом же самом месте и практически в таком же состоянии — вновь готовым запустить уже новую посуду в многострадальную стенку. Днем он строил из себя весельчака, который радуется за друзей и подтрунивает над Алисой, постоянно раздражая её чем-нибудь. Отчасти это было правдой: ему до одури нравилось зацепить её чем-то. Он не проживал день полноценно, если не задевал Алису, такой день был лишен для него всякого смысла. Но вот ночью Куликов продолжал съедать себя из-за всей неправильности, даже комичности ситуации. Ему казалось, что однажды, сыграв парочку в одном из дел, Олег и Алиса просто-напросто заигрались и забыли, что они не любят друг друга. Он был уверен в обоих: Загорская никак не могла полюбить Олега из-за его характера, образа жизни и просто поведения. Олег мог полюбить Алису, быть может, даже полюбил. Но Миша знал своего друга не первый день и прекрасно понимал, что эта влюбленность продлится недолго. Поэтому каждую ночь, размышляя, он никак не мог прийти к ответу. Михаил Куликов не может решить задачу. Сенсация! И всё это по кусочкам убивало его. Каждую чертову ночь. Он снова начинал бить чашки. Он чувствовал себя сломанным. Пока однажды… — Твою мать! — вскрикнула девушка от неожиданности, — Куликов, ты чё, с луны упал?! В офис неожиданно вошла Саша, и кружка разбилась прямо об открывающуюся дверь. Взгляд девушки говорил сам за себя: она была готова запустить в ответ, но уже чем-нибудь потяжелее стакана. Миша и сам не заметил, как эта девушка прочно влилась в их жизнь. В его жизнь. Она вся такая… не такая. Она другая. Она не Алиса. Вечно в шапке, безразмерных кофтах, периодически без джинсов или в платье с ботинками. Нелюдимая, саркастичная и остра на язык. Хорошо шарит в компах и совершенно не шарит в чувствах. Ей плевать на мнение окружающих. Она целиком и полностью такая несуразная, но, определенно, прекрасная. Такая, какая есть. Возможно, Миша даже влюбился бы в нее. В её ум, вечные подколы, в её маленький хаос вокруг себя, в её умение давать отпор людям. Он мог бы. Если бы не одна особа, которая каждым своим появлением заставляла сердце так больно сжаться в груди, что перехватывало дыхание, а в горле застревал ком. Миша — атеист, и в Бога он не верил. Зато верил в Судьбу и в то, что она в определенный момент жизни человека приводит в нее нужных людей. Тех людей, что могут спасти. Саша была его эмоциональным спасением. Миша совершенно не представлял, как бы он справился, если б не появилась Саня. Она разгружала его, не давала мыслям и чувствам окончательно свести его с ума. Куликов моргнул несколько раз, чтобы снять с себя наваждение, и вернул вторую кружку, которой замахнулся, на место. Девушка осторожно перебралась через осколки и отошла подальше. — Ты какой-то нелогичный, — упрекнула его Саша, — Постоянно трещишь о деньгах и об их экономии, а сам бьешь дорогущую посуду направо и налево. Миша усмехнулся этому ироничному факту - ведь это было правдой. Алисе так не нравилось, что он трясется над каждой копейкой, даже после того, как она узнала про брата. Это промелькнувшее воспоминание заставило питерца горько поджать губы. — Прости… — всё, что он смог выдавить из себя. И прозвучало это так надломленно, что Саша, которая вернулась за курткой и собиралась уже уходить, развернулась и удивленно посмотрела на него. Ей не приходилось видеть парня таким. В её восприятии он был саркастичным засранцем, который любит казаться крутым, поэтому видеть Мишу таким было в первую очередь непривычно. Алекс растерянно глядела на него. Она не знала, что нужно делать в таких ситуациях... Вернее, знала, но так давно этого не делала, что практически забыла, как это делается. Саша так давно ни с кем искренне не говорила, никого не успокаивала. Она вообще делала это не так много раз. А когда ушли и те немногие, кто когда-то были искренними, девушка и вовсе отвернулась от людей. И сейчас она неловко шагала к Мише, совершенно не зная, что говорить. Саша молча села возле него и вдыхала-выдыхала, все порываясь что-то сказать. Но парень первый нарушил тишину: — Может, выпьем? — Да, пожалуй, — тут же выпалила Саня. Миша, усмехнувшись, достал из-за дивана пригубленную бутылку виски, затем разлив её по уцелевшим бокалам. — Так ты расскажешь, почему гробишь имущество? — осмелилась спросить она, сделав глоток. С этого вопроса начался самый настоящий вечер откровений. Питерец рассказывал ей обо всем, он говорил и говорил. Он не называл имен, лишь отрывочно описывал события, свои чувства и мысли. А Саша все слушала. Затем говорила сама и тоже искренне. Она расчувствовалась. На самом деле. Взаправду. То, что когда-то было надежно замуровано в непробиваемые титановые стены, все-таки смогло отыскать выход наружу. По стенам побежали трещины, постепенно создавая разломы. То ли это виски, то ли это душевные разговоры, по которым она действительно скучала, так действовали. Она ответа не знала. Они все пили и продолжали говорить. Мир вокруг все сильнее уходил из-под ног, а взгляду все тяжелее было сфокусироваться. И как-то они упустили момент. Миша уже целовал её плечи, затем шею, стянул с нее дурацкую шапку и зарывался в её волосы. Она же обнимала его за шею, сильнее прижимаясь к нему, целовала в губы и позволяла себя раздевать. Касания, поцелуи, жар между телами, чужие губы на коже, снова поцелуи, чужие руки, порывистое дыхание, вырывающиеся стоны и бесконечное движение, бесконечная скорость. Этот вечер стал настоящим вечером откровений.