Королевская охота

— Мы тебя разыграем, — он произносит это так спокойно, словно речь идет о карточной партии, а не о моей жизни. Хотя, что для таких, как он, значит одна жизнь? Тем более жизнь того, кто изначально котировался как кратковременное развлечение. Мне уже не обидно, что я вещь в их глазах. За прошедшее время я успел смириться с тем, что мое существование целиком и полностью подчинено чужой воле. Они решали, когда мне есть, когда пить, когда и с кем спать. Они пользовались мной, пускали по кругу или, выражаясь их языком, сдавали в аренду. А теперь вот выяснилось, что им надоело. Надоело приводить меня в чувство после особо сильных побоев, надоело насиловать и смотреть, как я ублажаю кого-то из них. Сейчас они жаждали только одного зрелища – моей смерти. Я был бы рад умереть быстро. Я давно мечтал о пуле в висок или лезвии ножа в шею. Но точно знал, что ни то, ни другое мне не грозило. Это была бы слишком скучная и легкая смерть для такого ничтожества как я. Представьте себе, я давно согласился с тем, что я ничтожество. Я смирился со своим положением, с постоянным разрушением меня как человека, с унижением и болью. Я привык быть тем, чем меня хотели видеть. Вот только в последнее время внутри снова что-то зашевелилось. Нет, не надежда на освобождение. К сожалению, эта мысль была слишком абсурдной, чтобы даже краешком зацепить мое сознание. Наоборот, во мне еще больше укрепилось ощущение неизбежности и мучительности смерти, тревожное ожидание конца и животный липкий страх. Оказывается, расставаться с жизнью просто исключительно на словах. Когда же вечность заглядывает тебе в глаза, начинаешь понимать, как много еще не успел. Мне тоже было о чем жалеть. За всю свою жизнь я так и не узнал, как это, когда тебя любят. Просто за то, что это именно ты, а не за твои качества и внешность. Я хотел понять, каково это, когда человек готов носить тебя на руках за одну улыбку, когда он бросает весь мир к твоим ногам, лишь бы у тебя немного поднялось настроение, когда прощает любую сумасбродную выходку только потому, что ты виновато опускаешь глаза, а потом смущенно целуешь его в уголок губ. Когда знаешь, что такое быть любимым, умирать не так страшно. Я слишком задумался о том, чего еще не испытал, поэтому упустил важный момент. Я не ответил сразу же, когда ко мне обратился хозяин. Фактически, я выразил неповиновение, что выглядело невероятной глупостью в связи с ожидающими меня событиями. Мне бы не злить никого, тогда, смотри, умру скорее. Но фортуна, по-видимому, решила, что я даже такой мелочи не заслужил. Удар кулаком в лицо заставил вернуться в реальность и почувствовать на языке привычный вкус собственной крови. — Я выставлю тебя на аукцион, крошка, — хозяин довольно улыбнулся и прижал пальцами разбитую губу. Потом брезгливо вытер испачканную в крови руку о мои волосы и продолжил: — Тот, кто даст наибольшую цену, сможет убить тебя. Так, как сам пожелает. С этого момента ты просто жертва королевской охоты. Жертва, охота, цена… Слова гремели в моей голове, перемешивались и путались. Я начинал понимать, что ощущают загнанные в угол животные. Бессилие и слепая ярость, желание биться до последнего вздоха и обреченность из-за уверенности в поражении. Впервые за долгое время беспрекословного подчинения мне захотелось дать волю своим чувствам. Я хотел спровоцировать хозяина и вынудить его убить меня прямо сейчас и в этом месте. Я и так слишком много терпел, чтобы томиться ожиданием смерти. — Убирайся, детка, ты мне больше не нужен, — я так опешил от неожиданности, что даже не сразу выполнил приказ, продолжая совершенно глупо хлопать ресницами. Подобные слова из уст хозяина звучали как насмешка, шутка. Но какая-то маленькая часть меня зашевелилась и ожила, на секунду промелькнула мысль, что у меня есть крохотный шанс спастись. И тут же новый удар и плевок в лицо вернули все на свои места. – Проваливай отсюда. Охотник будет ждать тебя в городе. Мне проблемы не нужны, — по движению руки хозяина, его прислуга просто выбросила меня за ворота огромного особняка. Оставалось только ждать. Смерть уже отправилась за мной, и я хотел встретить ее достойно. Вот только о каком достоинстве шла речь, когда уже много-много лет я был хозяйской игрушкой. За это время я успел потерять все, что имел: семья, друзья, дом растворились в бесконечном потоке дней и месяцев, стерлись из памяти, оставив только легкий след, как тот, что остается по утрам от снов. Мне оставалось только бродить по улицам, ловить чужие презрительные взгляды, вслушиваться в перешептывания за спиной и вздрагивать от каждого шороха. Я ощущал себя приговоренным к смертной казни, вот только мой приговор все никак не могли привести в исполнение. В таком состоянии я провел на улице несколько дней. Я не мог сказать точно, сколько. Более того, от слабости я перестал понимать, где нахожусь, и что со мной происходит. От голода постоянно мутило, а живот скручивало болью. Жажду я с горем пополам утолял грязной водой из придорожных канав, за что, наверняка, уже поплатился обилием подхваченных инфекций. Я старался не думать об этом, наивно полагая, что все равно не доживу до конца этой недели. А может, успею загнать себя в гроб раньше, чем до меня доберется охотник. Вдруг они еще не решили, кто это будет? И тут же я ловил себя на мысли, что, возможно, охотник давно идет по моим следам. Им мог быть любой человек, находящийся со мной рядом в этой толпе. Возможно, он только что задел меня плечом и пробормотал извинение. Или это его взгляд сверлит мой затылок, словно желая проникнуть под черепную коробку. Я резко обернулся и едва не упал, пытаясь справиться с головокружением и волной панического ужаса. Я готов был поклясться, что в веренице людей, спешащих по своим делам, я заметил знакомое лицо. Я узнал человека, которого меньше всего ожидал увидеть. Но был ли он охотником? Я разрывался на части от терзающих меня мыслей и страхов. Во вселенной существовал тот единственный человек, из рук которого я безропотно принял бы даже смерть. Парадокс заключался в том, что до сегодняшнего дня я верил, как бы наивно это не прозвучало, что как раз он-то и не сможет убить. По крайней мере, не сможет убить меня. Ведь он был тем единственным, чьих прикосновений я ждал, и кто так ни разу и не притронулся ко мне. Я постоянно пытался поймать его взгляд и закусывал губу, когда он отводил глаза. Был ли я ему противен, я не знал. Скорее всего, что он вообще не воспринимал меня как мыслящее и чувствующее существо. Где уж тогда ему догадаться о том, что я научился различать его шаги среди десятков других, что я выучил наизусть каждую интонацию его голоса, что улавливал его запах и жадно дышал им, стараясь не упустить ни одной драгоценной молекулы. Я мечтал поцеловать его руку, просто коснуться губами кожи на тыльной стороне ладони, подержать его пальцы в своих, чтобы потом отпустить и остаток жизни дорожить этим бесценным воспоминанием. И только благодаря этим нелепым желаниям я до сих пор еще сохранял подобие человеческого облика. Я не хотел, чтобы ему было неприятно видеть меня. Каким бы глупым это не казалось, но я, кажется, причислил к лику святых человека, который не случайно оказался в среде торговцев людьми. Умом я понимал, что он видел десятки подобных мне вещей, что не раз пользовался их услугами и забывал через час. Но сердце на то и сердце, чтобы быть слепым и безжалостным в своем выборе. Что бедной мышце до доводов разума, когда реальность воспринимается только через цвет, глубину и ясность его глаз, через улыбку краешком рта и постукивание пальцев по подлокотнику кресла. Я мог часами сидеть у его ног, просто чувствуя исходящее от него тепло. В такие минуты я был даже счастлив, насколько это возможно в моем положении. Я оборачивался снова и снова, пытаясь поторопиться, и с ужасом понимая, как покидают меня силы. Боль туманила сознание, не давая сосредоточиться. Слева и справа были только каменные стены, которые смыкались своими краями, не позволяя отклониться, свернуть в сторону и переждать. Вперед, вперед, вперед. Кровь оглушающе стучала в висках, а сердце норовило выпрыгнуть через горло. Я задыхался, ослепленный своим страхом, не понимал, что я делаю и куда бегу. Кажется, я даже несколько раз падал, безжалостно стирая о камни тротуара ладони и колени. Поднимался, чтобы бежать дальше, и снова опускался на землю, пытаясь перевести дух. И уже ощутимо слышал ни с чем не сравнимый звук его шагов. Он не торопился, прекрасно зная, что я не смогу скрыться. Даже не видя его лица, я был уверен, что он улыбается своей кошачьей улыбкой, осознавая свою безграничную власть надо мной. Король на охоте. И поверженная жертва взвизгивает от удовольствия, принимая смерть из его рук. Я снова упал, чтобы понять, что в этот раз уже не смогу подняться. Оставалось только дождаться его и пойти на последнее унижение. Нет, я не стал бы просить о снисхождении. Лучше, и правда, умереть, чем снова и снова испытывать всю эту гамму мерзких ощущений. Лучше-то лучше, вот только страшно безумно. Господи, как же страшно! Я застонал, пряча лицо в ладонях, и тут же вздрогнул, сквозь одежду ощутив жар его руки на свое плече. Мне хватило сил только склонить голову к плечу и потереться щекой о его пальцы, чуть сильнее стиснувшие кожу. Вот бы еще хоть немного смелости, чтобы поцеловать его руку прямо сейчас, не спрашивая разрешения. Я прижался к нему губами, молясь, чтобы он дал мне хотя бы секунду. И замер, не встретив отторжения. Он не убрал руку, не сказал ни слова, только сделал еще один шажок ко мне, чтобы оказаться болезненно близко, опаляя своим жаром мою спину. И теперь я, наверное, умер бы, если бы пришлось так скоро оторваться от его нежной кожи, от ее сладкого привкуса и терпкого горьковатого запаха. А он все стоял и молча ждал чего-то. Мой любимый охотник. Потом вдруг осторожно отнял руку, но только за тем, чтобы обойти меня и помочь подняться. Так легко, словно я ничего не весил. Я едва мог держаться на ногах, ощущая потребность снова оказаться на тротуаре. От падения оберегали только его объятия, такие бережные и осторожные, словно в его руках находилась величайшая драгоценность мира. — Дыши, глупый, дыши, — он тихонько засмеялся, видя мое удивление и растерянность. И прижал меня к себе, так крепко, что я окончательно утратил способность проталкивать воздух в легкие. – Не бойся, все уже закончилось. Слышишь? – он шептал мне на ушко своим волшебным, завораживающим голосом, а я млел в его руках, путая явь с фантазиями. — И кто я теперь? Чей я? – не знаю, как получилось пошевелить языком, но я все-таки спросил и напрягся, ощущая, как ослабевает такое желанное объятие. — Ты человек. Мой…, — я не поверил своим ушам, а он тихо добавил: — Если ты сам этого захочешь, конечно. — Твой, — я кивнул, соглашаясь с этим указанием принадлежности. Он приручил меня вместо того, чтобы убить. Королевская охота не состоялась.