ххх

Скука — это зло. Скука толкает на поиски развлечений. Карты — это тоже зло. Если играешь на желание и продуваешь. И Бадо в очередной раз думает об этом, с опасением дожидаясь желания напарника, который задумчиво разглядывает его, допивая последние капли вина прямо из горла, что было прошлым желанием рыжего. А теперь фортуна повернулась не самой прекрасной своей стороной: проигрыш и вердикт – стриптиз. Прямо сейчас и на столе. Лениво встав из-за стола, рыжий взбирается на него и начинает медленно расстегивать ремень. Сняв его, вяло крутит в воздухе и бросает на пол. Хайне качает головой. — Что за халява? Танцуй, детка, танцуй. Хочу страсти и секса. Взбешенный, Бадо кидается на альбиноса, схватив за грудки и шипя что-то невнятно-гневное, потом замечает в его глазах опасный блеск и пытается сбежать, но немного запоздало. — Стриптизер из тебя никакой… Тогда перейдем сразу к тому, что бывает после… Зубы впиваются в шею, заставляя вздрогнуть и дернуться назад, причиняя тем самым еще больше боли. Оторваны пуговицы рубашки, она сама летит в неизвестном направлении. Нашаренный на полу ремень крепко связывает руки за спиной, чтобы и не думал даже… Рыжий распластан на полу. Укусы везде, шея, плечи, грудь, живот – все в красных следах, почти переходящих в синяки. И горячее дыхание на коже, от которого дыбом волосы и потряхивает непроизвольно. И почему-то уже стоит, хотя раньше ни грубость, ни мужчины не привлекали. А когда губы обхватывают головку и влажный язык проходится по кругу, совсем уж похуй кто там и что, только дальше, еще, дай кончить, скотина!.. Хайне смотрит на него, насмешливо покачивая головой. — Так быстро захотел? Кто кого обслуживает? Джинсы и белье окончательно сдернуты, ноги рывком раздвинуты, пальцы сначала в рот, дал обслюнявить, потом по одному в задницу, растягивает и посмеивается от того, как сначала от боли, а потом от желания выгибается рыжий, сам разводит ноги и сжимается на пальцах. И разочарованно стонет, когда пальцы вынимает, и вскрикивает, когда Хайне входит резким толчком и замирает на мгновение, а потом ебет его, закусив губу и полуприкрыв глаза, хрипло выдыхая и вбиваясь по самое не хочу. Да какое уж там «не хочу», когда стоит так, что, кажется, дотронься – и взорвется к чертям собачьим. И рыжий скулит: — Руки развяжи… Развяжи, псина, не денусь я никуда… Хайне поднимает его за волосы и кусает губы, чуть усмехаясь. И незаметно одной рукой распускает ремень. А рыжий тут же цепляется за его шею, обхватывает ногами и в себя подталкивает, насаживаясь и сжимаясь. И в ответ кусает вместо поцелуев, и царапает плечи, впившись ногтями, и стонет в голос прямо в губы, и выгибается, и прижимается, и отдается. И вспыхивает, услышав сквозь свои и альбиноса стоны: — Такие… танцы тебе… даются лучше… сучка… И почти готов материть, но нет времени, и воздуха нет, потому что кусает снова, и долбится быстрее, и рукой член накрыл, и дрочит ему, ублюдок. И секунду спустя все взрывается белыми искрами, и горячо течет по животу, и точно так же горячо выплескивается в нем белобрысый выродок, который, несомненно, сдохнет потом, обязательно за это сдохнет, но не сейчас… это уж точно…