Изменить историю

      Следующий день казался ей бесконечно, невыносимо долгим.       Паланиэль, эта прекрасная эльфийка, принцесса, всегда весёлая и улыбчивая, сейчас казалась тенью на пустоши. Как она ни пыталась думать о хорошем, чтобы вызвать хотя бы слабую улыбку у себя или у окружающих, ничего не получалось. Все вокруг нуждались в помощи добрым словом или делом, а у неё всё валилось из рук.       Никто, даже Трандуил, не понимал, что с ней происходит. Только она сама это знала — она чувствовала войну. Чувствовала это напряжение в воздухе, видела его в отблесках эльфийской брони и читала его в глазах своего отца.       Она понимала, что войны никто не хочет. Эльфы не любят проливать кровь, а люди сейчас слишком слабы, чтоб взяться за оружие. Гномы наверняка понимают, что им, четырнадцати, какими бы прекрасными и сильными воинами они не были, не справиться с многосотенной эльфийской армией.       — Да и зачем им вообще война?! — вдруг воскликнула Паланиэль, и на неё разом уставились десятки глаз, но ей было всё равно, — Почему никто не хочет уступить ради мира?!       На её плечо легла лёгкая рука, и эльфийка сразу повернулась:       — Риэль, где ты была?! Я не видела тебя с того момента, как войска отца вошли на пустошь… Что вы делаете? — вдруг опешила Лана, заметив, как эльфийские воины натянули луки, направив наконечники стрел прямо на её подругу.       — Ваше высочество, приказом короля Трандуила эльфийка Тауриэль была изгнана из Лихолесья! — провозгласил начальник войска, в котором Лана с удивлением узнала Таэрона — начальника дворцовой стражи.       Паланиэль вскрикнула, с ужасом уставившись на подругу, но быстро взяла себя в руки:       — Я приказываю вам опустить оружие. Она изгнана из Лихолесья, но здесь уже Пустошь, а не владения моего отца, так что вы не имеете права направлять на неё оружие, — и она, схватив Риэль за руки, побежала к большим валунам, чтоб, скрывшись за ними, не мозолить глаза эльфам.       — Рассказывай! — приказным тоном обратилась она к подруге. Но Тауриэль лишь тяжело вздохнула и покачала головой.       — Расскажи, прошу! Ведь иначе я не смогу помочь тебе заслужить прощение у моего отца.       — Ты так уверенна в том, что сможешь мне помочь, — грустно хмыкнула бывшая стражница.       — Да! Потому что верю в то, что это просто недоразумение. Ты просто не могла совершить что-то настолько ужасное, чтобы так разозлить Владыку. Ты ведь знаешь, что он тебя очень любит, на самом деле, так же как меня и Ласа. Расскажи, Риэль! — принцесса села на поросший мхом камень и усадила рядом с собой подругу.       Тауриэль пару мгновений сидела с низко опущенной головой:       — Изгнана лишь я. Не подумай сейчас, что я тебя упрекаю. Но…       И, решившись, прямо взглянула на подругу:       — Мы обе совершили. Мы обе…       — Что?! — придушенно вскрикнула Лана.       Она поняла всё.       И теперь ей показалось, что весь мир вдруг исчез. Просто взял и пропал; осталась лишь огромная пустота, как зияющая рана в груди у путника, которого подстерегли коварные разбойники на очередном повороте.       Неужели её отец, её любимый, строгий, но понимающий отец, может быть так жесток?! Неужели он считает, что за любовь можно наказывать?! Или он считает, что это не настоящая любовь? Но…       — Откуда он узнал? — тихо прошептала Паланиэль, вглядываясь в глаза подруги. Её сердце ещё не оправилось от первого удара — разочарования в отце, но оно уже готовилось к другому — Трандуил мог узнать об этом только от одного эльфа…       — Очень длинная история… Я сама виновата… Да и, знаешь, Лана, я плохая подруга. Мне не стоило держать в секрете то, что на меня давно уже положил глаз начальник дворцовой стражи…       — Таэрон?! Как? При чём здесь это?       — Он давно ухаживал за мной. Но мне он совсем не нравился: слишком наглый, да и моё сердце невозможно покорить, пытаясь… — эльфийка покраснела и замялась.        — О Эру, позор ему! Почему ты не сказала об этом мне? Такое отношение к девушке не должно быть безнаказанным!       — Вот именно. Не знаю, как бы ты его смогла наказать сама. Пришлось бы говорить об этом с Леголасом и позориться лишний раз… Но сейчас ведь не об этом. Накануне прихода гномов он снова подошёл ко мне, сначала мы просто говорили. А когда он в сотый раз пропустил мимо ушей мою просьбу отстать от меня, я просто хотела уйти. Он полез целоваться, получил пощёчину. Это увидел Леголас. Таэрон был отправлен в темницу на трое суток. Его камера была напротив той, в которую на следующий день бросили Кили. В тот вечер я шла на верхние террасы, а ты знаешь, самая короткая дорога — мимо камер; Кили подкидывал камушек, и в какой-то момент камушек вылетел сквозь решётку и чуть не упал вниз. Но я поймала его и вернула. Кили тогда ещё здорово напугал меня, крикнув, что это рунный камень, и любой негном, взглянувший на него, будет проклят.       — О да, гномы умеют злобно шутить, — хмыкнула Лана.       — Мы разговорились, и я, поскольку не дежурила в тот день, просидела рядом с ним полночи… У него настолько выразительные глаза, тёмные, у эльфов таких не бывает… — мечтательно протянула Риэль.       Лана подумала:       «Интересно, я тоже так меняюсь, когда говорю о Фили?»       — А потом они сбежали. Мы отправились на поиски именно в тот день, когда из темницы вышел донельзя мрачный Таэрон. Когда мы выходили из дворца, я заметила его краем глаза — и испугалась. Но вскоре забыла о нём, ты ведь знаешь, когда я выхожу в лес, все мои дурные мысли исчезают… А он не забыл.  — Не понимаю, что нужно было сказать моему отцу такого, чтобы он изгнал тебя, лучшую воительницу, лучшую подругу его дочери, из королевства!  — Таэрон тоже лучший, — хмыкнула Риэль, — лучший не только в бою, но и в психологии, как оказалось. Хотя, тут и лучшим быть не надо: всего лишь напомнить о моей оплошности — упустила пленников, и намекнуть на то, что мне было довольно приятно общество этих пленников.  — Он обвинил тебя в государственной измене! — воскликнула принцесса, из-за низменной страсти… в измене, — неверяще прошептала. Тауриэль лишь подтвердила это кивком головы:  — Тогда в лесу меня схватили и повели на суд. Леголас делал всё возможное, чтоб смягчить гнев Короля, в итоге меня посадили в темницу, а Ласа разгневаный отец отправил куда подальше — проверить рубежи. Из темницы мне удалось бежать только на пятый день…  — О Эру! И этот… этот… — было видно, что эльфийка еле-еле удерживается, чтоб не выругаться как гном. При ней, как при леди, гномы не ругались, но она, к стыду своему, всё же ненароком услышала пару словечек. Но сейчас сдержалась, — это гадкое подобие эльфа сейчас будет управлять войском! О Элберет! Нет, как воин он, конечно, не плох, но я считаю, что у полководца должно быть чистое сердце, а не такое чёрное как у него! Он повёл себя не как эльф, а как. как орк!  — Ты так кричишь, как буд-то хочешь, чтоб король Трандуил тебя услышал, — улыбнулась Тауриэль.  — Вот именно! Хочу, чтоб услышал! И понял! И отменил твоё изгнание!.. И передумал бы начинать войну… — она вдруг успокоилась, но погрустнела ещё пуще прежнего. — Это ведь всё из-за тех драгоценностей, что заказал отец гномам. Он ведь заказал их за несколько недель до того рокового похода, до того, как его жена погибла. Получался прощальный подарок: диадема и колье из белых самоцветов, которые специально передал им мой отец… Но гномы не сделали подарок. «Трор был ослеплён их блеском, когда он отражался в Аркенстоне и дробился радугой на стенах величественного Тронного зала в Эреборе…» — так говорил отец… Как это ужасно: твоя любимая жена погибла, твоё горе итак уже больше не станет, но судьба бъёт ещё больнее: ты не даже не можешь выполнить обещание; пусть это была и не последняя воля Королевы Фиритолас*, это было искреннее желание её любимого мужа обрадовать её. Когда я вспоминаю эту историю, я даже не могу представить себе, насколько невыносима такая боль. Наверное, если бы мне выпало подобное, я бы не выжила, уплыла бы в Благословенные Земли… А он выдержал! Но стал ожесточённым. И нелюбовь к гномам, кажется, навсегда поселилась в его сердце. Но разве он не понимает, что эта война принесёт горе и потери всем! Каждый здесь потеряет часть своей души, и единицы, а может и никто, найдёт что-то взамен. Тауриэль только молчала. Ведь она как никто хорошо знала, что приносит война. Да, принцесса участвовала в сражениях, в секретных операциях, она видела, как умирают. Но ей, слава Эру, не приходилось наблюдать смерти близких. У Тауриэль же была своя история. Она была ещё совсем мала, лет сто, может, чуть больше. Они, хоть были богатой семьёй, жили на окраине, ведь любили тишину и уединение. У них было большое, на сколько это возможно в дремучем лесу, хозяйство. Из слуг были только посудомойка, и ещё пару девушек приходили помогать управляться с огородом, коровами и лошадьми. Её отец и брат ушли на границы, где в то время было неспокойно. Но она была ещё настолько маленькой, что не знала о войне; увидев свою маму печальной, она всего лишь подумала, что Бронуиль будет скучно без мужа и сына. Тревоги она не чувствовала. Ведь её любимые отец и брат всегда возвращались из походов живыми и невредимыми, а судя по их рассказам, орки ужасно отвратительные и гадкие, но зато совершенно тупые существа, победа над которыми не составляет большого труда. Но в тот раз всё было совершенно по-другому. Отряд её отца вернулся с носилками. На одних лежал тяжело раненный брат. На других — мёртвый отец. Брат на несколько мгновений вышел из небытия и произнёс: «Не плачь, мама, не плачь, сестрёнка, мы уходим в светлый мир. Мне только жаль, что некому будет вас защитить.» Когда король Трандуил узнал о гибели одного из своих лучших воинов и близкого друга, он принял его вдову и дочь во дворце. Они были окружены заботой, но печаль точила сердце Бронуиль. Всю свою боль она переплавила в сердце, из-под её рук стали выходить прекраснейшие гобелены, повествующие о подвигах храбрых воинов. Последнее полотно она вышила в честь своей же дочери: после гибели брата маленькая Тауриэль поклялась стать и стара одним из лучших воинов Лихолесья, чтоб защитить свою мать, своих друзей и близких, чтоб отомстить убийцам своего отца. Правда, эльфы живут намного дольше поганых орков, так что теперь она может отомстить только потомку убийцы, его внуку…  — Ваше высочество! Король Трандуил зовёт вас в свой шатёр. Паланиэль подскочила и, схватив за руку не успевшую опомниться подругу, бросилась к шатру. Но на входе Тауриэль преградили путь скрещенные мечи. Но внутри шатра раздался голос Леголаса:  — Пусти Тауриэль, отец. Даже если ты веришь прохвосту Таэрону больше, чем собственному сыну, то подумай о том, что нам нужно как можно больше таких воинов как Риэль, чтоб победить несколько тысяч орков, которые уже движутся из Гундобада в нашем направлении. Трандуил сверкнул глазами и взмахнул рукой. Мечи опустились, и Тауриэль вошла в шатёр. — Отец, — в это время воскликнула Лана, нам стоит не воевать с гномами, не подвергать смерти людей, а объединяться, чтоб защититься от орков! Трандуил лишь раздражённо махнул рукой:  — Даже если бы я этого хотел, этого не хотят гномы. Их «кроль-под-Горой» не согласился отдать то, что принадлежит нам, даже в обмен на столь любимый им Аркенстон: полурослик отдал камень нам, надеясь, что это поможет нам примириться и вылечить Торина от драконьего недуга. Но упёртый гном лишь обвинил периана в предательстве и чуть было не сбросил его с горы, — хмыкнул король, — Митрандир подтвердит, — он кивнул головой на фигуру в углу.  — Да, подтверждаю, — фигура поднялась во весь рост и вышла на свет. Это действительно был Митрандир. Его косматые брови сошлись на переносице, под ними грозно темнели мудрые глаза. — Я подтверждаю, что Торин болен и не понимает, что делает. И к тому же орки идут не только из Гундобада: из Дол-Гулдура движется четыре тысячи орков под предводительством Азога Осквернителя.  — Из Гундабада идёт пятитысячное войско. Его ведёт Больг. Тауриэль сжала кулаки.  — Забудь про гномов, Трандуил, — снова взял слово волшебник, — готовься к битве с отродьями Мордора. Трандуил уже готов был согласиться, но вдруг прозвучал горн.  — Ваше величество, приближается войско гномов Эред Луин. Их ведёт Даин Железностоп.