церковь

Тьма хоть глаз выколи. Как раз то самое время суток, когда фонари уже не горят, а утро еще не началось, и не различишь ничего на расстоянии вытянутой руки. Но различать ничего и не надо, потому что шумно дышащее горячее тело намного ближе, прижимаясь к нему, идет рядом и лезет руками именно туда, куда следует и никуда иначе. Дорогой тихо шипят и переругиваются, плутая в переулках, смеясь пьяно и шикая друг на друга, смеясь снова, не дожидаясь места назначения и целуясь прямо там, на улице, рискуя попасться редким, запоздавшим или слишком ранним прохожим, отрываясь друг от друга ненадолго, всего лишь до следующей стены, дерева или столба. И по очереди шикают, нельзязаметятпотерпинемногодойтиосталось… И тут же забывают, продолжая все то же. Под тот же пьяный смех вваливаются, наконец, за тяжелые двери, прикрывая их за собой и надеясь, что ни священник, ни ангелокрылая не проснутся от их возни, хотя они ведь не здесь, так что не должны… Дальше двух шагов они не проходят, падая прямо на пол, прижимаясь, сплетаясь, целуясь, кусаясь, снова шипя и тихо матерясь на одежду, раздевая друг друга и снова целуясь. А потом уже ничего не остается, и кожа плавится от близости друг к другу, и рыжий вьется под альбиносом, вскрикивая в голос, и приходится затыкать ему рот поцелуем, услышат же и разбираться придут… И все это заводит еще сильнее, и стоны его, и опасность быть застуканными, и гулкость сводов церкви, где все равно эхом отдаются хриплые вздохи и едва сдерживаемые вскрики. И то, что так гнется под ним, рыжая бестия, раскрываясь, и принимая, и больше прося. И горячее дыхание на губах, покусанных уже, из таких же покусанных припухших губ. А потом быстрее движется, еще быстрее, и стоны ловить уже не успевает, и сам еле сдерживается, и зажимает ему рот рукой, но не помогает, рыжий стонет сладко и протяжно, и совсем уже сознание утекает, и будто оголенные нервы по всей коже. И до крови закушена губа, чтобы молчать, а рыжий уже, похуй, и не сдерживается, и выгнулся до хруста, кончая, и по животу горячее брызнуло. А потом оба просто рухнули на пол, чуть улыбаясь, обнимаясь и тяжело дыша. И раскаленный воздух почти пришел в норму, когда тусклый свет в окна известил начало утра. И рыжий удивленно повертел головой, еще не вполне отошедший, усмехнулся тихо и протянул: — А где это мы?.. Песааа… это ж не наша церковь…