summer summer

Лето бьёт в голову — и это хуже, чем солнечный удар, серьёзно, мозги Намджуну отшибает напрочь. Не ему одному, надо сказать: Хосок с Юнги такие же дикие, горящие глаза, горячие лица, обгоревшие носы и плечи. Лето ударяет в голову; зелёное, жёлтое и голубое перед глазами похоже на слои пирожного. У Намджуна болит затылок: в голову напекло так, что хоть яичницу на ней жарь, но хорошо — давно не было так хорошо. Хлопанье крыльев, вскрики, рвущиеся из сотни птичьих глоток; чайки рассыпаются по берегу подвижной белой массой, только изредка мелькают полосы чёрных перьев. Орут так, что приходится повышать голос, если хочется что-то сказать и быть услышанным. Когда Юнги и Хосок смеются, то выглядят странно: смех тонет в пронзительном клёкоте, и кажется, что они тоже являются частью этого безумного хора. Намджун едва ли выглядит лучше. Море разбивается об их пятки, тепло и мокро, словно прикосновение собачьего языка. Стоит оставить на песке след, как волна тут же смывает его — вот тебе и метафора к «ничего вечного». Хосок убирает влажную чёлку со лба, и его лицо на какой-то момент кажется совершено незнакомым. Полотенце на его плечах потемнело от влаги, на шорты и бёдра налип песок, закатные лучи высвечивают его лицо мягким оранжевым — хоть сейчас на обложку какого-нибудь журнала. Забавно вообще, как в Хосоке это сочетается — простота и страшная притягательность, почти как в Юнги, но тот совсем отдельный случай. На Юнги широкополая соломенная шляпа, глаза прищурены, и он жутко напоминает крота. Его лицо блестит от пота и солёной воды, футболка на спине промокла. Щёки и нос порозовели и шелушатся — Юнги то и дело начинает их почёсывать или сдирать кусочки кожи. Самое страшное, что Намджун не может решить, выглядит Юнги отвратительно плохо или отвратительно хорошо. Юнги вытаскивает из кармана телефон, протирает краем футболки экран и камеру, наводит на скопление птиц; их там толком и не разобрать даже — одни крылья, клювы и желтоватые лапы. Раздаётся щелчок, потом ещё пара, Юнги подносит телефон к глазам и довольно мычит, рассматривая фотографии. Намджун заглядывает ему через плечо, экран немного отсвечивает, но даже так выглядит хорошо, выглядит высокохудожественно. У Юнги вообще всегда так, со всем, вот уж где, блин, особое видение мира и умение его передать другим. Сфоткал бы Намджун или Хосок — никогда бы не вышло что-то особое, просто фотка морских чаек на берегу, смотри-смотри, похоже на мутанта, лол. У Юнги даже чайка-мутант приобрела бы свой особый смысл и очарование. Намджуну проще словами-рифмами, а что не сможет облечь в слова, спрячет в музыке, тщательно завернёт и упакует, чтобы на века. Слова не выцветают, музыка лишь становится тише — Намджуну это подходит, Намджуну это нравится. Они так приходят иногда на берег, посидят посочиняют, обычно дурашливое что-нибудь, иногда до каких-нибудь «Хосок-носок» опустятся и ржут. Бывает, конечно, и серьёзное что-нибудь, и про жизнь, и про любовь — куда ж без любви. У Хосока летом такой краш случается — ДТП просто, столько кровищи, и осколков, и тяжёлых вздохов. Девчонка классная, надо сказать, и вроде как взаимнопострадавшая, только она в начале августа чемоданы пакует и до следующего лета не приедет. Намджун их ловит как-то гуляющими вместе и до сих пор об этом жалеет: оба шли тогда с такими странными лицами — счастливыми и виноватыми одновременно. До мурашек просто, до дрожи в пальцах — обожгло желанием написать немедленно, наложить на музыку, но потом подумал, нет, к чёрту, не его это. Хосок на следующий день сам им текст принёс — и, может, у Намджуна бы и вышло хорошо, но совсем не так. Лето такое клёвое, что намджуновы заметки пополняются по несколько раз ежедневно. Иногда не засыпается совсем и Намджун пишет целые простыни текста, и каждая фраза ему нравится, в каждом слове чувствуется биение жизни, словно под пальцами на запястье. Он отключается уже под утро, когда в голове не остаётся ни-че-го, и, проснувшись, слышит в голове песни. Они всегда кажутся почти идеальными в этот момент, и Намджун лежит, не решаясь открыть глаза, даже дышать пытается тише. У него в голове крутится альбом мечты, а потом звонит будильник или Хосок — и всё заканчивается. Кто бы мог подумать, что всякие чайки, и море, и солнце могут быть такими, что едва не захлёбываешься словами, что в груди тепло и сыро, лицу горячо, сердцу громко, и Намджун серьёзно боится, что больше не сможет ощутить чего-то такого же сильного, что эта волна, раз отхлынув от его берегов, уже не вернётся. Следы от их пяток просто застынут в песке, словно напоминание о том, что у них когда-то было, что они могли чувствовать так глубоко и жадно — и не могли насытиться. Лето кладёт ладони им на плечи, на лопатки — горячо, так горячо, думаешь, ещё минута и запахнет палёной плотью, но, нет, пахнет только морем, его прохладой и темнотой. Намджун вдыхает полной грудью, и кажется, что где-то под сердцем отпечатывается: июль, 2013