Дуэль

Как странно, что, казалось бы, обычный день может стать для одного человека самым счастливым днем в жизни, а для другого самым страшным. Но у него все было немного сложнее. Его жизнь была разделена не на дни, а на эпизоды, счастливые и нет. Павел Михайлович точно помнил тот день и миг, когда испытал доселе неведомое ему чувство трепета и счастья. Это случилось десять лет назад, в день, когда он приехал в имение своего старого друга и увидел там прекрасную девушку. Ее звали Анна, еще совсем юная и прекрасная девушка, дочь уважаемого дворянина. Но какое это имело значение, ведь когда он увидел ее, сердце пропустило несколько ударов. А затем их представили друг другу, она улыбнулась ему и покинула комнату, выйдя в сад с книгой в руках. А он, уже немолодой граф, остался стоять рядом с ее отцом и своим другом, желая лишь продлить тот светлый миг, когда она улыбалась ему. И это случилось: спустя пару дней, когда ее отец, Петр Федорович, устроил бал в своем имении. Павел Михайлович, сидя за своим рабочим столом у распахнутого окна, с грустью улыбнулся, вспоминая свои сборы на тот бал. Как же сильно он волновался в тот день, ведь ему хотелось произвести на эту девушку самое наилучшее впечатление. И поэтому он не жалел ни себя, ни слуг, которых откровенно загонял со своими поручениями. В тот памятный день он даже брился дважды, чем удивил самого себя. Смешно. Ведь на подобное событие он всегда приезжал при полном параде. Но этот бал был особенным для него. И пусть на нем не было тысячи гостей, как в столице, пусть его не посетил великий князь, но ведь там была она, а это имело самое главное значение. Стоило уже немолодому мужчине прикрыть глаза, как он, словно наяву, увидел свою роскошную карету, которая остановилась, возле имения Петра Федоровича в назначенное время под завистливые и восхищенные взгляды собравшихся. Большинство приглашенных сразу же поприветствовали его и стали представлять своих дочерей с явными намеками на то, что они были бы не против породниться с ним. Девушки же мило улыбались, порой опуская глаза, якобы смущаясь. А он лишь приветливо улыбался в ответ, соблюдая правила этикета. Но этикет уступил место чувствам, когда Павел Михайлович смог поприветствовать хозяев бала, а в частности, дочь Петра Федоровича, Анну, которая в ответ мило ему улыбнулась, впрочем, как и всем остальным гостям, приветствовавшим ее. Но какое ему было дело до остальных, если он был просто не в силах оторвать от Анны свой взгляд. Тогда ему казалось, что он запомнил ее каждую черту, каждый изгиб ресницы, каждый завиток темно-русых волос, убранных в причудливую прическу. В тот вечер графу это только казалось, а сейчас он знал точно, ведь ее образ у него вырезали на сердце. И даже спустя десять лет Павел Михайлович помнил ее нежно-голубое платье, помнил, как пригласил ее на танец и с каким волнением ожидал ответа, ведь казалось, все танцы с ней были давно расписаны. Но Анна согласилась на танец с ним, под одобрительную улыбку отца и матери, несмотря на множество молодых кавалеров, некоторые из которых просто пожирали ее глазами. Закрыв глаза и не слыша пения соловьев, Павел Михайлович, словно наяву, услышал ту мелодию, под которую они танцевали вальс. Перед глазами был великолепный зал, окруженный тремя колоннами и освещаемый великим множеством свечей. Рядом с ними кружилось множество пар, а возле стены, за столиками, играли в карты, но он видел только ее. Казалось, стоило ему протянуть руку, и он вновь коснется тонкого стана Аннушки, вновь посмотрит в ее синие глаза, в которых он готов был тонуть на протяжении десяти лет своей жизни. И словно в насмешку над этим светлым образом, сердце предательски напомнило ему о том, что тревожило его с самого первого дня их знакомства. Возраст... Он был старше полюбившейся девушки на двадцать три года, и тогда, впервые в жизни, Павел Михайлович задумался об этом. Что если именно это станет причиной ее отказа? Что если он будет противен ей как мужчина, ведь ее собственный отец был старше него не более чем на пять лет. Об этом было мучительно думать и тогда, и сейчас, но не думать об этом граф не мог. Тем более в тот день, когда смотрел, как совсем юная девушка танцевала мазурку с молодым гусаром. Но отвести от нее взгляда он тоже не мог и поэтому выбрал добровольную пытку: смотреть на ее улыбку и светящиеся от счастья глаза, но обращенные в сторону его молодого соперника. А в это время рядом с ним находились знатные мужи и вели светскую беседу о чем то, наверное, важном. Но для него была важна лишь она, Аннушка. – Больше всего на свете я хочу счастья для своей дочери, – произнес Петр Федорович, когда его собеседники удалились играть в карты. – Я вас понимаю, – судорожно сделав вдох, ответил немолодой граф. – И больше всего я боюсь ошибиться, – смотря на свою дочь, ответил хозяин бала, – что если мы понимаем счастье по-разному? Что если то, что я считаю важным, принесет Анне лишь страдания? – Я уверен, что вы примите правильное решение. – Надеюсь. Насколько я знаю, у вас нет детей. Простите, если мой вопрос показался вам бестактным, – тотчас же добавил Петр Федорович. – Отнюдь. Вы правы, детей у меня нет, но я хотел бы это исправить, – улыбнулся граф и все же отвел взгляд от своего наваждения. Павел Михайлович глубоко вздохнул, вспоминая разговор давно минувших лет. Петра Федоровича уже несколько лет не было в живых, а Аннушка по-прежнему была его наваждением. Она была его цветком, который он хотел оберегать и о котором мечтал заботиться всю свою жизнь. И именно это он сказал ей однажды, гуляя с ней в саду. В очередной раз закрыв глаза немолодой граф хотел воскресить в памяти тот миг когда он признался Аннушке в своих чувствах. И сквозь множество лет он словно вновь оказался в том саду, вновь увидел ее легкое желтое платье и густую косу перекинутую через левое плечо. Еще будучи совсем юной девушкой она держала в руках белую розу и делилась с ним впечатлением о прочитанной книге, а он, улыбаясь, слушал ее нежный голосок, который говорил о довольно серьезных вещах, которые она могла знать только из прочитанных ею книг. Они могли говорить часами, а слушать ее он мог вечно, но в тот раз он решил, что должен признаться и, смотря на белоснежную розу в ее руках, произнес свое самое заветное признание, которое стало смыслом их жизни. И сейчас, открыв глаза, он с тоской вспоминал ее румянец на нежных щечках и смущение, которое она не знала, как побороть. А он безумно боялся отказа или же насмешек над его чувствами. Но, к его безграничной радости, этого не последовало, а спустя пару месяцев Анна Петровна согласилась стать его женой. Взглянув на свое обручальное кольцо, Павел Михайлович почувствовал, как к его горлу подступает ком. Воспоминания играли с ним злую шутку, и сейчас он словно оплакивал их, оплакивал свою жизнь. Но как в такой день можно не вспоминать о самых светлых и важных моментах жизни? А его венчание с Анной было одним из самых дорогих его сердцу воспоминаний. Он в мельчайших деталях помнил тот день, счастливейший день в его жизни. И пусть на дворе была зима, она лишь еще больше подчеркнула красоту его невесты, особенно когда Аннушка вышла из кареты, и на ее волосы неспешно стали падать крупные снежинки, словно создавая ей снежную фату. А как можно забыть ее слегка дрожащий голос когда его Аннушка говорила священнику клятвенную речь? Или ее улыбку и слезы, когда на ее нежный пальчик священник надел золотое кольцо? Нет, этого он уже никогда не сможет забыть, впрочем, как и их первый поцелуй, как и новость о том, что его любимая супруга беременна, а впоследствии и день, когда она родила ему дочь, его счастье и смысл жизни, его Лизоньку. Вспомнив о своей доченьке, Павел Михайлович не смог сдержать слез, которые покатились из зеленых глаз. Лиза, его маленькая девочка, которую они безумно любили, стала самым главным подарком от Бога, подарком, о котором он даже не смел просить. Семь лет назад, когда она родилась, он испытал такую волну счастья, которую не смог бы описать словами никто, а впервые увидев свою маленькую девочку, он почувствовал в полной мере, что значит любить. И вот сейчас его девочке уже семь лет, и она безумно похожа на свою красавицу-маму. У нее тот же темно-русый цвет волос, аккуратный носик и смуглая кожа, а глаза ярко-зеленые, обрамленные в густые черные ресницы, как у ее отца. Его дочка соединила в себе их двоих: нежность и красоту матери, ум и задор отца. Лизонька стала его счастьем, и сейчас он боялся увидеть это счастье. Боялся взглянуть в ее зеленые глаза и солгать ей, ведь его дочь всегда хотела знать, куда направляется ее отец и когда тот вернется, и всегда чувствовала, если было что-то неладное. «А если уехать, не попрощавшись?» – шальная, глупая мысль, которая была отметена сразу же. Что если это будет их последняя встреча? Что если он больше никогда не сможет обнять свое сокровище и сказать, как сильно папа ее любит? Нет, об этом даже не могло быть и речи! И смахнув слезы с уже немолодого лица, Павел Михайлович достал из стола письмо, адресованное не ему. Светло-желтая бумага таила в себе самые сокровенные тайны и была орудием, которое уготовила судьба, чтобы покончить с ним раз и навсегда. Прочитав это письмо впервые неделю назад, он думал, что умрет от боли, поглотившей его сразу же, как только он узнал правду, но это было лишь начало, ведь самое страшное было впереди и ожидало его сегодня. Сегодня он причинит своей любимой Аннушке боль, и причинит он ее в любом случае. Ведь если дуэлянт сделает точный выстрел и убьет его, то супруге придется жить с этим всю оставшуюся жизнь, а их дочь ее никогда не простит, если узнает правду, так как очень сильно любит своего отца. Если же его выстрел окажется точным и погибнет тот юноша, то он просто не сможет смотреть Анне в глаза и видеть в них скорбь по этому подонку. Это был тупик, ведь его любимая женщина в любом случае будет страдать, но и спустить подобное, не реагировать на ее измену граф не мог... Судьба словно посмеялась над ним: подарив надежду на счастье на одном балу, она забрала ее на другом. Смотря на смятое письмо, которое он по-прежнему держал в руках, Павел Михайлович видел картинки из своего недавнего прошлого... Он помнил, как серьезно Анна подошла к приготовлению бала, который обещал быть самым громким за ближайшие полгода. Зал украшался строго под ее контролем, свечи расставлялись несколько раз, чтобы зал казался еще больше, были приглашены лучшие музыканты. А ее платье? Когда он увидел свою супругу в темно-зеленом платье с оголенными плечами, то казалось, его мир сузился, и он мог замечать лишь ее, свою любимую женщину. Его супруга очень любила балы, а он с удовольствием их устраивал, доставляя тем самым удовольствие своей жене и попутно решая свои дела. В тот вечер было практически все так же, как и обычно. Встреча гостей и нужных людей, приветствие друзей и прочие официальные ритуалы. Рядом с ним всегда была его Аннушка, и он чувствовал себя королем мира. Переполнявшую его гамму чувств нельзя было описать:нежность, гордость, радость, любовь... Он просто испытывал теплое пульсирующее чувство в груди, когда она была рядом с ним, когда на ее лице была улыбка, а глаза светились от радости. Единственное, что огорчало его, так это то, что из-за навалившихся дел он не мог танцевать с женой столько, сколько она хотела. И, видя ее слегка расстроенный взгляд, Павел Михайлович испытывал чувство вины, которое не давало возможности сосредоточиться на важных делах. Решение пришло неожиданно. Молодой офицер пригласил его супругу на вальс, и Аннушка с любопытством взглянула на него. Ну как можно отказать своей супруге в танце? И он кивнул, ведь это же был бал, а на нем принято танцевать. И Аннушка покинула его с молодым офицером, оставив супруга решать вопросы с другими мужчинами. Разве мог он тогда представить, что этот бал и этот танец перечеркнет всю его жизнь? Конечно, нет. Он решил все необходимые вопросы и пригласил свою красавицу жену на вальс, ведь это был их танец. Он вновь коснулся ее стройного стана, вновь посмотрел в глаза, в которых тонул уже много лет, вновь почувствовал тот же трепет от ее улыбки, который чувствовал десять лет назад. А она светилась, улыбалась, смеялась, танцевала. А он был счастлив рядом с ней. Но после бала, спустя неделю, Павел Михайлович, впервые за их совместную жизнь, испытал непонятное чувство, которое, словно ядовитая змея, поселилось в нем. Казалось, все было замечательно, вот только его любимая Аннушка постоянно о чем-то думала, и это что-то – или кто-то – вызывали у нее нежную и таинственную улыбку. И боясь признаться самому себе в этом, Павел Михайлович все же понял одно – причиной её улыбки, увы, был не он. Он помнил, как прокручивал в голове все детали, дабы удостовериться, что он ошибается, что это просто глупая ревность, которая может поселиться в сердце любого любящего мужчины, что Аннушка по-прежнему его и душой, и мыслями, и телом. Но сердце кричало обратное. И немолодой граф не сводил глаз со своей очаровательной жены, боясь только одного – что сердце окажется правым. И любящее сердце не ошиблось... Через пару дней, когда они семьей завтракали в саду, к нему подошел один из самых верных слуг и попросил отойти, после чего рассказал о том, что видел его Аннушку в объятиях другого мужчины и передал ему то самое письмо, которое полностью изменило его жизнь. А дальше все происходило как в бреду, и он вызвал на дуэль того самого офицера, который пригласил его жену на танец... Сейчас, более-менее здраво взглянув на ситуацию, Павел Михайлович точно знал, что поступил бы так же. Этот юнец оскорбил его, но, что не менее важно, он оскорбил его жену, посмеявшись над ней и над ним. – Вы ошиблись только в одном, граф, – с ухмылкой произнес молодой мужчина в военной форме, находясь рядом с двумя своими друзьями, – взяли в жены слишком молодую и красивую женщину, не подумав о том, что ей может захотеться молодого тела. Эти слова прозвучали в его памяти настолько ясно, что немолодой граф вздрогнул, будто вновь услышал их наяву, будто вновь услышал смех друзей того мерзавца. Эти слова были, как пощечина, и он не мог с ними мириться, даже если они были всего лишь его воспоминанием. Резко встав, Павел Михайлович порвал письмо на множество мелких кусочков, словно бы это могло облегчить его боль. Но облегчения не последовало, да впрочем, он его и не ждал. Он просто не хотел, чтобы это письмо кто-то увидел из слуг, чтобы пошли сплетни, чтобы его Аннушка страдала еще больше от пересудов и разговоров за ее спиной. Главное было сделано, и теперь, окинув взглядом свой кабинет, граф с грустью улыбнулся и покинул комнату, может быть, навсегда. Как только он закрыл дверь, его сразу же оглушил звонкий детский смех, и дочка с разбегу бросилась на руки папе. – Лизонька, – крепко обнимая свою единственную доченьку, прошептал мужчина. – Папенька, вы сегодня не пришли позавтракать к нам с мамой, – защебетал нежный детский голосок, – а я вас так ждала. – Прости меня, моя милая. Я был занят, – чувствуя, что его голос начинает дрожать, мужчина всеми силами старался сдержать свои чувства и не показать их дочери. – Больше так не поступайте! – смеясь, скомандовала Елизавета Павловна. – Я постараюсь, моя милая, – идя с ребенком на руках, отвечал граф, – а ты пообещай мне, что будешь слушаться маму и всегда относиться с пониманием и уважением к поступкам людей. – Обещаю! – Я люблю тебя, никогда не забывай об этом, моя милая, – опустив свою дочь на пол, он нежно поцеловал Лизу в щеку и, отдав дочь няне, быстрым шагом направился прочь из дома, стараясь скрыть навернувшиеся слезы. Больше всего на свете он боялся не увидеть свою дочь вновь... Но дороги назад не было. Его секундант был уже в карете, которая стояла возле входа в его поместье. Гнедые лошади нетерпеливо переминались с копыта на копыто, а кучер нервно перебирал поводья. «Все прекрасно знают, куда мы направляемся», – усмехнулся граф, спускаясь по лестнице, и не дожидаясь, пока ему откроют дверь кареты, сделал это сам. Уже садясь в экипаж, Павел Михайлович увидел в окне второго этажа свою Аннушку, которая не сводила с него глаз. Но не выдержав её взгляда, он отвел глаза и дал распоряжение кучеру трогаться. Карета не спеша поехала по вымощенной дороге, все дальше удаляясь от поместья. Карета мирно ехала по владениям графа, везя того самого на гибель. И неважно погибнет он физически или нет – морально Павел Михайлович был уже мертв, и приговор был исполнен изящной рукой Анны Петровны. А в это время за окном кареты проносились деревенские дома и поле, на котором и была замечена супруга Павла Михайловича в объятиях офицера. Все это время двое мужчин ехали, храня молчание. Лишь когда карета приблизилась к роще, друг Павла Михайловича, и по совместительству его секундант, задал всего лишь один вопрос: – Ты уверен? – голос прозвучал с легкой хрипотцой из-за долгого молчания. – Да, – безжизненно ответил немолодой граф. Нервное напряжение постепенно спадало на нет, а ощущение правильности его поступка только усиливалось. Он защитит честь своей жены даже путем собственной жизни. Это решение было окончательным, и никто на свете не смог бы сделать так, чтобы он отказался от данной дуэли. В этот самый момент карета остановилась. Они прибыли на место. Выйдя из кареты, Павел Михайлович увидел двух белых лошадей, привязанных к деревьям и мирно жующих траву, а неподалеку от них стояло два молодых офицера. Секундант что-то шепнул его противнику, затем быстрым шагом направился к другу и секунданту Павла Михайловича. «Этикет», – про себя ухмыльнулся граф, прекрасно понимая, что ни он, ни его обидчик не захотят отказываться от дуэли. А даже если этот офицер и захочет отказаться, то его противник будет непреклонен. Так и вышло. Секундант Павла Михайловича ответил отказом на предложение о примирении, и настал выбор оружия. Секунданты достали два деревянных ящика и открыли их перед дуэлянтами. На красном бархате лежало по два пистолета. И жребий пал на пару, привезенную секундантом Павла Михайловича, на что молодой дуэлянт лишь усмехнулся, прекрасно понимая, что владеет огнестрельным оружием лучше большинства офицеров своего полка. А граф, глядя на Андрея... фамилию он не помнил, пытался ответить только на один вопрос: неужели все дело в возрасте? Павел Михайлович не смотрел, как происходит заряжение пистолетов секундантами, он лишь глядел на своего противника и видел на его лице только усмешку. Ни стыда, ни сожаления он не нашел в его карих глазах. – Сходитесь! – громко, но испуганно прокричал секундант молодого офицера. Один Бог знал, сколько раз он пытался отговорить своего товарища от этой затеи и принести свои извинения, но все его доводы летели в пустоту, и дуэль была неминуема. Противники сошлись, не произнося ни звука, но их глаза говорили куда красноречивее, нежели слова. В карих глазах Андрея пылали насмешливые огоньки, а в зеленых глазах графа было лишь желание защитить честь своей семьи. Когда дуэлянты сошлись и повернулись друг к другу спинами, секундант Павла Михайловича громогласно произнес: – Каждый из дуэлянтов должен сделать по пятнадцать шагов! Таким образом, расстояние между вами должно быть тридцать шагов. После того как раздастся сигнал в три хлопка, вы одновременно стреляете! Пока секундант давал указания, каждый из дуэлянтов отошел на положенное расстояние. Молодой офицер уже рассчитал все свои действия и с нетерпением ждал сигнала, а Павел Михайлович глубоко дышал свежим воздухом, вспоминая, как совсем недавно он с женой и дочерью гулял в этой самой роще. И за эти счастливые воспоминания стоило драться. Раздался первый хлопок, и руки дуэлянтов поднялись, направив пистолеты друг на друга. Двое мужчин готовы были драться на смерть, вот только один дрался за поруганную честь своей жены и свою, а второй – из-за смеха друзей, которые стали свидетелями брошенной ему в лицо перчатки. Раздался второй хлопок, и на лице офицера появилась снисходительная улыбка: он смотрел на поседевшие волосы графа, на морщинки вокруг глаз и его посеревшее лицо. Во время второго хлопка откуда-то сзади раздался отчаянный женский крик «Подождите, не надо!» И сразу же раздался третий хлопок, и за ним последовало два выстрела с разницей в пару секунд. Резкая тупая боль пронзила его тело. Павел Михайлович рухнул на землю, а на груди появилось пятно крови, которое быстро начало расползаться. Его секундант с ненавистью взглянул на раненного в руку офицера и ринулся в сторону своего давнего друга, но был оттолкнут женщиной, которая вся в слезах бросилась к супругу. От ее крика у мужчин стыла кровь в жилах, и молодой секундант взглянул на друга, который смачно плюнув, отвязывал свою лошадь. Мгновение спустя офицер уже запрыгнул в седло и, нервно кивнул ему, чтобы тот присоединялся, после чего, стукнув лошадь по бокам, уехал прочь. А в это время Павел Михайлович лишь смотрел на голубое небо, которое распростерлось над ним и казалось сказочно прекрасным. Голос же его любимой Аннушки чудился таким далеким и ненастоящим, словно бы это был бред. И лишь когда он увидел ее заплаканное лицо, когда почувствовал, что его голова лежит у нее на коленях, а на его лицо и губы капают ее соленые слезы, почувствовал, что все было не зря. Его жизнь была прожита не зря. И в последний раз закрыв глаза, он покинул свою Аннушку, оставляя на ее руках следы своей рябиновой крови.