Ангелам нельзя!

Мой охотник устал, у него закрываются глаза. Насыщенный день? Понимаю, а я ведь предлагал выспаться. Эти двое думают о чем-то своем, точнее о действиях моего старшего брата. Хорошая тема, сам я в том разобраться не могу. Что ему от меня нужно? А ведь то, что нужно, я не сомневаюсь, он всеми силами пытается меня вернуть, даже Люцифера собирался освободить. Но… что во мне такого? Сильный? Так с мечом он не слабее. Может, Габриэль знает? Прислушиваюсь к себе, но нет, отвечать мне никто не собирается. А тем временем мой охотник проваливается в сон, аккуратно перекладываю его так, чтобы ему было удобнее, накрываю сверху своим плащом. — Долго еще? — все же лучше, если он будет спать в кровати, а не на заднем сидении, тогда я смогу укутать его своими крыльями… На лице у меня сама по себе появляется улыбка. — Часов двадцать, — отвечает Бобби. Много, даже слишком. Ну, ничего, если нападут — отобьемся. Вдруг я чувствую, что… что что-то не так. Я все еще машинально перебираю волосы Дина и… его дыхание слишком ровное, слишком спокойное, так не должно быть. — Дин, — никакой реакции. — Дин! — трясу за плечо, но мой охотник безвольной куклой лежит на моих коленях. Нет, только не это! Прикладываю пальцы к его вискам, направляю свою силу, чтобы достучаться до его разума, заставить проснуться, ожидаемо получаю энергетический разряд, как и тогда, когда пытался проникнуть в его мысли. — Что с ним? Отмахиваюсь, пробую снова, на этот раз вложив больше силы. В результате меня пробило так, что я едва смог сдержать крик. Пробую снова. Да, во мне определенно есть что-то от мазохиста. Бесполезно, я знаю это, я знал это сразу. — Он заперт в своем сознании. — Что? Ты можешь ему помочь? — Нет, — честно отвечаю я. — Он должен найти выход сам. Он меня даже не слышит! Моя беспомощность выводит меня из себя. Нужно что-то делать. Сколько нам еще ехать? Бесцеремонно влезаю в мысли Бобби. Ясно, значит, туда едем? Распахиваю крылья и перемещаюсь вместе с машиной. Сэм едва успевает вырулить и затормозить на мгновенно изменившейся трассе. Я распахиваю дверцу ногой. — Что мы можем сделать? — Только поддерживать в нем жизнь, пока он не выберется. — Ты… сможешь это? Как долго? — Я смогу делать это… вечно, — провожу рукой по щеке. — Дин, вечность — это долго, так что постарайся побыстрее, хорошо? Черт, откуда здесь снова взялись облака? Тьма вокруг меня рассеивается, и я вижу облака… Много-много, как будто они… из фильма. Я снова на Небесах! Мать вашу! Машинально оглядываюсь и никого рядом не вижу. Никого… Закрываю, открываю глаза. Бесполезно. Его здесь нет. Я один. Иду вперед, не стоять же в самом деле на месте. И вдруг… вижу ворота. Большие, золотые решетки. Чуть купольные вверху. Немного распахнуты, как будто приглашают. Я уже видел это раньше. Где-то. Или представлял себе. Я медленно подхожу ближе и осторожно трогаю решетку, чуть увеличивая простор между створками. — Осторожнее, тебе понравится то, что ты увидишь там. Я резко отскакиваю на добрый метр от ворот, шарю по карманам, но у меня нет оружия с собой… — Да оно и бессильно против меня, — кто-то усмехается и выходит. Странно, но он на библейского старичка совсем не похож. Скорее, на Клинта Иствуда, причем в ковбойском обличье. — Нравится? — он разводит руками, показывая одежду. — Я оделся так специально для тебя, Дин Винчестер. Рад знакомству, правда, — он пожимает плечами, — думал, это произойдет значительно позже. — Я… — до меня доходит, что и как, и я опускаю глаза. — Но почему сейчас? — я… не верю. Не хочу верить. Только не сейчас! Как же они без меня? — Ты и так задержался, Дин, — он качает головой и, чуть наклонив ее набок, смотрит на меня мудрыми глазами. — Ты же сам это знаешь. Разряд молнии, авария, проделки нашего любимого и невыносимого Габриэля… Дин, как думаешь, почему он убивал именно тебя, а не Сэма, чтобы доказать что-то вам обоим? Я непонимающе на него смотрю. — Почему? — Потому что именно тебя на Земле уже давно не должно быть. А ты все ходишь, меняешь ход жизней людей, который должен был спокойно течь без тебя. — А… а почему сейчас? — я растерян, я не хочу умирать, я… — Потому что людям нельзя так просто являться в рай, Дин. Ты молодец, ты пошел за любимым, но… Извини, но ты всегда делаешь и только потом думаешь. Тут душам-то непросто разгуливать без спроса, а ты решил, что твоя очередная глупость окажется безнаказанной? Смело. Безрассудно. Вполне в духе Дина Винчестера. С этим не посмотришь… — Слушай… — Петр, — подсказывает мне собеседник. — Да, Петр… А может, еще один шанс? А? Я… я больше не буду пытаться попасть в рай. — Дин… — он улыбается, но грустно. — Сколько их уже было у тебя, этих шансов? Я сторожу эти ворота не первый век, даже не первое тысячелетие, и хорошо знаю, что люди не меняются. Мы решили не выжигать тебе глаза, позволить тебе увидеть небо во всей его красе, а потом… просто забрать тебя. Время пришло, Дин. — Мы? Кто это — мы? — и тут до меня доходит. Нет на Небесах Бога, так кто главный? С кем они решили? У кого забрать? Я начинаю пятиться, готовлюсь убежать. — Беги, — он даже не двигается с места. — Тебе некуда бежать, Дин. Твоих друзей-помощников здесь нет, а впрочем, — он вдруг снова усмехается. — Если ты так хорош, то давай, ищи выход. Он есть, один-единственный, если ты его найдешь, я позволю тебе уйти. Но я даже ставить на тебя не буду, уж извини. Ты ведь просто человек. Люди на такое не способны. Секунду я стою на месте, как вкопанный, как будто прикован. Поворачиваюсь и бегу. Это место действительно похоже на крепость. Не знаю, что за заклинания здесь использовались, сколько печатей наложено, но стоило мне войти, как «ангельское радио» заткнулось, я потерял даже эту зыбкую связь с Небесами. Это… как будто другой мир. Сэм подходит ко мне, и я резко, инстинктивно отодвигаюсь в сторону. Я не хочу, чтобы он прикасался к Дину. Я не хочу, чтобы к нему хоть кто-то прикасался. Я чувствую его душу, она все еще там, внутри, но до нее не достучаться. Неужели и эта легенда — правда? Я… я ничего не смогу. Захожу в первую попавшуюся дверь, да, это спальня, здесь есть кровать, и мне больше ничего не нужно. — Кас, — я резко захлопываю дверь перед носом Сэма, сам осторожно кладу Дина, ложусь сам, расправляю крылья. Он не умрет, я не позволю. Я не потеряю его так просто. — Дин, ты справишься, — шепчу я, прекрасно зная, что докричаться до него не получится. Тогда для кого я это говорю? Для себя? Вливаю в него свою силу, свою волю, свои чувства. Поддержать два сосуда, да, не думал, что такое мне пригодится. — Что мне делать? Что? Почему? Мое тело начинает трясти… Боль, та, о которой я почти забыл, возвращается с новой силой. Плевать, что я говорю себе, Сэму, никто еще не возвращался. Да, Дин особенный, но… Я один. Меня не покидает чувство, что это случилось с ним из-за меня. Что я отвечаю за все это. Впрочем, я и отвечаю, нечего себя выгораживать. — Кас, — Сэм открыл дверь, но я вытолкнул его из комнаты. Я что? Шипел? Утыкаюсь подбородком в любимую макушку. Что мне делать? Я… не могу так… не могу без тебя. Зрелище облаков стремительно меняется, затирается, как будто ластиком, но не до белого, напротив, до иссиня-черного цвета. Справа гремят молнии, слева — возникает какой-то гул. Куда бежать? Как будто им сложно создать иллюзию бесконечной темноты для меня… Но мне нельзя останавливаться. Я знаю это. Влево, вправо — нельзя, наверх — ясно нет, куда уж выше, а если вниз? Сажусь, руками начинаю копать. Раскапываю — как будто это и правда земля, это же привычное для меня дело. Копаю, копаю, пока не замечаю… пальцы, торчащие из земли. Копаю, копаю, замечаю светлый плащ, еще немного… Это не может быть правдой, хотя, конечно, может. Я отскакиваю от Каса, он холодный, он мертв, его лицо искажено гримасой боли. Но он вдруг встает и идет ко мне, вытянув руки. А за ним… встает и идет на меня Сэм. Кошмары, иллюзии, они думают, я сдамся? Ха, ничего подобного, мне нужно обратно, меня ждут. Закрываю глаза, думаю. Возвращаюсь к воротам, Петр смотрит на меня. Он уже не в обличье Клинта Иствуда. Напротив, бодренький такой греческий старичок. Я так и думал. — Отведи меня к начальству. — Куда? — он усмехается. — К начальству. К тому, с кем вы там решали. Давай, я согласен увидеться с ним. — Согласен? Да ты… Впрочем, пойдем, — он взлохмачивает мои волосы, когда проходит мимо, я машинально приглаживаю их обратно. — Только не удивляйся тому, что увидишь, ладно?.. Этот мир не имеет смысла. Все, что в нем есть — это страдания и смерть. Сэм приходил несколько раз, еще Бобби был. Я на них шипел. Они говорят, что я псих. Не буду с ними спорить. Мы-то знаем правду, да, Дин? Я молился, почти всем, разве что Рафаилу не стал, злой он… хитрый. Не нравится он мне. Вообще не нравится. Вот если бы вместо него был какой-нибудь другой мой брат… Ну, не Михаил, тот слишком суровый, а вот остальные бы два мне точно помогли. — Они меня не слышат, — вот что я заключил после нескольких попыток связаться с внешним миром. — Или я не слышу их. Мой разум медленно мутнеет, а сила наоборот возрастает, медленно так, но я чувствую это. Я безумен? Да, вполне. — Кас, — это Сэм, уже ученый, дверь широко не открывает и в комнату не заходит. — Ты сидишь здесь уже две недели. Бобби нашел несколько способов разбудить сновидца. Может, попробуем? Под моим взглядом дверь открывается шире. О, там и Бобби был. Он делает шаг в комнату, я скалюсь, мои крылья приходят в движение, хлесткие удары… Они понимают и не подходят ближе. — Это ритуал, нужно провести его… — Я сам! Не хочу, чтобы они приближались к моему Дину. Не позволю, они наверняка хотят забрать его у меня. — Хорошо, — Бобби осторожно положил на пол книгу с закладкой, видимо, описание того самого ритуала. Крылом подбираю книгу. Это все? Тогда… Дверь захлопнулась резко, древесина затрещала. Не позволю никому отнять его у меня. — И сколько мы будем ждать? — Столько, сколько нужно. Ты сам хотел увидеть начальство. — Но я не могу тут прохлаждаться! Меня ждут! — Кто? Твой безумный ангел, твой брат, недососуд Люцифера, и старый алкоголик? Это твоя семья, Дин? — Да. И ты был бы поосторожнее со словами. — А что ты мне сделаешь? Я пожимаю плечами. Он прав. Мы ждем тут уже целую вечность. А я хотел разделить ее с Касом. — А кого мы ждем?.. Ты так и не сказал. Если он ушел, то когда вернется? Петр пожимает плечами, мудро смотрит на меня. Вдруг встает, потягивается. — Он здесь, Дин. Идем. Я встаю, отряхиваю пылинки, которых нет, и по которым я… так скучаю. И тут до меня доходит. Я встаю, подхожу к двери. Разворачиваюсь и ухожу. Иду, иду долго. Ну, ничего, я же знаю, куда мне нужно. За это время Петр рассказал мне очень много о рае. О том, что у меня он будет персональным. Что я увижу маму, если захочу, отца. Что больше не будет монстров, не будет косяков, не будет смертей родных мне людей. Не будет всего того, от чего так не хочется жить. Ведь жизнь это далеко не сказки, а я ведь понял это еще с детства… Я иду и иду, дохожу до края облаков. Смотрю вниз. Они рассеиваются, внизу — скалы. Я раскрываю руки, как крылья, и лечу вниз. И слышу в голове его мудрый голос. «Неужели ты все-таки выбрал боль вместо блаженства, Дин Винчестер? Да, ты все верно понял, хотя тугодум тот еще. Никто не возвращается, потому что всем достаточно было боли, которая была у них при жизни. Но ты еще и мазохист, каких еще повидать. Ладно, бывай, Дин. Мы скоро увидимся. Впрочем, это зависит от тебя». Я лечу, разбиваюсь о скалы, чувствуя невыносимую слепящую боль, меня разрывает на куски, и я… открываю глаза. Даже я не понимаю, на каком это языке. Чисто набор звуков, не имеющих ничего общего со здравым смыслом! Однако продолжаю монотонно повторять заклинание, несколько часов уже повторяю; свеча справа догорела и погасла, щелчком создаю новую, уже горящую, и продолжаю. Тело моего охотника лежит в центре знака силы. Красивый… мой. Только мой, весь, полностью. Недавно эти двое пытались выломать дверь, но я их перехитрил! Я переместился в соседнюю комнату и теперь сижу здесь. Знаешь, у нас с тобой много общего. Ну, детей, конечно, нет, но я завел мышь. Я зову ее Алисой. Ты ей нравишься… я с ней говорил. Тело в центре круга пошевелилось. Это… это работает? Продолжаю повторять заклинание и смотрю, как ты открываешь глаза… Хороший мой. Мы с Алисой скучали, теперь мы будем воспитывать ее вместе. Смеюсь, истерично так. Не могу остановиться. Дин, я счастлив. Или окончательно сошел с ума. Впрочем, даже если так, меня все устраивает. Я сажусь, оглядываюсь по сторонам. Магический круг, горящая свеча. И Кас с совершенно безумными глазами. — Кас… — на его лице щетина, рубашка порвана, местами выгорела. Он сидит вне круга и смеется. Я пытаюсь подползти к нему, но круг меня не выпускает. Продолжая безумно хохотать, мой ангел стирает носком часть мела, и я подползаю к нему. Хватаю его за плечи, трясу. Сколько же меня не было?.. Раньше не мог сообразить, как выбраться? Смотрю в его глаза, он смотрит на меня, но не верит, что это я. Мне становится больно. Вот к какой боли я пришел. Наша с тобой жизнь — это боль. Сплошная боль. Я приближаю к нему свое лицо, нежно касаюсь своими губами его — обветренные, искусанные, но зато в глазах — проблеск осознания, искорка веры. Мои губы покалывает, хочется поцеловать еще раз, но мое тело вдруг начинает крутить, внутренности сжимаются, сердце колет так, что хочется кричать. Жарко, холодно, больно, душно… в тело возвращается душа. Я опускаю голову Касу на плечо, скрывая эмоции боли, правда колбасит меня все равно знатно. Сквозь боль, я чувствую чьи-то знакомые, едва ощутимые объятия. Он еще не верит. Наверное, что-то с ним не так, что-то случилось. Корчась, я поднимаю голову и отрывисто шепчу ему на ухо: — Я здесь, я… вернулся. Это я, Кас, это правда я. Итого мне хватило двух месяцев, чтобы сойти с ума. Нежно обнимаю свою галлюцинацию. Усаживаю к себе на колени. Ну вот, я счастлив, всем доволен и, как ни странно, жив. — А я завел нам мышь, — вытаскиваю из-за пазухи маленькое существо, показываю Дину. — Ее зовут Алиса, и мы с ней тебя любим. Ему что-то не нравится. Даже моя собственная галлюцинация мной недовольна. Докатился. — Я молился им… всем… но мой голос проходит… я попытался улететь, но эти двое заперли меня здесь, я не смог вырваться и попросить помощи. Ему все еще что-то не нравится, да ладно, не сердись, ты же не для этого моим сознанием создан? Или для этого? — Эти двое хотели тебя забрать, я знаю, они хотели забрать тебя у меня. Но я им не позволил. Я их отпугивал… вот, — я зашипел, показывая Дину, как я отпугивал наглых похитителей. Я закрываю глаза. Сколько же прошло времени? Что с ним? В глазах совсем нет смысла… никакого… Как будто… Я встаю с его колен. Он грустно, устало смотрит мне вслед, а потом возвращается к книге и знаку начерченному на полу. Снова и снова что-то шепчет… Я спускаюсь вниз, и у Бобби из рук падает сковородка, падает ощутимо, с грохотом, и Сэмми выскакивает на кухню. — А ничего такой домик, каменный, — говорю я, прежде чем они оба душат меня в объятиях…

— Значит, два месяца… — я ерошу волосы, это нервное. Конечно же, он помутился рассудком… чертов повернутый на мне ангел… — Мы пытались поговорить с ним, как-то вытащить, но все бесполезно. Как ты выбрался, Дин?.. Я молчу. Какая разница. Петр был прав. И люди, которые не возвращались на землю, — тоже. Почему я все помню?.. С хрена ли? Я ударяю кулаком по столу, так, что ребята подскакивают, обессиленно опускаю голову на сложенные на столе руки. Кажется, я знаю, из чего состоят крылья Каса. Из того же, что сейчас переполнило меня до краев. Что ж… устроим взрыв. И отправимся на Небеса вместе. Я поднимаюсь наверх, опускаюсь позади ангела, обнимаю его за плечи. Он поворачивается, смотрит на меня все теми же безумными глазами. Я чувствую, как из края глаза стекает слеза, но мне все равно. Просто чувства, просто эмоции. Самое дорогое мне существо сошло с ума из-за меня. Я вернулся, но чувствую только боль. Я обнимаю Каса крепче, не выпуская его спину из своих рук, опускаю голову ему на плечо. Видение уходит… я ему надоел, ну, что ж, у меня есть дела — черчу знак и продолжаю читать заклинание. То, что я не вижу Дина в кругу — не значит, что его там нет… Впрочем, видение быстро возвращается, обнимает, от него тепло… а еще я чувствую эти дрожь и боль. Странно… не нравится мне это, не хочу, чтобы Дин из-за меня страдал. — Я тебя разбужу, — говорю я ему. — Мне Сэм дал заклинание, его надо повторять… Я повторяю, — вот, видишь, я что-то делаю, не грусти. Ты очнешься, и мы будем вместе. Ты ведь очнешься? Ты всегда был особенным, ты можешь то, что не могут другие, и ты выберешься, обязательно. Я верю в это… — Мне не нравится этот мир, он жестокий, он отнял тебя у меня… — но я его исправлю, как только ты откроешь глаза. Мое видение шепчет, что он уже проснулся, что он здесь, со мной. Он хочет, чтобы я отступился? Но… что мне делать тогда? Я должен спасти Дина, я знаю, что не могу, но должен. Без этого я… я исчезну, останется только боль и сила. — Мне тоже не нравится этот мир, Кас. Я… раньше его просто не любил. А теперь ненавижу. Он пытается разлучить меня с теми, кого я люблю, с завидной регулярностью… Я не знаю, как вытащить его из этого состояния. Только что был план и вот уже погас, я боюсь, что станет хуже. Ангельская психика та еще штука… его видение, то есть я, может делать все, что угодно, верно? Но связь со мной, как с подопечным, осталась? А наша связь? Я встаю, снимаю футболку. Встаю прямо перед ним и беру в руки кинжал. Он смотрит непонимающе, все еще сидит на коленях, уперев руки в книжку. Я провожу ножом по животу, вспарывая кожу. Неглубоко, как будто пытаю сам себя. Физическая Боль? Что это? Это так, щекотливое поглаживание. Но он морщится, смотрит себе в то же место, совсем не понимает, что происходит. — Призраки не истекают кровью, Кас, — говорю я и режу предплечье, глубоко, чтобы задеть побольше сосудов. Кровь так и струится, пряча под собой знак. — И призраки не смогут убить себя, если сделают вот так, — я на четверть всаживаю клинок себе в грудь, в область сердца. А вот это почему-то больно… Крылья перехватывают руки этого существа, отводят их в стороны одним резким рывком, обволакивают его. Сила струится во мне, излечивая раны даже не прикосновением — одним взглядом. Он… он имеет плоть? Он чувствует боль и пытался себя убить? Мелькает мысль, что мне удалось… ему удалось, он проснулся, все хорошо, уже все хорошо, он со мной. Я дождался… — Ты… не можешь быть настоящим, — говорю я ему. — Все слишком хорошо, чтобы быть правдой, — выдергиваю клинок из его груди, надо же, умудрился залечить рану вместе с ним… Мир не позволит мне быть счастливым. Надо было сразу отрезать себе крылья. Вогнать клинок в сердце и оставить Винчестера в покое… Все бы было хорошо. Сажусь на место, снова беру в руки книгу… читаю. Буквы прыгают, я запинаюсь… смотрю поверх страниц, — мои крылья все еще крепко держат мое видение. Не хочу, чтобы он повторил свою попытку суицида. Не хочу смотреть на то, как Дин истекает кровью. Я не позволю ему себе навредить. — Кас… — я сглатываю, — ты излечил меня, молодчина, чувак, ты стал сильнее. Но призраки не могут чувствовать боль… — он даже не смотрит на меня. Могут. Они тоже состоят из нее. — Кас! — я рвусь из его крыльев. — Кас, это я! Ну, посмотри же на меня! Ты, ты же чертов ангел господень, неужели ты не чувствуешь, что это я?.. Что я жив, что внутри меня — моя душа! Что меня нет больше в круге! Я видел Петра, Кас! Он не передавал привет, но сказал мне, что я возвращаюсь к боли. От которой бегут все нормальные! Видишь, Кас, я тоже ненормальный, раз я вернулся! Кас! Услышь же меня, пернатая ты сволочь, сошедшая с ума! Его крылья отпускают мои запястья, медленно расступаются. Кас смотрит на них, хмурясь. Да, чувак, они всегда были благосклонны ко мне… Мне хочется ударить его. Привести в чувство. Да какой там, мне хочется избить его до потери сознания, чтобы он все-таки в него вернулся. Что же ты сделал с собой, дружище? Кто тебе позволил? Я сажусь на кровать. Оглядываю комнату. В ней — ничего, только повсюду разбросанные листья, какой-то другой хлам. В ней витает безумие. Может, мне тоже сойти с ума? Только как? Кас, подскажешь ответ на вопрос? Или пройдет пару месяцев, и я свихнусь, глядя на тебя такого?.. Хотя нет. Я возьму меч и убью нас обоих. Раньше. Кстати, это идея. Или к Кроули сходить? Может, посоветует чего?.. Смотрю на это форменное безобразие. Мои крылья меня не слушаются… опять! Я должен проучить их, хватаюсь за одну из лент, меня прошибает разряд тоски и безысходности и отбрасывает в стену, по которой я и сползаю вниз. На руках ожоги, под моим взглядом они очень быстро зарастают, но все же. — Они меня не слушаются, — сообщаю я своему видению. — Совсем. Пытаюсь снова взять книгу, но Лента хватает ее до меня и испепеляет прямо на моих глазах. Развеивает начертанный круг и вообще ведет себя безобразно! — Эй! Мне это нужно! Пепел подымается в воздух и равномерно разлетается по комнате… Сажусь на пол, обнимаю свои колени и кладу на них свою голову. Смотрю на видение, оно смотрит на меня. — Ты настоящий, да? — Кажется, да, — я усмехаюсь, — я не знаю, как тебе еще это доказать. Даже они, — киваю на крылья, — уже поверили. А ты все не хочешь, — упрекаю я его. Он прячет лицо в ладонях, остаточное явление тела, а потом быстро отнимает их от лица. Смотрит на меня, но я сижу на том же месте, я не исчез. Вздыхаю, встаю, подхожу ближе — он весь сжимается. Опускаюсь на колени рядом — отшатывается. Кончиками пальцев касаюсь его плеча, он начинает дрожать, хочет убежать, но его держат крылья. Я усмехаюсь, ей Богу, иногда мне кажется, будто они мои. Я пододвигаюсь ближе и обнимаю его. Он дрожит, все еще сжимает свои колени. Пользуясь его же крыльями, я чуть выпрямляю Каса, снимаю с него рубашку и прикасаюсь кожа к коже. Да, ты не помнишь того, что было между нами. Но хотя бы вдохни мой запах, пусть тело вспомнит, вспомнят инстинкты. Я держу его в своих объятиях и закрываю глаза. Господи, почему я не чувствую хотя бы что-то, кроме всепоглощающей боли?.. Они… поверили. Дин так близко, я слышу его дыхание, чувствую его прикосновения. Он здесь, он рядом, он… мой. Поднимаю свою руку и осторожно кладу ее ему на лопатку… упругая теплая кожа, его… чуть надавливаю, стараясь усилить контакт, прижимаю к себе, провожу вниз, опускаю голову и целую его в шею… Падаю на колени, попутно увлекая его, опускаю… нет, не на пол, а на так вовремя оказавшиеся в нужном месте крылья, нависаю над ним… Даю волю своим чувствам, своим инстинктам (хотя можно ли их так назвать?), выпускаю их на волю, окунаю его с головой. Мне все равно, видение ли ты или нет, это потеряло значение, когда я почувствовал твой запах. Я хочу тебя. Хочу! Целую, покусываю, зализываю, ласкаю. Он подо мной, я слышу его стоны. Я хочу слышать больше, я хочу больше чувствовать. — Дин, я хочу тебя. Я тоже хочу тебя, Кас. Безумно. Брр, это не то слово. Но проблема в том, что тебе сейчас все равно, настоящий я или нет. Ты очень соскучился… Секс… может снова выбить ему мозги. Вставить на место, точнее. Может, оно и к лучшему? Если с ним все снова будет хорошо? Ну, забудет меня, я убью себя потихоньку… Я смиряюсь с тем, что он забудет меня, и боль будет единственной моей спутницей. Это уже выпадало на его долю, пусть теперь будет на моей… Я закрываю глаза. Кас целует мой живот, скользит рукой под джинсы, я выгибаюсь ему на встречу. Что ж, по крайней мере, расставание будет более чем приятным. Я снова оставил на нем засос. Не знаю почему, но я не могу их вылечить своим прикосновением. Провожу по нему, целую снова, но уже нежно. Избавляю его от остатков одежды, мне… она не нравится, зато горит хорошо, быстро и не причиняет боли моему охотнику. Только… я чувствую, что он… не счастлив. Пытаюсь закутать его своей любовью, своим счастьем… своим желанием, но натыкаюсь на стену боли… не моей боли… Останавливаюсь, целую это странное существо в губы, легко, едва касаясь, и падаю рядом. — Почему тебе больно как… мне? — Потому что ты не помнишь меня?.. Потому что мы нарушили много правил и теперь не можем быть вместе? Быть счастливыми? Потому что я вернулся, а ты… сошел с ума? Из-за меня… Кас, я… я никого и никогда так не любил. Мне больно смотреть на тебя такого. Да что я рассказываю, ты об этой боли знаешь больше меня. Я сажусь на кровать, скрещиваю руки на коленях. — Зачем я вернулся? Зачем мне этот мир без тебя? Кас, если ты думаешь, что я все еще призрак, то дай мне умереть. Пожалуйста. Я хочу обратно, и я выберу другой путь. Я опускаюсь на пол, сажусь, вытянув ноги. Тянусь за одеялом, закутываясь в него, отрицательно кивая крыльям, появившимся тут как тут. Мне очень холодно. Но мне не нужны его крылья без него самого. Мои крылья обессилено падают вниз. Беспомощные, как будто потеряли единственный смысл своего существования. А впрочем, действительно, зачем им быть, если они не могут прикоснуться к тебе. — Не говори так, — я подползаю ближе. — Я… люблю тебя, — протягиваю руку, пытаюсь прикоснуться к его лицу, но он отстраняется. Нет, не делай так, ты мне нужен, ты нужен мне больше всего мира и всех других миров. Я просто обнимаю его, крепко, до боли. — Никогда больше не говори так… Ты… ты единственное, что мне нужно. Ты все, что у меня есть. Не отпускаю его, никогда не отпущу. Он мой, никому не отдам…