***
— Не верь тому, что они говорят. Мы — дохлые мухи на летнем солнцепёке, неужели? Брошенные, с липкими отметинами от медовой ленты? Знаешь, это даже поэтично, и я бы, может, восхитился, если бы речь не шла о наших придурковатых друзьях, — Пати держит в руках уже изрядно измочаленную бумажку, затем мнёт её ещё больше, превращая в маленький комок, и, размахнувшись, бросает прямиком в мусорную корзину. Удовлетворённо улыбается попаданию, а затем берёт Грейс за подбородок, внимательно заглядывая в глаза. — Помни об этом, Грейс, помни всегда. Они будут раз за разом стараться выставить нас в невыгодном свете. Понимаешь, они недовольны тобой, недовольны нами, путём, что мы избрали. И эти жалкие потуги, право слово, заслуживающие лишь сочувствия — всего лишь способ заявить о себе. Проявить власть. Понимаешь? Понимаешь меня, Грейс? Она в ответ лишь кивает, чувствуя, как внутри всё проясняется. Пати снова разогнал все сомнения — словно добрый волшебник, пусть он всячески и открещивается от подобного прозвища. Морщится, машет руками, а потом берёт в охапку и тащит в куда-то одном ему ведомом направлении. В этом весь он — жизнь в полёте, с распростёртыми крыльями, вечная погоня за чем-то. — Брат, защити меня! — кричит Пойзон, лукаво улыбаясь. Грейс не может понять, к кому обращается её друг, пока не видит кудрявое облако волос, виднеющееся над крышей автомобиля. Тогда она прыскает, тихо, чтобы не обидеть Джета: вот уж кого всегда можно узнать издалека, это точно. — Что? — Стар появляется уже весь, держа в руках открытую упаковку шоколадных драже. Он тут же протягивает её Грейс, тепло улыбнувшись, а затем вопросительно поворачивается к Пойзону. — Что ты сказал? — Я сказал: «защити меня». У Пати — улыбка до ушей, он буквально светится, и даже поглощённая изучением конфет Грейс понимает, что он снова что-то задумал. Волосы красным огнём вспыхивают на солнце, а синяя кожа куртки блестит, переливаясь. «Яркий» — кажется, это первое, что приходит на ум, когда видишь перед собой Пойзона. Яркий, словно впитавший в себя все краски этого мира, излучающий свет. — От кого? Снова не поделил что-то с Фаном? — Джет хмыкает и поправляет свои тёмные очки. Грейс улыбается, протягивает Стару конфеты, но тот отказывается. — Они купаются в деньгах ценой нашей крови, и сегодня я намерен выпустить её из них. Так что защити меня, брат, прикрой, если возникнет такая необходимость. Если понадобится, спрячь за своими волосами, это тоже будет посильная помощь. Джет, было посерьёзневший, фыркает и качает головой. В этом весь Пати — синтез зрелого и ребяческого, позёрства на публику и горячего, страстного, искреннего сердца. Стар разворачивается и готовится уйти, как вдруг чувствует прикосновение к своему запястью чьей-то небольшой, но довольно сильной руки. — Ты же защитишь меня, правда? — говорит Пати, но Джет знает, что кроется за этими словами. «Ты же защитишь её?», — беззвучно шепчут губы Пойзона, в то время как взгляд по-прежнему искрится весельем. Напускным, перекрывающим беспокойство где-то глубоко внутри, но полностью его не уничтожающим. — Да. Джет сжимает руку друга и медленно идёт прочь, оставляя две фигурки — одну побольше, другую поменьше, — позади.***
— Джет, ты не веришь в Бога. И никогда в него не верил, что, наверное, правильно. Потому что, если бы он существовал, то дерьмо, что творится сейчас на планете, никогда бы не появилось, ведь правда? В смысле, церковь не может ответить на этот вопрос, пусть и пытается. Как же! Лишь делают умные лица, да подбирают полы своих ряс, чтобы ненароком не запачкаться о нас, грешников. Вот ты не веришь в Бога, а я не верю в удачу. Почему? Да потому, что полагаться нужно лишь на самих себя. На самих себя, Джет, понимаешь? Ты не веришь, я не верю, а они, эти мрази, не верят в нас. Да и плевать на них, если честно. Я верю в то, что мы — враги, и этого хватает. Пати замолкает и бросает взгляд на Джета. Тот лежит, укрытый тёплым шерстяным, немного колючим одеялом — уютная картина, если не обращать внимания на пугающую бледность лица Стара. Знакомые кудри сейчас выглядят особенно тёмными на его фоне, и Пойзон, собирающийся убрать их со лба друга, замирает. Слишком уж хрупким, сломанным выглядит Джет, настолько, что к нему просто страшно прикасаться. Пати отчаянно, до невозможности хочется, чтобы Стар открыл глаза. Чтобы посмотрел своим обычным строгим взглядом, пусть даже бы сделал замечание, как он это любит, что угодно — но лишь бы открыл глаза. Вместо этого же Джет лежит, по-прежнему бледный до жути и дышит так, что порой этого даже не заметно. Слабо, грудь, не поднимается совершенно, кажется. Сегодня Джет чуть было не погиб, и с этим фактом Пати по-прежнему не может смириться, не может принять. Тот момент, когда они практически праздновали очередную победу, и тот, когда Стар, нелепо взмахнув руками, рухнул на землю, взметнув слой пыли и песка, кажутся настолько далёкими друг от друга, что складывается ощущение, что произошли они в разные дни, года, столетия.***
— Эй, придурки, счастливо оставаться! — Фан ехидно ухмыляется, запрыгивая в машину. Там он падает прямиком на Кобру, отчего тот довольно чувствительно прикладывается головой о дверцу, шипит и потирает ушибленное место. Грейс испуганно бросается к окну, наблюдая за тем, как, отстреливаясь, Пати и Джет мучительно медленно, как ей кажется, добираются до остальной команды. Вот уже почти, она уже четко видит лицо Пойзона с измазанной чем-то щекой. Вот уже улыбается ей, почти незаметно. Вот уже… Неожиданно Стар глухо вскрикивает, покачнувшись, а затем падает на землю. И в этот момент Грейс чувствует, как её сердце падает тоже. Пати мгновенно бросается к другу и на время скрывается из поля зрения Грейс. Она тоже порывается к ним обоим, но её крепко удерживает рука Кобры. Он бледен, а губы сжаты так сильно, что превратились в узенькую полосочку, но хватка у Кида сильная. Грейс понимает, что все попытки сопротивления бесполезны, и лишь молит про себя, чтобы всё это поскорее кончилось. Кобра пересаживается вперёд (уступает место Пати и Джету, ведь они обязательно вернутся), а Фан выскакивает из машины, чтобы помочь. Когда через несколько секунд (показавшихся тогда ей целыми часами) на заднее сидение грузно приземляется Стар, которого втолкнул Пойзон, после чего рядом садится и сам Пати, а затем в салон буквально запрыгивает Фан, у Грейс по-прежнему сохраняется чувство нереальности всего происходящего. Она находится в его власти и тогда, когда автомобиль, взвизгнув шинами, резко срывается с места, когда они, как никогда быстро, мчатся вперед, когда она смотрит на белое лицо находящегося без сознания Джета и не менее бледного Пати. Когда Пойзон вместе с Фаном заносят Стара в относительно безопасное помещение, когда выгоняют её из комнаты, чтобы не видела, как они пытаются спасти его жизнь. Когда Пати напивается и начинает задумываться о смерти. Когда она, наконец, гладит его по волосам и тихо плачет, не имея возможности зарыдать в голос. Когда всё становится настолько плохо, что, кажется, это не исправить уже никогда.***
«В данный момент боль пронизывает меня до костей». Пати поправляет сползшее было одеяло — всего чуть-чуть, но Пойзон чувствует, что он должен делать хоть что-то, иначе сойдёт с ума. Потому что сидеть в темноте, кусая губы и сжимая кулаки до впившихся в ладони ногтей, смотря на практически бескровное лицо лучшего друга — всё, что ему остаётся, и от чего хочется убежать столь отчаянно. «Мы не прячемся, как насекомые» — слова, что давно стали девизом для каждого члена команды. Потому что они действительно не прячутся, поднимая головы из своих норок и бесстрашно направляясь вперёд. Забывая, что порой приходится платить пошлину этой продажной девке-удаче, которая готова отдаться, кажется, первому встречному, вот только также быстро забирает столь легко приобретённые дары. Она, эта цена, лежит сейчас перед Пойзоном, безвольно свесив руку с края повидавшего виды дивана. Пати наклоняется вперед, чтобы поднять её, и вздрагивает от холода кожи. Он столько раз видел Джета спящим, что сейчас, кажется, легко заставить себя поверить в то, что Стар просто отдыхает, утомлённый слишком долгим, словно бесконечным, днём. «Уничтожим предателей на улицах другой жизни, если так случится, что не получится в этой», — тогда они все не восприняли эти слова всерьёз, лишь отметив неожиданно проснувшееся красноречие Джета. Как будто в другие дни он не мог говорить красиво. Пати даже почти улыбается этой мысли, но тут же приходит в себя, вспоминая. Тогда смеялись они все, предвкушая очередную победу. Теперь же смеются над ними, нагло, прямо в лицо, но все это совершенно не кажется забавным. Потому что, дьявол, кажется именно Джет будет искать этих крыс на улицах другой жизни — поэзия, обернутая в гнилую, запачканную в нечистотах обёртку реальности. Словно очередной слоган, что можно радостно ухватить и напечатать на ещё одном листке грязно-серой бумаги. «Если ты — просто то, чем владеешь, кем ты станешь, когда они заберут у тебя почти всё?» — Пати вспоминает эти строчки, что придумывал собственноручно, но сейчас они воспринимаются в совершенно ином, искажённом свете изломанной действительности. Кем станет он, когда (нет, чёрт, не когда, а только лишь если) они, эти ублюдки, на самом деле заберут у него Джета? Почти всё — словно насмешка, плевок в лицо. «Почти» — и словно ничего не было. «Почти» — целое сохранено, значит, можно отряхнуться и продолжить свое движение дальше. Команда продолжит борьбу, лишившись всего лишь одной пятой своей составляющей. Так что же ты будешь делать, Пати Пойзон, если у тебя когда-нибудь посмеют забрать Джета? Фана? Кобру? Или даже Грейс? В груди становится всё больше рваная рана, которую уже не получится просто зажать руками и сделать вид, что всё в порядке. Нет. Пати смотрит на синие тени под глазами Джета и шепчет сквозь сжатые зубы, чувствуя, как из него почти наяву, взаправду выплёскивается чёрная, ледяная ненависть: — Уничтожу. Я уничтожу вас всех.***
— Уничтожу. Куда бы мы ни направились, даже если придётся идти против гребанного солнца, мы останемся врагами, а, значит, я уничтожу вас. Уничтожу каждого из вас, ублюдки, каждого, кто смеет затыкать нам рты. Уничтожу тебя, и тебя, и тебя — каждого. Мы взорвём вас, не оставим ни камня от ваших скотских строений. Я не верю в Бога, не верю в удачу, я не верю в вас, потому что только идиот будет в вас верить — я верю лишь в то, что мы, вашу мать, враги, и мне этого определённо хватает. Покажите-ка нам, на что вы способны, дети оружия! Способны ли вы держать ваши пушки также крепко, насколько уверенными выглядите на словах? Впрочем, это неважно, ведь мы все равно уничтожим вас. Если бы вы не были такими трусами и показались нам открыто, мы бы не стали убегать, о, нет. Но о каком честном бое может идти речь, когда вы словно кучка перепуганных насекомых разбегаетесь при одном только проявлении сопротивления? Когда вы нападаете на детей — о, это, несомненно, просто верх храбрости! Придурки, мы останемся врагами навсегда, и никуда вам не деться. Мы уничтожим вас, уж поверьте. Пати говорит всё это, держа руки вытянутыми и паля из обеих, что крепко сжимают оружие. Цветные лучи лазеров весело скачут от одной фигуры к другой, и Пойзон знает, что на этот раз победа останется за занудами. Он улыбается широко, во весь рот, вызывая в противниках злобу и страх. Страх, который они тщетно пытаются скрыть даже от самих себя. Но сейчас Пати откровенно наплевать на чувства, что обуревают тех, в кого он, кажется, стреляет уже не глядя. Потому что сегодня утром Джет наконец открыл глаза. Потому что, бесконечно слабо, прозрачно, но всё же улыбнулся. Потому что Стар выкарабкался, и это самое лучшее, что происходило за эти последние безумно страшные несколько дней. Потому что теперь они снова будут уничтожать их все вместе.***
Проверка… Слышно? Это на связи Пати грёбанный Пойзон, да. Не стоило раскидываться такими словами, но я не обидчивый, забуду. И не стоит так беспокоиться, нам всем, конечно, приятно, но мы же не дети малые. Все у нас в порядке, слухи оказались преувеличенными. Да, зацепило Джета, но он же у нас крутой чёрт, разве его подобным напугать? Так и не деться нам от него никуда. Как бы ни хотелось. Так что не стоит бомбардировать нашу линию вашей паникой, мы все живы и еще засунем стволы этим придуркам куда следует. До следующей связи, не думайте, мы не пропадём, можете не надеяться. Ваши зануды.