Ворон

В час полночный и унылый, я, собрав остатки силы, Фолиант забытых знаний в полудреме изучал. Только сон меня овеял, как вдруг слышу - звук у двери: В двери комнаты моей кто-то тихо постучал. «Гость, - я прошептал, - Стучится в двери камеры моей. Это гость лишь у дверей». Ах, отчетливо я помню – это был декабрь темный, И угли в камине пели об агонии своей. Тщетно жаждал я рассвета, тщетно я искал ответы, Как спастись от мрачной скорби по возлюбленной моей. По утерянной Леноре, что средь ангелов в Эдеме, Безымянной здесь теперь. Трепетный, печальный шорох в шелковых пурпурных шторах Вдруг меня объял неясным, смутным ужасом всего. Чтобы с сердца снять оковы, я твердил с упорством снова: «Это гость приюта просит у порога моего. Гость с мольбой приюта просит у порога моего. Гость – и больше ничего». Постепенно осмелел я и, отвергнув все сомненья, Я ответил стуку громко, чтобы гость услышать мог: «Сэр или мадам, сквозь грезы я не слышал вашей просьбы, Но, простив меня, прошу вас мой переступить порог». И, сказав, открыл я смело двери дома моего. Тьма – и больше ничего. Из глубин ночного мрака долго ждал в ответ я знака. Все, что дух мой волновало, вдруг теперь явилось мне. Сквозь ночной тревожный ропот я услышал тихий шепот, Имя нежное «Ленора!» раздалось в тревожной мгле. Это я шептал, и эхо мне ответило его. Эхо – больше ничего. Это было лишь виденье. Силясь отогнать сомненья, Затворил я плотно двери - двери камеры моей. Только сделал это снова, как раздался стук знакомый. «То, - решил я, - стук случайный от касания ветвей. Это ветер так стучится в окна дома моего. Ветер – больше ничего». Лишь открыл окно, как тут же вместе с темнотой и стужей Царственно ступает Ворон – странник из далеких дней. Без привета иль поклона, крылья вдруг расправил Ворон, Опустился он над дверью мрачной камеры моей. Белоснежный бюст Паллады стал пристанищем его. Сел – и больше ничего. Траур этой черной птицы по ночам мне часто снился, Это скорбь, что я к могиле, словно в жертву, приносил. «С края ночи прилетевший, Ворон древний, Ворон вещий, Как зовешься ты?» - с улыбкой я у Ворона спросил. «Как ты, гость, зовешься гордо там, где мрак Плутон простер?» Каркнул Ворон: «Nevermore». Я не мог не удивиться крику этой странной птицы: Человеческое слово, пусть бессмысленно оно, Но нельзя не согласиться, есть чему тут удивиться, Если в час полночный птица залетела вдруг в окно И на бюст над дверью села, вылетевши из-за штор, С криком странным «Nevermore». Мрачный Ворон был спокоен, только повторял порою Это слово, словно душу только в нем излить он мог. «Ты меня покинешь вскоре, - произнес я поневоле, - То судьба всего былого – все уходит ровно в срок. Так и ты меня оставишь, завтра увидав простор». Каркнул Ворон: «Nevermore». При ответе столь удачном вздрогнул я в испуге мрачном, «Несомненно, - произнес я, - Ворон выучил его. Ворон слышал это слово, и оно ему знакомо: Перенял печальный шепот он от друга своего. Тот несчастный ежедневно слышал смертный приговор В этом страшном «Nevermore». Ворон все сидел на бюсте. И, оправившись от грусти, Кресло пододвинув ближе, взгляд на птицу поднял я. Размышлял, сомнений полон: что хотел сказать мне Ворон? Он твердил слова былого иль предупреждал меня? Что пророчил мрачный Ворон, вещий странник с давних пор, Хриплым криком: «Nevermore»? Долго думал я об этом, но не мог найти ответа, И вонзался прямо в сердце Ворона зловещий взор. Утомленный от догадок голову склонил на бархат, И от лампы с трепетаньем свет ложился на ковер. Ах, она так не склонится на плечо мне с давних пор, Никогда, о, Nevermore. Показалось, вижу дым я из незримого кадила, И явились Серафимы в фимиаме предо мной. «Негодяй! – вскричал я с болью, - Это Бог прислал с тобою Мне забвенье и велел он дух мой усыпить больной. Пей, забудь свою Ленору, будь спокоен с этих пор!» А в ответ лишь: «Nevermore». И вскричал я: «Ворон вещий! Птица или дух зловещий! Буря или искуситель – кто послал тебя ко мне? Одинокий и коварный, Ворон древний, Ворон странный, Как избавиться от скорби, коль остался на земле? Обрету ль бальзам от муки в недрах Галаадских гор? Каркнул Ворон: «Nevermore». И вскричал я: «Ворон вещий! Птица или дух зловещий! Что найду я в Царстве Божьем, если вправду есть оно, И когда душа обнимет душу девы, что отныне Ангелы зовут Ленора, ту, что в Эдеме давно? Обрести смогу покой я, мне ответь, с каких же пор? Каркнул Ворон: «Nevermore». Я вскричал: «То знак разлуки!» И, заламывая руки, Я велел: «Лети обратно, в край, где царствует Плутон! Шлейф твоих чернильных перьев – то душа твоя в сомненьях! Так оставь меня в покое! Убирайся, недруг, вон! Прочь – из сердца клюв, и с двери – улетай покоя вор!» А в ответ лишь: «Nevermore». Но, как будто с бюстом слитый, неподвижно все сидит он. Ворон черный над дверями мрачной камеры моей. Светом лампы освещенный смотрит в душу демон сонный, Тень ложится удлиненно в тихой скорбности своей. И душе моей из тени не подняться с этих пор Никогда, о, Nevermore!