Осенний шепот

Это был тихий осенний шепоток: такой незаметный, перемешиваемый с шелестом листвы и журчанием ручейка неподалеку. Он был ласкающим, укутывающим в теплый-теплый и мягкий плед, когда ты сидишь в саду и читаешь интересную книгу. Осенний шепот отличался своей искренностью, пряностью (из-за предстоящих праздников для всей семьи) и болью (такой ноющей и зудящей). Он был везде, куда бы я ни шел: больница, дом, работа; преследовал меня и ночью, и утром, и днем, и вечером; был неотделимой частью моей реальности, в которой я тонул. В реальности, где вязкое болото затягивало меня на дно; затягивало, чтобы я не мог выбраться на поверхность и сделать глоток необходимого воздуха. Предполагал ли я, что когда-нибудь почувствую легкое прикосновение к своим губам, а крепкие мужские руки будут обхватывать мою талию и притягивать ближе к себе? Чувствовать терпкий вкус на языке и порочность в каждом вздохе, срывающемся с приоткрытых губ? Чувствовать невыносимую тоску, когда дверь за ним закроется, и я останусь лежать среди перевернутой кровати, которая все еще пахнет им? Я чувствовал себя невыносимо, когда он ушел в последнюю нашу ночь и бросил все к чертям, и меня в том числе. Не потому, что «должен», а потому что так получилось, и от этого было противно. Осенний шепот всегда навевал на меня тоску: потому что было холодно, уныло, мир вокруг терял свои прекрасные краски. Мне было одиноко, и только он, Зейн, скрашивал мои дни, приходя после рабочего дня и уходя после полуночи, целуя целомудренно в лоб, и закрывал дверь своей копией ключей от моей квартирки. Он всегда говорил мне о том, что будет скучать до следующего дня, и уходил к своей жене, которая всегда была рада видеть его и носила ребенка под сердцем. Ждала его, пока парень развлекался со мной. Ждала, когда я целовал его щеки, покрытые щетиной, и умирал от идеальности, потому что он был богом (в самых красочных его проявлениях). Ты, Зейн, стал Богом для атеиста. Осенний шепот был незаметным, заставляющим кожу покрыться мурашками. Когда телефон разрывался от звонков посередине ночи, а я еле смог открыть глаза, чтобы ответить на вызов. Слышал размеренный, успокаивающий женский голос, который был мне знаком по многочисленным подслушиваниям за Маликом. Высокий, звонкий, и она сама была очень красива. Его невеста/жена ( которая всегда была для меня поразительно глупой, что ли, чтобы не замечать его холодности к ней… или только при мне?) говорила со мной тихо-тихо, словно боялась кого-то разбудить. — Зейн не у тебя? — Уехал, — отозвался честно, потому что она знала о нас, наверняка знала или догадывалась, так точно. — Простите. — Я позвоню, если ничего не изменится, — и голос ее был бесцветный. — Прости, что разбудила. — Все нормально, Каролина, — она знала обо мне, конечно, знала, просто смирилась. Мы с Зейном работали вместе и познакомились в университете, когда он был на последнем курсе, а я на предпоследнем, и именно Малик помог мне с курсовой работой, потому что я был еще тем раздолбаем. — Обязательно позвони, — и она отключилась. А я лег и не мог заснуть вновь. Думал о том, что было когда-то и, возможно, будет. Этой ночью я не спал, когда он уходил, но позволил ему по привычке закрыть дверь моей квартиры своими ключами. Он целомудренно поцеловал в лоб, как обычно, и проговорил на ухо, опаляя дыханием щеку: — Я всегда любил тебя, Лиам, ты просто знай, ладно? Он ушел, а в комнате стоял аромат его одеколона. И осенний шепот ворвался в мою комнату со следующим звонком из госпиталя, когда мне сообщили о неизбежном: — Мне жаль, Лиам, — проговорил доктор, — Мистер Малик скончался в автомобильной аварии.

Ты, Зейн, стал Богом для атеиста; Богом, который читал мне сказки на ночь тихим шепотом осени.