Это прекрасно

I Последнее, что помнит Ганнибал о той ночи (ночи смерти Великого Красного Дракона, и, что намного важнее, — ночи полного, абсолютного единения с Уиллом) — это вкус морской соли на губах и острую, пронзающую все тело боль. Он открывает глаза, и яркий солнечный свет, пробивающийся сквозь щель между тяжелыми шторами, на мгновение ослепляет. И только спустя это бесконечно долгое мгновение — он начинает видеть, чувствовать, осязать. Комната просторная, мрачноватая, темная. Напротив постели, у стены, стоит старинный, громоздкий и уродливый комод, над которым висит картина — заброшенная хижина в лесу, окутанном густым туманом. Деревянный пол, покрытый наполовину пушистым серым ковром. Кровать — самое светлое, что есть в этой комнате. Светлое постельное белье, пахнущее чистотой, и поверх — теплый мягкий клетчатый плед, который Ганнибал во сне сбросил с постели. Здесь неплохо, но не хватает вкуса, а простоты больше, чем мрачноватой элегантности. В комнате пахнет свежестью, — одно из окон немного приоткрыто, — легкий ветер треплет шторы, и в его веянии чувствуется солоноватый привкус моря. Ганнибал облизывает пересохшие, потрескавшиеся губы и пробует подняться с постели. Левую ногу простреливает болью, как и правый бок, и он морщится, но тут же берет себя в руки. Он откидывает одеяло и видит: рана перевязана довольно хорошо, но не профессионально, а на ногу наложена шина, укрытая несколькими слоями бинтов. Ганнибал одет в простые светлые спортивки, и шина наложена поверх мягкой плотной ткани. Это почему-то заставляет его улыбнуться. После нескольких бесплодных попыток встать, ему это удается, хотя и передвигаться, прыгая на одной ноге, имея перелом другой, совершенно неудобно. В комоде, набитом безвкусной, простой одеждой, Ганнибал находит себе рубашку, которая хоть и узковата в плечах, но пахнет дешевым стиральным порошком и совсем немного — Уиллом. В ванной его ждет запакованная зубная щетка и станок, и, принимаясь за себя, разглядывая в зеркале покрытое несколькими глубокими ссадинами лицо, Ганнибал думает о том, что чужая забота может быть приятной. Вот только он сам ненавидит чувствовать себя беспомощным. К тому же, когда он обнаруживает крутую лестницу, ведущую на первый этаж, чувство беспомощности обостряется, а вокруг стоит тишина и никаких признаков еще чьего-то присутствия в доме. Где-то, глубоко внутри, зарождается тревога. Ганнибал начинает злиться, потому что не может спуститься по лестнице сам, без риска сломать себе шею, и сжимает перила с такой силой, что белеют костяшки пальцев. — Уилл? — негромко зовет Ганнибал, ненавидя свою немощность и свою тревогу. В горле сухо, чужое имя царапает слизистую, и голос звучит как-то слишком вымученно. Проходит несколько минут, прежде чем он слышит легкие шаги, а затем видит Уилла, который спешит подняться к нему, забрасывает его руку себе на плечи, крепко обхватывает за пояс и помогает спуститься вниз. Уилл пахнет собой, никакого раздражающего лосьона, только легкий запах простого мыла и его собственного тела — теплый, немного терпкий. А вот выглядит он ужасно: щека опухшая, синюшная; рана, нанесенная Драконом, зашита неаккуратными, неровными стежками. Это грозит обернуться заметным, уродливым шрамом на пол лица. А еще, кажется, скоро начнется воспаление. Ганнибалу это не нравится, он хочет снять этот ужасный, уродливый шов, и наложить свой. Он хочет, чтобы шрам на этом прекрасном лице принадлежал только ему. Уилл доводит его до кухни, при этом стараясь не встречаться взглядами, усаживает Ганнибала на стул, а после ставит перед ним тарелку с теплым омлетом, чашку кофе и стакан воды. — Выпей сначала это, — мягко говорит он, пододвигая воду. — У тебя легкое обезвоживание, и если кружится голова, то это от обезболивающих. — Он морщится. Сильную боль в щеке трудно игнорировать. — Спасибо, Уилл, — Ганнибал выпивает воду, а потом принимается за омлет, так как чувствует себя истощенным. Сам же Уилл просто сидит рядом, глядя куда-то в потолок, видимо, пытаясь отвлечься от боли. Ганнибалу интересно, ел ли он вообще с тех самых пор, как они выбрались? Кстати, об этом: Ганнибал не знает: ни где они находятся, ни как им удалось выбраться, но это все явно заслуга Уилла. — Где мы? — спрашивает он. — Харлем. Ганнибал удивлен, но старается этого не показывать. — Голландия? Уилл улыбается жутковатой, кривой улыбкой, которая уродует его лицо. — Ты удивлен, — он все-таки замечает. — Да. — Не отрицает Ганнибал. — Ты всегда умел удивлять меня. Он ждет какого-то рассказа о том, как им удалось выбраться на берег, как удалось избежать преследования ФБР и полиции, как они оказались здесь, но Уилл долго молчит, а когда, наконец, начинает говорить, Ганнибал невольно вздрагивает — скорее от предвкушения, чем отчего-то другого. — Ради нас пришлось умереть одному хорошему человеку, — он произносит это медленно, словно смакуя, а затем их взгляды все-таки встречаются. Это жутко, странно, страшно, но это и есть истинная красота. В глазах Уилла поселилась тьма. II Его звали Майкл, и Уилл познакомился с ним на второй год заключения Ганнибала. Он жил недалеко от Волчьей Тропы, и любил рыбалку, поэтому, когда они случайно встретились на реке, то разговор завязался сам собой. Уилл был не слишком рад познакомиться, но Майкл вел себя дружелюбно, не затрагивал ни его личную жизнь, ни работу, при этом болтал обо всем: о наживках, о рыбе, о собаках, о погоде и о прочих, ничего не значащих мелочах. Он охотно рассказывал о себе, не прося того же взамен, и вскоре Уилл привык к этому парню. Майклу было двадцать четыре, у него не было семьи и друзей, и он был одинок. Кроме одиночества, рыбалки в виде хобби и рыжего кота, у Майкла еще был самолет, он состоял в летном клубе и любил участвовать в соревнованиях. Самолет ему достался в наследство от дедушки, скончавшегося лет десять назад, который и привил ему любовь к полетам. Майкл часто говорил о том, как здорово отрываться от земли и парить в воздухе, чувствуя себя не человеком, а птицей. Вообще, он был очень мечтательным парнем и немного наивным. Уилл иногда ему завидовал. Однажды, они набрались виски в старом самолете Майкла и обменялись телефонами, что протянуло между ними тоненькую нить зарождающейся дружбы. Пожалуй, что таких нетребовательных друзей, у Уилла еще не было. Все чего-то от него ждали. Все, кроме Майкла. Вот только этот паренек совершенно не умел выбирать друзей. Это было совпадение — странное, почти нереальное, но когда Уилл вспомнил об этом, то не смог сдержать радостную дрожь. Майкл собирался на соревнования в Голландию. Он готовился пересечь Атлантику на своем маленьком самолете в одиночку и уже получил разрешение на перелет и на воздушную линию. А они с Ганнибалом тогда находились одни, в доме на краю обрыва, и ждали Дракона. Ждали свою смерть, — говорили глаза Ганнибала. И когда он отлучился всего на пару минут, Уилл позвонил Майклу, вспомнив о предстоящих соревнованиях. Попросил быть неподалеку. Попросил увезти его и своего друга в Голландию. Попросил так, как никогда и никого ни о чем не просил. И безотказный паренек согласился. Майкл ждал их на пляже, и был весьма удивлен, когда его приятель выполз на берег, залитый кровью, харкая ею и едва волоча за собой безвольное чужое тело. Он был шокирован. Его наивные глаза широко распахнулись, он хотел задать кучу вопросов, но Уилл посмотрел на него так, что Майкл не произнес ни слова, безвольно открывая и закрывая рот. — Я прошу тебя помочь в первый и последний раз, — стуча зубами, сказал Уилл. — Один раз, Майкл. Помоги мне. Помоги нам. Даже в сумерках паренек разглядел лицо приятеля Уилла, которое слишком часто мелькало в новостных сводках три года назад, и тогда в его глазах появился страх. Уилл чувствовал чужой страх сразу и издалека. Его раздражал этот запах. А сейчас он мерз, у него болели нога и щека, и почти все тело, кровотечение делало его слабее с каждой минутой, и надежда была только на Майкла. К тому же Ганнибал был без сознания, и едва дышал. Его огнестрельная рана срочно нуждалась в обработке. И Уилл вновь начал говорить, радуясь тому, что Ганнибал его не может сейчас слышать, и одновременно холодея нутром, боясь, что Ганнибал вообще никогда больше не откроет глаза. — Майкл, послушай, я знаю, что ты думаешь… Но все не так. Не совсем так. Он больше не будет убивать. Никогда. Я обещаю. Помоги нам. Я не могу оставить его, никогда бы не смог. Я… я так его люблю… Майкл. Паренек слушал, не моргая, но что-то промелькнуло на его лице, и Уилл понял — он сдался. Он не мог остаться равнодушным к мольбе друга. К мольбе человека, которого считал своим другом. Жалость — вот что увидел Уилл в его глазах. А жалость — это слабость. В самолете нашлась аптечка, и Уилл занялся ранами Ганнибала, наплевав на свои. Помимо огнестрела (к счастью, пуля прошла навылет), у него оказалась сломана нога. Но кость была не раздроблена, что радовало, вот только зафиксировать перелом в таких условиях — было задачей не самой простой. Но Уилл справился, а затем наскоро перевязал свои раны. Майкл молчал весь перелет. Он только изредка испуганно оглядывался на своего приятеля, на коленях которого лежал бессознательный каннибал, а тот ласково поглаживал его волосы. Уилл же не обращал на Майкла никакого внимания и думал о доме в Харлеме, который ему когда-то давно предоставило ФБР, на случай попадания в программу по защите свидетелей. Там можно было обосноваться на первое время — их сначала сочтут погибшими, поэтому никто не ринется проверять это место. Майк посадил самолет в цветочном поле, в нескольких километрах от Харлема, на рассвете. Он мрачно смотрел на Уилла, и запах его страха чувствовался острее, чем раньше. Уилл спокойно встретил взгляд глаза в глаза. Ведь смотреть в глаза мертвецу — совсем несложно. Парень вскрикнул, когда Уилл одним рывком бросился к нему и обхватил его голову руками. Но сказать Майкл ничего не успел — хрустнули шейные позвонки, и он повалился на пол. Жалость — это слабость, — хладнокровно подумал Уилл и вспомнил, как черна кровь в лунном свете, как сладко убивать (очищать мир) с кем-то, кто понимает тебя, как прекрасно быть единым целым. Нужно просто уметь выбирать нужного человека. Майкл же выбирать не умел, но парнем был хорошим. И Уилл знал, как воздать ему почести. Но сначала нужно было позаботиться о Ганнибале. Он нес его на руках чуть меньше часа, но ни разу не подумал передохнуть. Когда-то Ганнибал так же нес его, и это заставило Уилла улыбнуться сквозь боль, это придавало ему сил. Сориентироваться оказалось несложно, он ведь бывал здесь однажды, и прекрасно помнил тот дом на отшибе, на самой окраине Харлема. Он торопился как мог, не желая быть замеченным кем-либо. Наспех, с Ганнибалом на руках, в чужой стране, Уилл начинал новую жизнь и заканчивал свое становление. Ему везло слишком сильно, и не воспользоваться этим везением Уилл не мог. Он устроил Ганнибала в единственной спальне в доме, удостоверившись, что тот просто спит, а не находится в бессознательном состоянии, быстро принял душ, переоделся, вооружился несколькими ножами и вернулся к самолету. Он справился быстрее, чем рассчитывал, потому что не стал брать все: немного мяса с боков и спины, сердце (слишком мягкое, доверчивое), печень, и больше ничего. Уилл не умел готовить так, как Ганнибал, и ему не нужно было много. А самолет он поджег, вместе с останками Майкла и даже постоял пару минут, мысленно прощаясь с ним. Дома он промыл мясо и органы в холодной воде, сложил все в холодильник, снова принял душ и переоделся. Потом сходил в аптеку, замотавшись по глаза шарфом, чтобы не светить рваной щекой, закупился обезболивающими и бинтами. Сделал Ганнибалу укол, чтобы не болели раны, когда тот проснется. Почувствовав проникновение иглы, тот только вздрогнул и глубже вдохнул. Уилл проверил его ногу, убеждаясь, что самодельная шина держит перелом достаточно крепко, и, наконец, занялся собой. Перевязал раны на бедре и плече, съел полпачки анальгетиков, зная, что столько нельзя, но чувствуя усиливающуюся боль в щеке, нашел иглу, нитки, и принялся зашивать щеку. Это было адски больно, но он терпел. Терпел и шил, едва сдерживая безумную улыбку. Из зеркала на него смотрела тьма, и была она в его глазах. Когда шов был готов, Уилл обрезал нитку и, все-таки, улыбнулся. Все пережитое: боль, ненависть к себе, самобичевание, ненависть к Ганнибалу, отрицание, смирение, принятие, — все это было только ради одного. Ради его становления. И Уилл не жалел ни о чем. III После скромного завтрака, Ганнибал все-таки предлагает Уиллу свою помощь с ранами. Тот соглашается сразу, помогает ему переместиться на диван в маленькой гостиной, приносит иглы, нить, ножницы, упаковку обезболивающих таблеток, пакет со льдом и садится рядом, подставляя свое лицо, зажмуриваясь и нервно выдыхая. Ганнибал обхватывает его подбородок пальцами, заставляя повернуться под удобным углом, и внимательно осматривает шов. Затем просит Уилла съесть пару таблеток, перед тем, как прикладывает к ране лед и ждет. Уилл морщится, когда начинают мерзнуть зубы, но не двигается. Ганнибал берет ножницы, подцепляет кончиками край нитки и начинает стричь. Он делает все как можно аккуратнее, но Уилл все равно шипит от боли, но не вздрагивает, терпит. Как и всегда. Это заставляет Ганнибала улыбнуться. Когда он начинает шить, ладонь Уилла накрывает его колено и сжимает. Скорее всего, останутся синяки, но Ганнибал не обращает внимания, накладывая стежок на стежок, и когда заканчивает, ласково поглаживает судорожно сжатые пальцы. — Твое плечо? — вопросительно спрашивает он, имея в виду еще одну рану, нанесенную Драконом. — В порядке, — выдыхает Уилл. — Я в порядке. И он улыбается, лицо его искажается в жутком оскале, но в глазах, сквозь тьму, просвечивает что-то легкое, светлое, искреннее. Это «что-то» похоже на счастье. Поздняя осень оказывается здесь не в пример теплее, чем в Балтиморе. Правда у Ганнибала нет возможности оценить местный климат в полной мере — он не покидает стен дома. Ему непривычно жить так — будучи зависимым от Уилла во всем, но это не только тревожно и самую малость раздражающе. А еще это волнующе. Судя по сводкам в интернете, их сочли погибшими. Даже Фредди Лаундс уверена в этом на все сто процентов. Ее статья набирает по несколько тысяч просмотров в сутки, и однажды Уилл даже зачитывает Ганнибалу статью вслух, а потом они смеются, и еще полвечера фыркают, вспоминая фразу о том, что Уилл забрал Ганнибала с собой в пучину океана, желая разделить с возлюбленным смерть, раз уж им не суждено быть вместе в этой жизни. Уилл каждое утро куда-то уходит, возвращаясь под вечер, и спустя неделю сообщает о том, что нашел работу в местном колледже. Ганнибал думает о том, когда он сам сможет вернуться к своей практике. Нога срастается хорошо, и спустя пару недель Ганнибал начинает ходить самостоятельно, опираясь на стены. Однажды он решает приготовить ужин, благо холодильник забит продуктами стараниями Уилла. Уилл же пропадает на работе, он часто задерживается допоздна. Ганнибал находит мясо, завернутое в несколько слоев пакетов, по пути решая, что бы приготовить. Заморачиваться надолго не хочется, и ирландское рагу кажется самым подходящим. Ганнибал промывает мясо, думая о том, что Уилл неплохо разбирается в свинине. Он думает о том до тех пор, пока не пробует приготовленное. Вкус настолько знакомый, что рецепторы безошибочно определяют человечину. Осознание этого заставляет Ганнибала устало опуститься на стул. Это невероятно. Он все еще помнит, как обманул его Уилл, принеся мясо якобы Фредди Лаундс. То была человечина, но ее Уилл добыл не сам. И не сам решил разделить ее с Ганнибалом. Тогда он предал его. А сейчас… То, что происходит сейчас невозможно описать словами. Это невозможно ощутить в полной мере, и единственное, что сейчас хочет Ганнибал — это знать, как Уилл убил того человека. Как он расчленил его. В холодильнике он находит так же сердце и печень. Органы абсолютно точно принадлежат человеку, который помог им сбежать сюда и которого Уилл убил своими руками. Это прекрасно. Когда Уилл возвращается с работы, Ганнибал ждет его на кухне. — Как ты убил его? — спрашивает он и ждет. Уилл принимается за еду, и ест он медленно, аккуратно, наслаждаясь многовкусием. — Я воздал ему почести, — произносит он, откладывая ложку. А потом рассказывает все, о чем молчал все эти долгие дни. Ганнибал слушает его внимательно, не упуская ни единого слова, впитывая в себя звучание голоса Уилла, когда тот подробно описывает убийство. Он поднимается с места, слегка покачнувшись, но удерживает равновесие, опираясь на стол. Уилл тоже встает и подходит ближе. Он настолько близко, что Ганнибал вжимается спиной в столешницу, и пытается удержаться за его плечи. Уилл ласково обнимает ладонями его лицо, долго вглядывается бездной тьмы глаз в глаза Ганнибала, а затем целует — медленно и глубоко. Ганнибал теряется на пару мгновений, а потом отвечает на поцелуй. Пространство сужается до ощущения ласковых ладоней Уилла на лице, послевкусия рагу из человечины на его губах, тепла твердого тела, вжимающего его в стол. Он теряет счет времени до тех пор, пока Уилл не отстраняется. Он коротко и рвано выдыхает, утыкается лицом в плечо Ганнибала и хрипло смеется. А потом отходит, тревожно оглядывает его и спрашивает: — Все хорошо? — Да, — Ганнибал улыбается, и Уилл снова обнимает его, щекотно шепча в ухо: — Мы квиты. Мне удалось поносить тебя на руках. Ганнибал тихо смеется в ответ. Спать они ложатся вместе. Уилл не видит кошмаров с тех самых пор, как убил Майкла. Он оплетает тело Ганнибала руками и ногами, стараясь не причинить боли им обоим, но оставляя как можно меньше пространства между ними. Сон Уилла спокоен. Ганнибал утыкается лбом ему в грудь и впервые за долгое время засыпает с ощущением полной защищенности. IV Когда выпадает первый снег, они переезжают. Уилл сам находит им новое жилье. Это небольшой, уютный домик почти на самом берегу Северного моря, с большим камином в гостиной, маленькой кухней, переходящей в светлую небольшую столовую, и двумя комнатами — просторной хозяйской спальней с полностью застекленной стеной, выходящей на побережье, и гостевой. Уилл хочет снять этот дом, поэтому ведет себя непривычно открыто и искренне, чем подкупает агента по недвижимости. Ганнибал наблюдает за ними — за Уиллом (его Уиллом, убившим за него и ради него) и за хрупкой женщиной бальзаковского возраста, весело щебечущей о чем-то. Когда та кидает сочувственный взгляд на его, почти зажившую щеку, пересеченную бугристым уродливым шрамом, Уилл смеется и поясняет: — Последствия активного отдыха. Пропорол щеку лыжной палкой. Женщина в ответ смеется, а потом Уилл поворачивается к Ганнибалу, отстраненно осматривающего пространство дома и говорит, обращаясь к агенту: — Позвольте познакомить вас с моим мужем. — Его голос полон чистой незамутненной любви с примесью искрящегося веселья. — Миссис Харт, это Джеймс, мой дражайший и крайне неудачливый супруг. Он на отдыхе умудрился сломать ногу. Джеймс, это миссис Харт — наш агент и потрясающая женщина. Щеки миссис Харт алеют от удовольствия, и она протягивает свою белую холеную ладонь Ганнибалу для рукопожатия. — Очень приятно, — вежливо отзывается «Джеймс», пожимая ее руку, а сам думает о том, что Уилл ведет себя неприлично вызывающе. — И мне, мистер Нойел, — с удовольствием произносит женщина. — Вы с вашим супругом стоите друг друга, — она переводит взгляд с поврежденной ноги Ганнибала на шрам Уилла. — О, да, — мечтательно выдыхает Уилл. — Спасибо вам, что помогли в этом нелегком деле. Мы, действительно, не знали, чего хотим от нового дома. Правда, милый? Ганнибал только кивает головой, сверля Уилла тяжелым взглядом. — Он у меня такой бука, — продолжает веселиться тот. — Не обращайте внимания, он просто проголодался. Ганнибал никогда не видел Уилла таким воодушевленным, и теперь не может оторвать от него взгляд, немного жалея о том, что рядом с ними эта женщина, и он не может прижать Уилла к стене и грубо поцеловать, заставляя закрыть свой сладкий рот. Гостевую спальню они переделывают под кабинет. Дом находится далековато от города, и это несколько неудобно, но недостатка в пациентах Ганнибал не испытывает, как и неудобства по поводу расположения жилья. Для начала он берет всего пятерых, троих из которых находит для него Уилл. Возобновление практики возвращает Ганнибалу часть его мира, а Уилл делает его мир целым. Уилл часто говорит о будущем, вдохновлено и долго, и Ганнибал не всегда узнает в нем того прежнего замкнутого, потухающего человека. Он выглядит сейчас намного лучше, даже не смотря на уродливый шрам. Тени под его глазами давно пропали, морщины на лбу разгладились, а тьма в глазах придает Уиллу какую-то притягательность, шарм. Он кажется помолодевшим на несколько лет, и Ганнибал замечает, что ему самому доставляет удовольствие рассматривание Уилла по утрам, когда тот еще спит, прижавшись всем телом к нему. Он смотрит на Уилла всегда, когда тот оказывается в поле его зрения. Он всегда его видит. И Уилл прекрасен. Его Уилл. И когда тот спустя пару дней с переезда вместо того, чтобы опутать его собой и уснуть, жарко целует чужие губы, Ганнибал улыбается, чувствуя, что победил в этой игре, ставкой в которой был этот удивительный, потрясающий человек. Он целует Уилла в ответ, подминает его под себя, накрывает всем телом, и падает в эту бездну. Падает, зная, что победил. Уилл отдается ему самозабвенно, отчаянно, страстно, оставляет синяки на его плечах, боках, ягодицах, сжимает его всем собой, и Ганнибал дает ему все то, что может дать. Он помечает Уилла укусами и своим запахом, полностью забирая его себе и полностью отдаваясь. Они идеально подходят друг другу, их рты и их тела складываются в паззл, будто созданы друг для друга, и это прекрасно. — Я сказал ему, что люблю тебя. И я не лгал, — шепчет Уилл позже, устроившись на груди Ганнибала и глядя, как за окном идет крупный снег. — Я знаю, — говорит Ганнибал и легко целует его в макушку. — Ты не мое отражение. А я не твое. Мы — единое целое. — Да, — соглашается Уилл и устраивает свою ладонь напротив его сердца. — Единое целое. V Уилл думает о том, почему же ему так хорошо. Ему никогда не было хорошо настолько, как сейчас, и это тоже хорошо. Кошмары остались в прошлом, которое кажется таким далеким, будто оно было давным-давно, десятки лет назад. Смерть Дракона меняет его. Смерть Майкла делает его собой. Он думает о людях, которые не заслужили смерти. О хороших людях. О людях, которые должны жить. И о тех, кто портит этот мир. Кто делает его еще менее совершенным. Кто уродует его. Такие достойны того, чтобы умереть. Как и те, кто просто существуют, не делая ничего — ни плохого, ни хорошего, — живя ради себя и своего удовольствия. Зачем они существуют? Если бы Бог был, он бы давно наказал Ганнибала. И давно бы наказал его самого. Но Бога нет, Уилл не верит в него, и чувство превосходства, чувство безнаказанности наполняют его, словно пустой сосуд. Он может вершить судьбы других. И наказывать плохих людей. Это и есть власть. Уилл думает о многом, и в частности о том, как мог не замечать любви Ганнибала на протяжении трех лет. Сейчас он искренне не понимает. А ведь стоит только понаблюдать. Ганнибал смотрит на него, смотрит на него всегда, и в его темных глазах — любовь. Любовь чистая, первобытная, несколько дикая и сумасшедшая, но настоящая, и Уилл знает — взаимная. В глазах Ганнибала, — как бы по-идиотски это не звучало, — вся его Вселенная. В глазах Ганнибала отражается он сам, его собственная тьма, его собственное безумие, и это делает их одним целым. Они — не отражения, не подобия друг друга, они не похожи ничем, но они — целое. Одно из двоих. Разбитая чашка не склеивается, но всегда можно создать новую, вылепить своими руками, и она будет лучше и прочнее прежней, если сделать это вместе. Им это удается. Быть вместе с Ганнибалом лучше, чем просто хорошо. Быть с ним вместе во всех смыслах этого слова — идеально. И Уилл не боится того, что когда-нибудь все это закончится, как прекрасный сон. Теперь, когда они вместе, когда они стали единым целым, ни у одного человека, ни у всего мира не хватит сил, чтобы разъединить их. Это прекрасно. Получив деньги за первый месяц работы в колледже, Уилл отправляется за одеждой. У них нет практически ничего, только несколько общих рубашек, пара брюк да пара спортивок, которые он купил на деньги, которые были у Майкла. Теперь стоит расширить гардероб. У Ганнибала на следующей неделе первый прием (одна из преподавательниц их колледжа потеряла мужа и ее настойчиво отправляют к психологу), и ему следует выглядеть подобающе. Тащить его в город на автобусе нет смысла, потому что Ганнибал все еще не может долго быть на ногах, поэтому Уилл отправляется по магазинам сам. Он знает, что тот предпочитает одежду брендовых марок, поэтому для начала покупает в магазине подешевле для себя пару свитеров, несколько классических рубашек, две пары брюк, теплые кроссовки и пальто. Он думает о том, что Ганнибалу не стоит возвращаться к прежнему стилю, который слишком узнаваем, и берет на себя смелость выбрать вещи не столь запоминающиеся. Простые рубашки, темные и светлые классические брюки, большой и мягкий ярко-синий свитер (чтобы тот не мерз), жилет, к которым Ганнибал питает страсть, два пиджака темных цветов, длинное пальто светло-серого цвета, да кожаные туфли, которые стоят дороже, чем все, что он приобрел до этого. Оплачивая покупки, он улыбается, предвкушая удивление на лице Ганнибала. Перед тем, как уйти на работу, он после завтрака, пока тот еще спал, измерил размер его туфлей, чтобы не ошибиться с выбором. Насчет остальной одежды было проще, Уилл просто прикинул размер на глаз. Если что-то окажется чуть больше, чем нужно — это не проблема. Лицо Ганнибала непередаваемо, и Уилл не может удержаться от поцелуя. — Спасибо, — бормочет тот, немного ошарашено глядя на Уилла. Уилл смеется. — Надеюсь, я не ошибся с размером. Прости, но твой прежний стиль… — Узнаваем, — заканчивает за него Ганнибал и сам тянется за новым поцелуем. — Ты… — Я, — соглашается Уилл, а потом весело продолжает, — я так и не отдал тебе твои новые документы. Можешь забрать их потом, в столе в своем кабинете. Джеймс — не слишком оригинальное имя, но уж прости. Мы не должны привлекать с тобой внимания, муж мой… Ганнибал его затыкает полюбившимся способом, и думает о том, когда Уилл стал таким разговорчивым. Впрочем, нельзя сказать, что ему это не нравится. VI С Энди Уилл знакомится случайно, и это знакомство ему напоминает другое — с Майклом. Энди живет в Харлеме на съемной квартире с кем-то-там, учится в колледже, где преподает Уилл, и любит гулять со своей собакой в парке неподалеку. Если бы не Лу — большой швейцарский зенненхунд, который дружелюбно тыкается влажным носом Уиллу в ладони, они бы и не познакомились. Лу на мгновение заставляет Уилла почувствовать тоску по своей стае, которая сменяется раздражением, когда появляется его назойливая хозяйка. Энди рыжая, конопатая и некрасивая, ее улыбка кажется хищной из-за неровных зубов (у Ганнибала тоже неровные зубы, но Уилла это умиляет), а еще от нее постоянно пахнет табачным дымом. — Добрый вечер, мистер Нойел, — здоровается она. — Это Лу, а я Энди. Я видела вас в нашем колледже, и моя подруга рассказывала о том, что вы интересно читаете лекции. Жаль, что я не у вас на потоке, было бы интересно послушать. Не желаете выпить кофе? — Нет, спасибо, — Уилл заставляет себя быть вежливым. — Я очень спешу домой. — Вы далеко живете? Может вас проводить? — В нескольких километрах от города. Не думаю, что тебе захочется ехать на автобусе сначала туда, а потом обратно. Сейчас рано темнеет. — О, да, вот поэтому я не люблю зиму, — она утыкается носом в свой ярко-оранжевый шарф, и берет поводок в другую руку. — У вас интересный акцент. Вы не местный? — Да, — односложно отвечает Уилл, надеясь, что это заставит студентку отстать, но та намеков не понимает. — Здорово. Я тоже не местная. Не голландка то есть. Пожалуй, мы с Лу проводим вас немного, до остановки. А откуда вы? — Из Америки, — он не уточняет ничего, помня о том, что не столь давно его лицо было во всех газетах и по всем новостным каналам, а эта девчонка может случайно его вспомнить. — А я из Германии. Приехала сюда поучиться, хотя не очень хотелось. Мама заставила, сказала, что в наше время хорошее образование — это редкость. Она меня умной считает, представляете? Не очень приятно, когда на тебя возлагают большие надежды, которые ты не сможешь оправдать… — она болтает и болтает, и Уилл только изредка кивает головой, соглашаясь с ней, а сам думает о том, чтобы автобус пришел поскорее. Поэтому, когда он все-таки уезжает, и Энди машет ему рукой с остановки, Уилл испытывает облегчение. Всю дорогу до дома он думает о том, почему эта девчонка вызывает в нем странное неприятие, почти отвращение, хотя в самом-то деле ничего в ней отвратительного нет. И некоторым ее назойливое дружелюбие могло показаться бы милым. Некоторым, но не Уиллу. Спустя пару дней она подходит к нему в колледже, в перерыве между лекциями и интересуется, как у него дела. Это странно, и Уилл не знает, чем привлек ее внимание, поэтому, предупреждая все романтические поползновения с ее стороны, он бросает: — Я женат. — Ну и что? — смеется она в ответ. — Мистер Нойел, не подумайте ничего плохого, я вовсе не претендую на вас в этом плане. Просто вы, как мне показалось, хороший человек, но несколько одинокий. Может, мы подружимся. Давайте выпьем кофе в парке, когда вы закончите? Я буду ждать вас на том же месте. Я и Лу. Уилл не успевает ей отказать — Энди быстро уходит по коридору. Поэтому, после работы, он идет в парк. Энди уже ждет его, в ее руках два стаканчика горячего кофе, а Лу весело машет хвостом и снова тычется носом в ладони Уилла. — Я же говорила, что вы — хороший человек, — смеется Энди. Ее очки запотели от горячего пара, и она трет стекла рукавом безвкусного свитера. — Лу не ошибается в людях, а вы ему сразу понравились. Они прогуливаются по парку в сторону остановки, и Уиллу она почти начинает нравиться. Вот только ее взгляд какой-то странный. Несмотря на показную веселость, в ее глазах есть что-то такое мерзкое, неприятное, масляное, и это вызывает у Уилла новую волну отвращения. Энди этого не замечает. Она закуривает, и Уилл думает о том, что его пальто пропахнет табаком. Он ничего не говорит ей об этом. Уже темнеет, когда Уилл хочет попрощаться и отправиться домой, утомленный болтовней и ее смехом, когда все решается само собой. К ним подходит девушка — высокая, худая, строго одетая, с ярко-красными волосами, заколотыми на затылке заколкой, и обращается непосредственно к Уиллу: — Вы позволите украсть у вас мою спутницу? Лу радостно вьется у ее ног, Уилл кивает, а Энди представляет ему девушку: — Мистер Нойел, познакомьтесь, это Джули, моя соседка по квартире. Джули — это мистер Нойел. Взгляд девушки холодный, оценивающий, она смеряет им Уилла, а затем протягивает узкую ладонь. — Доктор Смит, — произносит она, и в ее голосе — застарелая усталость. — Макс Нойел, — Уилл пожимает ее ладонь. — Надеюсь, что Энди не вывела вас из себя, она это умеет, — Джули будто извиняется за свою знакомую. — Нет, что вы, — фыркает Уилл. — Мы хорошо провели время, но мне уже пора. Возвращаю вам вашу спутницу. До свидания, Энди. — Пока, Макс, — кричит ему вслед Энди и хохочет, а Уилл стискивает зубы. Как же она раздражает. — От тебя пахнет табаком, — замечает Ганнибал, когда Уилл заходит домой. — Весьма дешевым. И ты зол. Уилл, молча, раздевается, и присоединяется к Ганнибалу за ужином. Он выпивает бокал вина сразу, даже не прикоснувшись к еде, а потом спрашивает у Ганнибала: — Скажи, это нормально, если я испытываю отвращение к человеку, который этого не заслуживает? — Насколько сильное отвращение? — интересуется Ганнибал. — До тошноты. У меня появилась знакомая, — Уилл немного заминается, чувствуя новую волну неприязни, но берет себя в руки. — Она не глупая и не плохая девочка, несколько прилипчивая, даже по-своему очаровательная. Но как же меня от нее тошнит! Словно ее аура пропитана чем-то мерзким, слизким. Она ничего плохого не сделала, но когда она подходит, я хочу отвернуться. Я не хочу встречаться с ней взглядом, потому что у нее самые мерзкие глаза из всех, что я когда-либо видел. Она омерзительна! — Ты — эмпат, Уилл, — медленно произносит Ганнибал, и от звучания его голоса становится легче. — Ты чувствуешь все на своем подсознании. Доверься ему — оно никогда тебя не обманывало. Прекрати с ней всякое общение, если тебе мерзко. Или же попробуй выяснить причину своего отношения к этой девочке. Она — твоя студентка? — Нет. Студентка, но не моя. К счастью. Но какая же она… — Уилл обхватывает виски руками, сжимает, прогоняя мерзкий образ Энди из своих мыслей. — Тебе нужно отвлечься, — Ганнибал откладывает вилку и подходит к нему. — Я, кажется, знаю хороший способ. После совместного душа, Уилл забывает об Энди. Он забывает обо всем, кроме Ганнибала, который шумно дышит ему в волосы и выводит пальцами на его плече замысловатые узоры. VII В воскресенье Уилл позволяет себе проваляться в постели до обеда, при этом не выпуская оттуда Ганнибала. Он проводит ладонью по следу от ожога на его спине, оставленному тем мерзким уродом, служившим Верджеру и лишившемуся своего лица, жалея о том, что не убил его сам. Ганнибал только вздрагивает от его прикосновений — взлохмаченный, влажный, почти мурлыкающий, как опасный хищный кот, разморенный жарким солнцем. Уилл касается печати губами, нежно, словно извиняясь за нее, и Ганнибал подает голос из недр подушек: — Я хотел бы, чтобы это сделал ты. Уилл замирает. Ганнибал поворачивается к нему лицом, проводит пальцами по шраму на его животе. — Ты носишь мои метки. Я хотел бы носить твои. Я бы ими гордился. — Ты предлагаешь мне вскрыть тебе живот? — фыркает Уилл, с нежностью глядя в глаза Ганнибала, но тот не разделяет его веселья. — Я хочу, чтобы ты заменил метку Верджера своей. Уиллу нисколько не страшно, скорее волнительно. У него немного дрожат пальцы, когда он дезинфицирует спину Ганнибала и берет скальпель. Он все еще, не верит в то, что собирается это сделать. Ганнибал отказывается от обезболивающего. Он готов терпеть любую боль, которую причинит ему Уилл, готов впитать ее в себя, чтобы никогда не забыть эти мгновения. Безумцы, — думает Уилл, вонзая скальпель в доверчиво подставленную спину. Сумасшедшие, — думает он, начиная срезать печать. Единое, — думает он, снимая пласт кожи. Его пальцы покрыты липкой кровью Ганнибала, и пока он обеззараживает лишенную защиты кожи плоть, пока заклеивает ее пластырем, пока целует лопатки Ганнибала, он думает о том, какова она на вкус. И когда Ганнибал садится на окровавленных простынях, Уилл облизывает свои пальцы, пачкая губы. Во рту — непередаваемый медный солоновато-сладкий привкус, и Уилл сглатывает, облизывается, делая это непроизвольно. Ганнибал смотрит на него с огнем в глазах и улыбкой безумца, а потом целует. И когда он отстраняется, его губы тоже в крови. Они прекрасны, — думает Уилл и тянется за еще одним поцелуем. Из постели они выбираются к ужину. В понедельник Энди снова ждет его в парке. Уилл рад, когда видит рядом с ней Джули, и это значит, что ему не придется долго выносить общество студентки. — Привет, Макс, — приветствует его Энди. — Я подумала, что раз ты не ведешь у меня ни одной лекции, то я могу обращаться к тебе по имени? Если ты против, то так и скажи, буду снова звать тебя «Мистер Нойел». — Я не против, — Уилл наигранно улыбается. — Привет, Энди, Джули. — Доктор Смит, — прохладно поправляет его Джули. — Добрый вечер. Уилл решает посмотреть ей в глаза. Несмотря на молодость, глаза Джули — старые, тусклые, усталые. Сквозь хладность в них сквозит одиночество, которое не снилось даже ему самому. Энди перекидывается с ним парой ничего не значащих фраз, и только потом Уилл замечает, что сегодня она без Лу. Затем они прощаются, и Уилл спешит на остановку. Запах табака преследует его, и прежде чем вернуться домой, он прогуливается по пляжу, думая об Энди. Уилл так давно не прибегал к эмпатии, и вдруг ему хочется попробовать увидеть что-нибудь глазами этой девчонки. Возможно, увидеть именно то, что преследует ее мерзким, липким шлейфом. Он опускается на песок и закрывает глаза. Маленькая трехмесячная девочка плачет в своей кроватке. В комнате темно, и только с улицы проникает тусклый свет фонаря, освещая тоненькие ручки и ножки младенца. Она плачет и плачет, но никто не спешит явиться к ней. Она почти задыхается от своего горького, надрывного плача. А потом Уилл открывает дверь, заходит в комнату и включает свет. Ребенок начинает кричать и плакать еще громче, и Уилл быстро подходит к кроватке. Он хочет спать, он чувствует себя уставшим, разбитым, ему хочется есть, а еще он страшно зол. Уилл смотрит на ребенка, не испытывая ничего, кроме злобы. Она смотрит на него большими зелеными глазами, на мгновение затихая. Маленькая визгливая дрянь. Он берет подушку и накрывает ею голову девочки. Нажимает сильнее, и держит, держит, держит, пока не онемевает рука. Когда он отнимает подушку, девочка давно не дышит. Она такая маленькая, такая тихая, такая мертвая. Внутри поднимается удовлетворение, и ему становится спокойно. Уилл бережно берет бездыханное тельце, прижимает к груди и… … открывает глаза. Его долго тошнит, все тело колотит дрожь, и он до сих пор чувствует вес маленького тела в своих руках. Это так мерзко. То, что она сделала. То, что она смогла это сделать. Маленькая визгливая дрянь. Он вздрагивает и еле плетется к дому, а потом долго стоит в прихожей, не в силах пошевелиться даже для того, чтобы снять кроссовки. Он прижимается затылком к стене и слушает свое сбитое дыхание. В таком состоянии его находит Ганнибал. Он бережно вертит Уилла в своих руках, как безвольную куклу, раздевая, берет за руку, крепко сжимая, показывая, что рядом, ведет в гостиную, усаживает на диван и заставляет выпить воды. А потом опускается на колени перед Уиллом, по-прежнему держа его руки в своих, и, глядя в глаза, спрашивает: — Что она сделала? — Она… — Уилл глубоко вдыхает. — Она убила своего ребенка. Ганнибал вздрагивает. Он, наверняка, думает о Мише. О своей сестре, про которую ничего не рассказывает, но которая умерла, будучи маленькой девочкой. — А что сделаешь ты? — Ганнибал не отпускает его, не дает уйти в себя, и Уилл улыбается ему. — Я ее накажу, — говорит он, и чувствует себя, наконец, собой. Не Энди, которая убила своего ребенка. А собой. — Мы сделаем это вместе, — поправляет его Ганнибал, и Уилл тянется к нему, устраивает голову у него на плече и закрывает глаза. Только рядом с ним, он чувствует себя тем, кем является. Он — Уилл Грэм. VIII На следующий день, Уилл, сдерживая дрожь предвкушения и гримасу отвращения на лице, приглашает Энди в гости. Она не сразу отвечает, замирает, от неожиданности, и Уилл боится, что она не согласится. — Мы же друзья, — говорит Уилл и улыбается, глядя в ее глаза, чувствуя подступающую тошноту. — И я хотел бы познакомить тебя со своим супругом. Мы недавно в стране, и у нас так редко бывают гости. Энди обдумывает предложение несколько секунд, а потом расцветает в ответной улыбке. — Конечно, с удовольствием. Сегодня? — Если тебе удобно. — Отлично. Тогда я подожду вас в колледже, а затем мы сможем поехать к вам. — Замечательно, — вот тут Уиллу не нужно притворяться, он действительно рад, что она согласилась. В следующий перерыв между лекциями он звонит Ганнибалу, чтобы сказать всего одну фразу: — У нас сегодня будут гости. Предвкушение Ганнибала настолько осязаемо, что Уилл чувствует его на расстоянии. Он встречает их на пороге, и Энди дружелюбно ему улыбается. Они обмениваются любезностями и проходят на кухню, а Уилл немного задерживается в прихожей, чтобы запереть дверь. Он думает о том, какова на вкус будет Энди, каков на вкус ее страх и ее злоба, которая скрывается под маской дружелюбия, не находя выхода. Но он приятно удивлен. — Делайте, что задумали, — произносит девушка, когда он входит на кухню. — Я знаю, зачем я здесь. — Откуда? — непонимающе хмурится Уилл, а Ганнибал только улыбается. — Убийца иногда чувствует убийцу, — поясняет он, а Энди добавляет: — Не только в моих глазах живет тьма, Макс. Но я не сожалею. — Зачем ты это сделала? — спрашивает Уилл. — Зачем?! — в ее голосе звенят слезы. — Мне было семнадцать, когда погибли родители этого маленького исчадия. Мама настолько сильно убивалась по моей сестре, что даже не подумала о ее ребенке. Она просто оставила его на меня. Я тогда еще не окончила школу, а уже была вынуждена зарабатывать себе на жизнь самостоятельно. Вы знаете, что значит быть не нужной родителям? Каково, когда они любят другого ребенка больше, чем вас? Каково, когда мать спивается от горя? Ей было плевать на меня. Как оказалось, на младенца тоже. Мне пришлось бросить школу. Я работала по ночам, когда моя соседка по квартире сидела с ребенком, но денег все равно не хватало. Мне так хотелось есть, хотелось погулять с друзьями, хотелось пожить нормальной жизнью! А это маленькое исчадие только и знало, что жрать и орать! Господи, как же это раздражало. Ни секунды тишины, ни секунды покоя. Раньше мать платила за съемную квартиру, но после смерти сестры, перестала. Она просто забыла о моем существовании. А я не хотела так жить. Ненавижу детей! Маленькие ублюдки! — она все-таки разревелась, но не останавливалась. — А однажды я поняла, что не могу больше так. Что мне не нужна эта маленькая дрянь. И я удушила ее. А потом появилась Джули, просто появилась в моей гребанной жизни и увезла меня сюда. Она знала обо всем, и все равно была со мной. Она знает, что я не вернусь. Она будет молчать. Она исчезнет, а я, наконец, освобожусь. Я больше никогда не буду чувствовать себя никчемной, ненужной. Такой же, как это орущее исчадие. — Маленькая визгливая дрянь, — слова застревают в горле, но Уилл произносит это. Ему не жаль Энди. Не жаль ее сестру и ее мать. Ему жаль эту девочку, эту маленькую, визгливую дрянь. — Я никогда не звала ее по имени. Ганнибал подходит к Энди со спины, приставляет скальпель к ее горлу и смотрит на Уилла. — Как ее звали? — спрашивает тот, и она улыбается. — Кэри. Кэри скажет тебе спасибо, — Энди откидывает голову, подставляя беззащитное горло. Уилл устраивает свою ладонь поверх руки Ганнибала, и они делают это вместе. IX Он встречает Джули спустя неделю после того, как его руки перестали пахнуть кровью Энди. Девушка ждет его в том же парке, и возле ее ног вьется Лу. Уилл останавливается рядом с ней, и она смотрит ему в глаза, прежде чем с ее губ срывается: — Спасибо. Он ничего не отвечает, и Джули уходит. Больше Уилл ее никогда не видит. Он, по-прежнему, не чувствует никакой вины. Кажется, он просто нашел свое место. И это место — рядом с Ганнибалом. Он вспоминает, как тот целовал его пальцы, после того, как они разделали тело Энди. Ганнибал целовал его с благоговением. И с любовью. Они проводят в маленьком домике на берегу моря почти полгода, прежде чем Ганнибал предлагает ему попутешествовать. То утро теплое, пахнущее весной и жизнью, и Уилл думает о том, как же полюбил соленый запах моря. И о том, что идея путешествия — замечательна. — Куда отправимся? — спрашивает он, обнимая Ганнибала, ластясь к нему, зная, что тот не терпит подобные проявления чувств перед приходом пациентов. — Прекрати, — раздраженно шипит он, но Уилл не слушает его, усаживается ему на колени, сам удивляясь своему игривому настроению. Он обнимает лицо Ганнибала ладонями, смотрит на него со всей своей нежностью и любовью, а потом целует. Он чувствует себя весьма странно, переполненный этими болезненно-сладкими чувствами, но ему нравятся эти ощущения. — Я люблю тебя, — бормочет он в губы Ганнибала, и тот довольно хмыкает, стискивая пальцами его бока. — Я тебя тоже, Уилл, но будь добр… Ко мне скоро придет пациентка. Через пятнадцать минут, — он пытается спихнуть Уилла со своих коленей, но ему это не удается. Вообще-то, он предложил отправиться в путешествие утром, когда они только проснулись, но Уилл тогда досыпал и не очень хотел разговаривать. Поэтому Ганнибал воспринял молчание за отказ. Но сейчас он понимает, что ошибался. — Так куда мы отправимся? — Навестим Беделию? — на последних звуках имени своего психолога, голос Ганнибала срывается и переходит в тихий полустон-полувскрик, когда чужие губы впиваются ему в ключицу. — Отлично, — довольно мурлычет Уилл, зализывая укус. — Значит, Беделия. А пока у нас есть пятнадцать минут, и я знаю, как провести их, чтобы ты не скучал. Ганнибал смеется, и Уилл разделяет с ним его смех, как разделил все остальное. И это прекрасно.