Милори

Притворяйся, что все хорошо. Ни слова в укор. Веди себя так, словно все нормально. Соглашайся со всем. Помни о том, что ты – ничто. - Пурпурный здесь не подойдёт. Голос Англии, твердый как сталь и холодный как лед, громким эхом прозвучал в пустынной комнате. Он уже решил, что эта комната, самая большая и просторная из всех, будет залом. И, разумеется, его решения неоспоримы. В самом деле, разве кто-то осмелится ему перечить? Уэльс коротко кивнул, соглашаясь. Он сам никогда не любил пурпурный цвет. Один из самых редких оттенков в мире, цвет королей и императоров, теперь он отчего-то вызывал несколько иные ассоциации. - Милори будет в самый раз, если правильно разбавить его оттенками зеленого, - продолжил Англия. – Не слишком ярко, но и не слишком пресно. Скажешь Шотландии привести тебе краски. - Да, конечно. Это был приказ, который непременно надо исполнить. Надо полагать, Гордону в любом случае будет все равно, он и рад поделиться своей турнбулевой синью, благодаря которой он стал известен едва ли не на весь мир. «Это берлинская лазурь» - сам себе сказал Уэльс. – «Что бы не говорили братья, это – берлинская лазурь». Англия никогда не любил даже упоминания о том, что кто - то в этом мире в чем-то превосходит Великобританию. Должно быть, именно поэтому ему проще сказать «милори». С этим самым милори у Томаса было связано несколько не самых приятных воспоминаний. - А здесь сделать камин, - разглагольствовал Керкленд. – Надо соблюдать во всем английский стиль. Он говорил что-то ещё, но Уэльс не стал слушать. Конечно, английский стиль. Ведь кругом только одна сплошная Англия. Здесь нет Уэльса, даже упоминания о нем. Притворяйся, что все хорошо. Ни слова в укор. Веди себя так, словно все нормально. Соглашайся со всем. Помни о том, что ты лишь провинция. - Довольно на сегодня. Я пока задержусь здесь. Англии важно было уже на следующий день оказаться в другой резиденции, отведенной специально для Шотландии. Что бы ни думали все остальные, а Керкленд своих «братьев» любил. На самом деле очень любил, пусть своей мало кому понятной любовью. Уэльса всегда бросало то в жар, то в холод, когда Англия, словно по привычке, показывал им свою любовь. Уэльс был чуть ниже ростом, худощав и всегда бледен, хотя на щеках иногда можно было увидеть красноватый румянец. У него была красивая улыбка, мягкий характер и доброе сердце. Он дарил улыбку всем, кроме одного лишь Англии. Не потому, что испытывал по отношению к нему неприязнь, как остальные братья, а просто потому, что до сих пор боялся даже смотреть ему прямо в глаза. В который раз Артур прижимает к его стене, довольно грубо и властно, как любит сам, а Томас боится даже подумать о том, чтобы вырваться. Нет, Англия ничем ему давно не угрожает, уже почти никогда не бьет, пуская в ход свой любимый хлыст, и уже даже не повышает голос. Он лишь хватает его за тонкие запястья и прижимает к стене, оказываясь слишком близко. Его горячее дыхание буквально обжигает кожу, и Уэльс покорно замирает, закрыв глаза, и вспоминает каждый шрам на своем теле, каждый синяк и рубец, оставленный этими руками. Керкленд давно не причинял ему боли, сейчас его сильные руки скользили по тонкой талии Томаса, мягко оглаживая бока, словно невзначай оказываясь под складками одежды. - Открой глаза. И Уэльс просто не смеет не исполнить этот приказ. Но он все равно не может смотреть ему в глаза. Он помнит, что они зеленые, как летняя листва, с едва заметными болотного оттенка крапинками. Помнит, все прекрасно помнит, но смотреть уже не может. Его взгляд падает на довольно широкие брови и волосы. В который раз он мысленно делает акцент на том, что брови темнее. Это не важно, просто это немного отвлекает от самого главного. - Тебе нравится милори? «Берлинская лазурь» - мысленно поправляет Томас. - Да, конечно. Это очень насыщенный оттенок. Его английский просто безупречный. Пришлось довести его до идеала во избежание очередного наказания. - Очень хорошо. Кажется, Англия усмехнулся. Томас попытался улыбнуться в ответ, хотя вышло даже слишком натянуто. Черт с ним, с милори. Пусть это будет что угодно, лишь бы Керкленд быстрее оставил его в покое. Его рука скользнула выше и оказалась как раз на шее Уэльса. Тот так и не научился понимать этот странный жест. Казалось, что рука его ласкает, но вместе с тем она держала властно, словно намереваясь задушить. Именно поэтому Уэльс всегда был на нервах, он словно шел по лезвию ножа, не имея представления о том, когда его шея столкнется с этим самым лезвием. Дальнейшие действия Англии вполне ожидаемы. Нет, Уэльс давно разучился сопротивляться. Слишком сильно ему вбили в голову мысль о том, что он просто ничто. Притворяйся, что все хорошо. Ни слова в укор. Веди себя так, словно все нормально. Соглашайся со всем. Помни о том, что ты не имеешь никаких прав. Берлинская лазурь прекрасно смотрится в зале. Она придаёт этому помещению богатый вид, прекрасно сочетаясь с оттенками зеленого. Что ж, у Англии и правда прекрасный вкус. - Вышло довольно недурно, - заключил Шотландия. Он поправил ворот уже кое где грязной рубашки и с довольным видом снова окинул взглядом плоды собственного труда. Уэльс только кивнул, соглашаясь. Теперь у него есть собственная английская резиденция, оформленная в исконном английском стиле. И свой восторг он выражает так же на английском. - Берлинская лазурь отлично смотрится. Крейг недовольно нахмурился и посмотрел на младшего брата. Однако его взгляд тут же смягчился, ведь у них всегда были очень тёплые отношения. - Я называю это турнбулевая синь. Хотя смысл особо не меняется, открыли его все равно в Берлине. Потрепав Томаса по голове, Шотландия улыбнулся ему и направился в другую комнату, оставив парня наедине с его противоречивыми мыслями. Уэльс улыбался, но в этой улыбке было мало радости. - Милори тоже неплохо звучит. Он посмотрел на стену. Да, очень насыщенный синий оттенок, и так богато смотрится. Томас задумался, попытавшись подобрать в голове слова для описания берлинской лазури. Не на английском, а на своём родном, уже почти забытом. Несколько долгих томительных минут прошли даром, ведь ни одного валлийского слова так и не появилось в голове. Было время, когда его жестоко избивали за даже короткие фразы на родном языке. Спина до сих пор помнила эту боль, а кожные покровы носили на себе как печать каждый рубец, каждый шрам. Яркий, насыщенный, красивый, удивительный… Но все на английском. Интересно, а был ли у Уэльса свой родной язык? Когда он вообще успел его забыть. - Эй, Томас! – послышался голос Гордона. – Ты идешь? Я хочу показать тебе кое-что. Парень вздрогнул, словно очнувшись от транса. - Да, иду. Отведя взгляд от стены и откинув прочь мысли о родном языке, Уэльс помчался прочь из зала. Скоро приедет Англия, чтобы увидеть конечный результат ремонта. И он точно останется на ночь. И вряд ли он будет бить его хлыстом, но он точно возьмёт своё. А Уэльс снова не сможет противиться неизбежному. И не сможет смотреть в эти ненавистные глаза, цвет которых и правда так идеально сочетается с оттенком берлинской лазури. Притворяйся, что все хорошо. Ни слова в укор. Веди себя так, словно все нормально. Соглашайся со всем.