Признание

Все привыкли, что Кагами не любитель студенческих вечеринок или сопутствующей им выпивки, но, когда он отказался и от предложения погонять мячик по площадке, это действительно удивило. Лос-Анжелес даже в декабре выглядит, как в разгар лета. Сидящие на скамейке у площадки девушки из института шепчутся, что у Тайги наверняка в Японии остался важный друг, скорее всего девушка, может быть даже именно его девушка, раз он так спешит в одно и то же время оказаться дома у компьютера. *** Они созваниваются раз в неделю. Реже – Кагами сдохнет от тоски и неизвестности. Чаще – он выдаст сам себя. В общем, в этом не будет ничего страшного, давно стоило бы сказать Куроко о том, что понял только теперь, в Америке, оказавшись так далеко от него. Кагами казалось пошлым говорить: «Я люблю тебя», было в этой фразе что-то фальшивое, затасканное кучей глоток, пережёванное на сотни разных языков, оболганное ими. Куроко предложил созваниваться в середине сентября, и первый месяц Кагами потратил на то, чтобы как-то подобрать слова покрасивее, и потерпел фиаско. Он никогда не считал себя романтичным, и никак не мог выразить то, что носил в своей груди. Чувство, что не спало никогда – проросло в его сны, мешало усваивать материал на лекциях, отвлекало от друзей, что появились у него в институте, и тянуло даже не к экрану скайпа – за океан, туда, в Японию. Обнять, замереть и будто по биению его сердца Куроко и сам все поймет. Кагами никогда не думал о том, что может быть дальше. Он был на той стадии чувства, когда не мог его больше нести в себе и нужно было сознаться во всем как за проступок, из-за которого могли наказать или похвалить кого-то другого. Так и не найдя слов, Кагами остановился на простой формулировке: «Ты мне нравишься» и еще неделю выбирал, на каком языке она будет звучать лучше, английском или японском. Обругал себя последними словами за такую ерунду, выбрав японский. Не то, чтобы у Кагами не хватило духа после этого выпалить заветные слова в камеру, но все время мешало что-то или кто-то: как нарочно в комнату Куроко вваливались ребята из Сейрина, шумно гомоня и оттискивая самого Тецую от камеры, чтобы пообщаться с Кагами, или появлялся не менее доброжелательный Кисе. - У тебя там проходной двор? – скептически интересовался Кагами, но и к нему тоже без спроса вваливались то Алекс, то друзья из института, и выбирали они тоже не самое удачное время. Постепенно Кагами привык, что постоянно кто-то мешает. Припрятанные за пазухой слова трепались, как забытое в кармане куртки письмо, в них уже не было столько особенного, как рассказать о том, что ел на завтрак. Тогда и желание признаться перестало жечь Кагами. Когда жили в Японии – все было спокойно, Куроко был рядом, стоило руку протянуть, Куроко воспринимался как что-то, что будет тут всегда. Но экзамены в Японские университеты Кагами провалил, пришлось ехать доучиваться в Америку к отцу. Кагами казалось, что он вернется через четыре-пять лет, и Куроко по-прежнему будет там, таким же неизменным. Он почти не сожалел, улетая. Осознание любви, как это не отвратительно, пришло к нему вместе с ревностью. Он больше не был рядом с Куроко, не мог протянуть руку и потрепать его по волосам, не мог задеть случайно, не заметив. Теперь рядом с Куроко, поступившим в один из университетов в Токио, были другие люди, и они как раз могли все это, видели его каждый день, и делали то, о чем Кагами раньше и не мечтал – обнимали его, например. Кагами временами злился на всех тех людей, что были там и не понимали, как им повезло, и как Кагами хотел бы поменяться с ними местами. *** Вызов Кагами нажимает первым, даже не сверившись, в сети ли Куроко, но тот тоже отвечает вскоре – время всегда одно и то же, чтобы не нарушать планы друг друга в другие дни. На экране Куроко откладывает книгу, протирает глаза и своим ровным голосом вместо приветствия произносит: - Я почти задремал. Хорошо, что ты позвонил, Кагами-кун. Как погода? - Как всегда. Тут почти ничего не меняется. Солнце и дожди, - радостно отвечает Кагами, показывая комнату так, будто сидит посреди улицы. - Друзья сегодня не у тебя? - Раз ты об этом упомянул… Может, стоит изменить день? Просто пятница – как раз день, когда людям не сидится дома, и их тянет на приключения и в гости. - Но пятница – день, когда завтра не нужно рано вставать, - рассудительно замечает Куроко, снова трет глаза. – Ты не против, если я сделаю кофе? - Не высыпаешься? – сочувственно тянет Кагами. - В Японии учиться сложнее, а я никогда не был особенно удачлив в учебе… Иногда я думаю, что этот институт мне не по зубам, Кагами-кун, и лучше попробовать весной поступить в другой. Кагами в первые секунды прошибает неприятное чувство, будто то время, когда они снова будут жить на одном континенте зависит от времени обучения Куроко в университете, но он опоминается. Нет, он после окончания своего института вернется в Японию, а Куроко может доучиваться у себя хоть еще шесть лет. - И куда бы ты на будущий год поступал? – спрашивает Кагами. Куроко замирает на середине зевка, закрывает рот, который прикрывал ладонью, выпрямляется, теперь глядя прямо в экран: - Я не знаю. Иногда мне кажется, что я хочу заниматься только баскетболом. Слишком многое с ним связано. В конце концов, мы занимались им больше, чем учебой или личной жизнью. Я до сих пор не могу представить себя рабочим. Слова о личной жизни отчего-то задевают, хотя вроде ничего плохого и не было сказано, и Кагами, сам еще не разбирая, хорошо на него повлияли они или плохо, улыбается криво, не так искренне, говоря: - Я могу представить тебя в аккуратной белой рубашке и пиджаке. Да, вполне могу. Только дальше не представляю, что бы ты в этих рубашке и пиджаке делал. - Жаль, что я не могу поступить в медицинский. Доктор – прекрасная и полезная профессия, но это обучение слишком сложное для меня. Я видел учебники Мидоримы, они кажутся очень интересными, но я их совсем не понимаю. Как ребенок – рассматриваю картинки, читая подписи. Это – поджелудочная, а это – сердце, а вот это – щитовидная железа. - Ты кофе хотел, - напоминает заскучавший Кагами. - Спасибо, Кагами-кун, но я вроде уже проснулся. - Что читал? - Тебе не будет интересно. К тому же, это по учебе. Помолчали, и Кагами, вдруг в этой тишине чувствуя к горлу подступившее желание признаться в любви просто, как способ сделать приятно, сказать, что «Вот ты может слишком глупый для медицинского, может не знаешь, как дальше жить и что делать и не представляешь себя клерком, а я тебя такого люблю», зовет, будто спохватившись: - Куроко! Тот вскидывает голову, оторвавшись от обложки книги, смотрит прямо в глаза, и взгляд голубых глаз отрезвляет, будто из них на Кагами льется ведро холодной воды. «Зачем? – думает Кагами. – Я же решил, что не имеет смысла признаваться по видео. Я скажу это как надо, лично, когда он не сможет просто выключить скайп, оказавшись на другом континенте от меня». - Я приеду на рождественские каникулы, - улыбнувшись, сообщает Кагами, расслабляясь впервые с начала разговора и откидываясь на спинку стула. – У тебя ведь никаких планов? Куроко отрицательно мотает головой, и взгляд его уже не такой отрезвляющий, снова как бы сонный. - Только… - опомнившись, разлепив губы так, будто минутная тишина заклеила их невидимым скотчем, добавляет Куроко, - наверняка и остальные увяжутся. - Ничего, - кивает Кагами. – Я их всех давно не видел. Ну, раз вы все в Токио, то я покупаю билеты к вам. - А как же твои американские друзья? Они не обидятся? – Куроко выглядит всерьез обеспокоенным, склоняет голову на бок, у Кагами дергается рука потрепать его по волосам, и не поднимается, он вовремя осознает, что вместо мягких теплых волос его ждет холодный экран. - Нет. Все в норме. Они вообще думают, что у меня в Японии… - Кагами будто давится несказанным «Девушка», и вместо этого врет невпопад: - Свои дела. - Хорошо. Я скажу нашим, что ты приедешь. Кагами-кун, ничего, если я спрошу? Ты ведь больше ни с кем из наших не созваниваешься? Почему? По сути, Кагами даже врать особо не надо, он и не задумывался о том, чтобы звонить еще кому-то из Японии. Ему кажется, что весь тот мир застыл и Куроко один в нем живой ходит среди замерших манекенов, которые начнут двигаться только тогда, когда в страну вернется Кагами. - Ну… Они не предлагали созваниваться, - простодушно отвечает Кагами, пожав плечами. - Ты отказываешь Кисе в запросе на добавление в друзья. Он недавно жаловался, я поэтому и спросил. - Кисе? – Кагами приподнимает бровь. – Как ты это себе представляешь? Кисе! Он же и так трещит без умолку, он каждый день будет названивать и рассказывать, как прошел день, начиная с завтрака! Зачем мне это надо, а? Куроко молчит, снова смотрит на обложку книги, потом на экран. - Да, ты прав, Кагами-кун. Поэтому мы созваниваемся только раз в неделю. Это очень хорошо и не отнимает времени у тебя. *** Кагами кажется, что он совершил путешествие не только между континентами, но и сквозь время, потому что из вечного лета Лос-Анжелеса он попадает в заснеженный Токио. Из тропического рая в страну холодных квартир. Он включает свой японский телефон, и роняет его на пол аэропорта, услышав здесь, слишком рано, слишком близко: - Кагами-кун. Он не готов. Он думал, что у него будет день прийти в себя, осознать на одном континенте с Куроко, в одном городе с ним, но как нырнувший разом в холодную воду, здесь и сейчас ощущает себя в двух шагах от того магнита, что тянул его в этот город. - Я так и знал, что ты не заметишь меня, - Куроко улыбается. На нем пуховик с меховым воротом, расстёгнутый и под ним полосатый джемпер, через плечо сумка вроде спортивной. – Но Кагами-кун очень заметный. Я знал, что найду тебя, даже в такой толпе. - Совсем с ума сошел, - у Кагами будто нервный тик и лицо его то улыбается, то пытается хмуриться. – До аэропорта в Токио, насколько я помню, дороговато добраться. Ты на последние деньги приехал, что ли? - Можно и так сказать, - кивает Куроко, как если бы Кагами оценил героизм его поступка. – Но меня ждут подарочные деньги на Рождество от родителей и бабушки. К тому же первого числа мне обычно присылают деньги на месяц, а это уже через неделю. - Как если бы ты свой Рождественский подарок потратил на то, чтобы встретить меня с аэропорта, - почесывая макушку, Кагами идет за Куроко, на этот раз не упуская его из вида. - О чем ты, Кагами-кун? - разворачивается Тецуя, будто и правда не понимает, что тут такого. – Я еще не получил своего подарка. Это были просто деньги на жизнь в общежитии, в том числе и на поездки. Ничего выдающегося я не сделал. *** Такси от аэропорта до города Кагами оплачивает сам, садится не на переднее кресло, а назад, рядом с Куроко, который заинтересованно рассматривает ночную темноту за окном. Кагами не понимает, на что там можно смотреть, потому что сам он ничего в стекле не видит, кроме собственного отражения. - Ребята хотели сделать вечеринку на рождество. В квартире Кисе. Ему от студии выделили довольно хорошую квартиру, не сравнить с нашим общежитием. И из Сейрин народ с тобой увидеться хотел. У Кагами всего четыре дня в Токио, дальше начинаются экзамены, и отец убьет его, если он на них не приедет, к тому же Кагами все еще хочет закончить институт вовремя, не потратив ни одного лишнего года на Америку. Получается, что один день на Сейрин, один день на Поколение Чудес с их вечеринкой, и два дня, чтобы признаться Куроко. - У вас экзамены после праздников? Будешь готовиться, наверное? - Кагами бросает пробный камень. Куроко, так же глядя на него через отражение, отрицательно мотает головой и переводит тему: - Не жаль из тропиков в зиму возвращаться? - Нет, - отзывается Кагами, как бы подчинившись мягкости покрывшего Токио снега. Ему думается, что они могут сейчас поскользнуться на мокрой дороге и врезаться в столб, и его охватывает ужас за сидящего так близко к стеклу Куроко, но говорят же, что сидение за водителем самое безопасное, а значит у Куроко больше всего шансов выжить. - Какая радость от Рождества в тропиках? Снег приходится покупать в супермаркете, понимаешь? Вряд ли... Вдалеке уже виден город, небо над ним светлым нимбом, будто и сам он под куполом и они не проедут, им придется поворачивать и спать в аэропорте, пока не наступит утро. - Тебя подкинуть до общежития? - спрашивает Кагами, опомнившись. Кажется, он и забыл, что еще не признался, Куроко еще не его и ночевать будет дома, и возвращение Кагами они не будут отмечать бурным сексом до рассвета. - Это ведь будет дороже? - напоминает Куроко, забеспокоившись, наконец оборачивается, хотя казалось бы, именно сейчас за окошком что-то яркое, интересное, искусственное. Кагами хочет сказать, что это пустяки, отец дал ему достаточно денег и надо как-то компенсировать то, что Куроко приехал за ним в аэропорт. Но становится вдруг сообразительным, фальшиво кивает: - Да, у вас в Токио просто одуреть какое дорогое такси. Я на это не рассчитывал. Но ты такой путь проделал. - Меня не будут искать, если я не вернусь в общежитие. Я могу остаться до утра у тебя, если ты не против. Не придется переплачивать. Кагами, скорчив рожу как можно более задумчивую, будто считает что-то в уме, как можно безразличнее соглашается: - Да. Можешь остаться. Завтра поедешь. Только продуктов дома нет, но я привез с собой кое-что. Куроко молчит, снова уйдя в себя. Вся эта сцена настолько искусственная, что Кагами кажется, что таксист улыбается украдкой. *** Дома порядок, и пыли не так много. Отец приезжал сюда в прошлом месяце по делам, Кагами страшно завидовал ему тогда, даже если отец, конечно, не виделся с Куроко. Насколько все оказалось бы проще, если б можно было просто положить Куроко в кармашек куртки и возить с собой, как ключи, всегда и везде. Или хотя бы звонить трижды в неделю. Вся ситуация вроде бы не имеет под собой ничего интимного, потому что Куроко еще не знает ничего и в случае отказа окажется в ловушке в квартире с Кагами без денег на такси. Но все-таки все это волнует, как пузырьки в газировке, и Кагами не может перестать улыбаться, хотя от улыбки уже болят непривычные щеки и чувствует он себя блаженным идиотом. И так же не может прекратить фантазировать, ему кажется, что Куроко специально подгадал, чтобы остаться у него на ночь. Как будто это Куроко купил ему билеты на ночной рейс, как будто это он попросил не везти его в общежитие. - Есть американская еда. Мясо, настоящее хорошо прожаренное мясо. Только разогреть, - гордо говорит Кагами, извлекая из спортивной сумки контейнер. - Тут есть круглосуточный минутах в десяти пешком. - Я не голоден, Кагами-кун, большое спасибо, но не стоит беспокоиться. Я немного устал и лег бы спать, если ты не против. - Оу, да без проблем. Я постелю тебе в гостиной. Диван там мягкий. - Поверь мне, Кагами-кун, даже твой пол мягче моей кровати, - мягко отзывается Куроко. - Где я могу взять одеяло? У него с собой ни пижамы, ни зубной щетки. Кагами постилает на диване, но спать Куроко еще не ложится, сидит поверх одеяла, и, хотя и не просил, поблагодарив берет чашку чая, поставленную перед ним, молча ждет, пока Кагами ужинает. Все это настолько напоминает какой-нибудь романтический фильм (Кагами почему-то уверен, что именно такие там ситуации), что Кагами, чувствуя пошлость в этой похожести, не может ничего сказать, и все равно представляет, не может не представлять. Нет, не само признание, это бы он себе простил. Представляет уже после, застенчивого Куроко, спружинивший диван, когда Кагами сядет на это одеяло, рядом, почти вплотную, чтобы коснуться его бедра даже через ткань джинсов, а потом... дальше были быстрые, со скоростью света, образы, которые он гнал от себя, чтобы не дразнить. Куроко не такой, Куроко не станет сразу после объяснения спать с ним. Сидит, смотрит в зеленую жидкость в светлой чашке, как бы спит с открытыми глазами, и жалея его, Кагами доедает быстрее, хотя посидел бы так и дольше. "У меня остается еще четыре дня", - напоминает он себе, пока моет посуду. Доброй ночи желает уже не оборачиваясь, чтобы не увидеть, как Куроко раздевается. Еще долго Кагами лежит, глядя в потолок, но не думает ни о чем. В его голове - мягкие образы снега; блестящего, как новогодняя игрушка ночного Токио и отражение Куроко в окне такси. Если все получится и они начнут встречаться, то Кагами обязательно свозит его в Лос-Анжелес, потому что Кагами знает, как и где живет Куроко без него, а вот Куроко себе Америку может представить только по фильмам. Куроко будит его утром и просит закрыть за ним дверь. Кагами, настолько уставший после перелета, что растирает глаза даже на пороге, машет ему на прощание, и идет спать дальше. *** Люди - как пробка между ним и Куроко. У Кагами ощущение, будто они стоят по разные стороны перекрестка, не двигаясь с места, а между ними идет толпа. Все они соскучились, даже те, что раньше с Кагами общался не так много, больше уделяют внимания ему, потому что Куроко могут увидеть всегда, а Кагами приехал впервые за полгода. - На самом деле там слишком шикарная квартира для меня, туда надо девочек водить, - щебечет Кисе, неся в руках объемный пакет с продуктами. - А мне совсем некогда, вот беда. Кагами мрачно думает о том, что знает он, каких «девушек» Кисе к себе водит, но Аомине идет в конце их нестройной кучки, пытаясь отнять у Куроко пакет, или хотя бы перекинуть из него ананасы в свой. - Как насчет тебя, Кагами-чи? В Америке у тебя появилась девушка или тебя по-прежнему интересует только баскетбол? Скорее от того, что наблюдал до этого за Аомине, Кагами в голову не приходит ничего лучше, как достать из своего пакета три килограмма мяса и вложить в и так тяжелый пакет Кисе. - Почему ты со мной разговариваешь? – замечает Кагами, взвешивая в руке пакет с соком на три литра, но Кисе уже отодвигается дальше, едва удерживая свой. – Не помню, чтобы спрашивал, как у тебя дела, или давал понять, что мы вдруг стали закадычными друзьями и ты можешь лезть в мою личную жизнь. - Оставь его. Видишь же, у него хронический недотрах, - Аомине вдруг оказывается рядом, забирает мясо у Кисе, поворачивается к Кагами и дополняет уже в приказном тоне: - Помоги Куроко лучше. Остановившись, чтобы подождать Куроко, Кагами думает о том, что Аомине и правда стал мягче, похоже, и черт его знает, что тому причиной. С Кисе он кажется все тем же – спрашивает о чем-то устало-пренебрежительно, но как бы и не слушает ответа, рассматривает манекены в витрине, облаченных в кружевное белье. - Оба изображают натуралов. Аж тошно, - ворчит Кагами негромко, чтобы слышал только Куроко. Тот смотрит внимательно и под тяжестью этого взгляда становится стыдно. - Я зря рассказал тебе про них, - наконец отводит глаза Куроко. – Просто был рад, что у них наконец все хорошо… Что плохого, если они еще не готовы признать свои отношения перед всеми потому, что такие, как ты, будут ворчать, что они только изображают нормальных. - Я совсем не это имел ввиду, - тут же заверяет Кагами. Ему не хочется, чтобы Куроко принял его за гомофоба, потому что тогда, признавшись, Кагами и сам для него будет выглядеть лицемером. Но Куроко, будто обидевшись, нагоняет Мидориму, оставив Кагами идти вместе с Мурасакибарой. Тот жует и искоса смотрит так, будто хочет сказать «Ну ты и долбоеб», но вместо этого спрашивает: - Как поживает Муро-чин? Кагами почти уверен, что, когда выходили из магазина, пакет Мурасакибары был полон, а сейчас в нем только половина. Кагами думал, что у него четыре дня, но совсем забыл, что есть еще подготовка к вечеринке и поход за продуктами. И все равно, у него будет день, чтобы признаться Куроко, как раз после праздника. *** Квартира Кисе кажется просторной до тех пор, пока в нее не набивается народ прямо как во время всемирного потопа – если не от каждой команды по паре, то по представителю от всех, кроме Йосена, точно заходит на шум. Целый саммит, и все это – будто разрастающаяся между Кагами с Куроко река. В то время, как Тайга помогает на кухне, Куроко в общей комнате, и сейчас так хочется вернуться в первую ночь, когда они были в квартире вдвоем, а Кагами отчего-то думал, что время еще будет. Вот именно сейчас хочется, чтобы все вдруг снова стали теми застывшими манекенами, какими казались Кагами с другого материка, и среди воцарившейся тишины остался бы только Куроко живым, настоящим. И все же, за общим столом Кагами подгадывает так, чтобы сесть с ним рядом. От Сейрина сегодня, кроме них двоих, еще Теппей с Изуки, оба тоже сидят рядом с Куроко и маневр Кагами не кажется подозрительным. Так как ни за одним столом они все бы не поместились, сесть пришлось прямо на пол главной комнаты. И общаются все так же, не со всеми сразу, а как бы своей компанией, и в то же время перемешиваются, как молекулы под микроскопом, и Кагами меньше всего хочется, чтобы, прихватив свой стакан, ушел бы от него Куроко пообщаться с тем же Кисе, который кажется совершил уже три кругосветных путешествия вокруг их «стола». Будто от непривычки сидеть на коленях или усталости, Кагами наклоняется к Куроко ближе, словно сам себе доказывает, что они тут не просто так вместе сидят, они уже в одной квартире ночевали и по скайпу полгода созванивались, и осталась-то мелочь какая-то – чтобы Кагами дал ему знать о своих чувствах, но конечно не тут, не в толпе. Поэтому окончания вечера он ждет с нетерпением. Конечно отказывается от предложения Кисе остаться ночевать в его квартире – Кагами уже устал от народа и шума. И все же отчего-то не удивляется, когда рядом с ним возникает и Куроко, тоже собирающийся домой, пытаясь отговориться от предложения Кисе тем, что его ждут. Получается, что в подъезд они снова выходят одни, и в руках Куроко – блестящий подарочный пакет голубого цвета. - М? Кисе уже успел всучить? – с улыбкой спрашивает Кагами. Ему теперь хорошо, будто он тонул и никак не мог вдохнуть, а теперь наконец выбрался на поверхность. Никогда раньше он не мог бы подумать, что люди могут быть настолько лишними. Куроко опешивает, даже шаг замедляет, удивленно, точно только вспомнил о пакете, протягивает его Кагами, наконец оживает, чтобы негромко произнести: - С рождеством, Кагами-кун. На праздник, где собиралось так много народу, многие из которых еще были студентами без работы, у них был уговор, в котором каждый покупал один подарок, затем все складывались в общий пакет и участники тянули жребий, кому какой достанется. Кагами уносил домой рамку для фото в виде баскетбольного мяча, сам же вложил туда штуки три американских журналов по баскетболу и видел, что достались они Касаматсу, и как потом менялся с ним подарками Аомине, отдав в обмен на журналы плюшевый маскот какой-то из японских команд. В Сейрин была похожая традиция, и они с Куроко никогда не дарили друг другу отдельно подарков до этого праздника. Случившееся настолько непривычно, что Кагами ожидает увидеть в пакете какое-то подтверждение того, что Куроко ответит ему взаимностью, но внутри лишь гарнитура для скайпа. - Твоя сломалась, - прибавляет Куроко. Сам он тоже выглядит отрешенным и уставшим и, в надежде на еще какое-нибудь доказательство того, что ему не показалось, Кагами на пробу произносит: - Тебя правда ждут? Или ты просто хотел отделаться от Кисе? Если его не ждут, то можно сказать, что не хочет просыпаться один в рождественское утро, позвать снова к себе с ночевкой, но Куроко обрывает все, ответив: - Правда ждут. Спасибо, что согласился, Кагами-кун. Я заметил, что тебе не по себе от их компании, но я тоже не люблю шумные праздники. Спасибо, что побыл рядом. *** Сейрин, будто они все еще школьники, собираются в старом кафе, и все же они вызывают у Кагами более теплые чувства, и даже оставляют ему место рядом с Куроко. И хотя их собралось человек пятнадцать, они все равно не разбиваются на кучки, они команда. - Ты как там, в Америке, по-прежнему играешь? – спрашивает сидящий за столом напротив все такой же жизнерадостный Коганей. - Конечно, играю. Как ты думаешь я поступить смог? По спортивной стипендии, - признается Кагами, и с другого конца стола Хьюга, поступивший только со второго раза, комментирует зло: «Читер». - Да ладно, - примирительно замечает Кагами. – Я был бы рад остаться в Японии. - О? У нас тут лучше? – тут же оживляется снова Коганей. Кагами не знает, что ответить, потому что для него-то конечно лучше, ведь Куроко живет именно в Японии, а для них для всех Куроко просто друг и, быть может, они предпочли бы жаркие субтропики Лос-Анжелеса. Куроко так похож на эту снежную страну, но наверняка ему понравится и океан. Кагами так хочется показать ему все то, что он сам видел в Америке. Свой подарок он подкидывает незаметно – подкладывает в сумку Куроко цветной подарочный конверт, в котором подвеска для телефона с изображением пса, что так похож на номер два. Кагами не уверен, что Куроко станет носить игрушки на телефоне, но брелок должен ему понравиться, в конце концов его можно повесить дома на монитор или оставить в шкафу на книжной полке. И хотя он рад увидеться с Сейрин, у него остается всего один день. *** Ночью, глядя в потолок, Кагами оказывается в эпицентре шторма противоречий. У них всего один день погулять вдвоем, а потом Кагами снова уедет, в лучшем случае до летних каникул. С другой стороны, даже если бы он признался в первый же день, Куроко могло понадобиться время, чтобы подумать. В Америке с этим было проще, но так вот «по-американски», с Куроко он поступить не мог. Это означало что-то вроде: «Ты мне нравишься, и пока ты еще ошарашен этой новостью, я сниму с тебя и себя штаны и трусы. Ты опомнился? Ничего, я уже начал за нас». А оставить все как есть он не мог. Не верилось, что однажды Куроко мог сообщить ему во время очередного звонка, что кто-то признался раньше, и что Куроко согласился «попробовать». Кагами, опять ночь не спавший, но решившийся, наконец, более того, мечтающий посвятить Куроко наконец в свои чувства, утром получает сообщение, что у того подскочила температура и он не сможет никуда пойти. Досадно настолько, что Кагами готов ехать обратно на день раньше. - Куроко днем гулял с нами, а ночами готовился. Недосып, нервное переутомление… - сообщает Кисе, позвонивший ему днем, аккурат когда Кагами только смог задремать после бессонной ночи. – Родители забрали его пока домой, лечить. Больше я ничего не знаю. Жаль, что его не оставили в общежитии, да? Кагами молчит. Значит, еще на полгода звонков раз в неделю? Но нет, вчерашняя решимость не делась никуда, не превратилась в: «А, ну раз так, то это знак судьбы», и в трубку Кагами едва не произносит вслух: «Я скажу ему в первую же пятницу. Как только мы снова созвонимся». - Он так хотел проводить тебя, Кагами-чи, - продолжает ныть в трубку Кисе, но и он лишний, и он для Кагами снова – лишь декорация, и хочется остаться в тишине, вспомнить ту пропущенную ночь, когда на диване в его квартире спал уставший Куроко. *** В субботу у Кагами экзамен, и он должен готовиться, но в шесть вечера он садится перед экраном. Куроко уже в сети, он же первым нажимает вызов, и Кагами прежде всего успевает порадоваться, что тот выглядит уже не больным, но виноватым, будто нарушил данное обещание. - Прости, Кагами-кун, что не получилось в последний день. Я тогда что-то совсем расклеился… Была бы только температура – я бы выбрался. - Да ладно, проехали, как сейчас? Как экзамены? - На антибиотиках, - выдыхает Куроко. – Уже лучше. Экзамены в понедельник. Признание замусоленной бумажкой жжет внутренности Кагами, и надо либо сказать сейчас, либо сгореть от невысказанного. Нельзя быть таким трусом, чтобы снова ждать полгода встречи, отговариваясь тем, что такое не говорят по телефону или скайпу. Он уже не знает, как преподнести это красиво, но не хочет ждать подходящего случая, там можно прождать не полгода, намного дольше. - Если бы мы пошли гулять, - с сожалением начинает Кагами, отводит взгляд, одергивает себя и глядя на экран, как смотрел бы в лицо Куроко, будь он тут, уверенно произносит: - Я бы признался тебе. Фигово, что приходится делать это по скайпу. Можно сказать, что я специально приезжал сказать, что ты нравишься мне. Куроко принимает это как должное, как ответ на вопрос: «Как дела?», а потом вдруг выдыхает, и до Кагами доходит, что собеседник его с минуту не дышал, будто пытался удержать в себе этот момент. Тихим и таким не похожим на прежний голосом Куроко шепотом спрашивает: - Почему ты ничего не сказал раньше? Куроко в этот момент даже живее и реальнее, чем там – в Японии. Кажется – стоит опустить экран ноутбука и за ним окажется сам Куроко, теплый, объемный. Но иллюзия проходит. Если Кагами опустит экран – он окажется в полной темноте, совершенно один, с осознанием сдвинувшегося со своего привычного места мира. - Но ведь ничего страшного не случилось, - напоминает Кагами. - Ты ворчал из-за Кисе с Аомине. Я думал, что ты не одобряешь однополые пары… Думал, что ты никогда не согласишься на такое. К тому же… Кагами-кун, ты ведь уехал в Америку. Взял и уехал… - в голосе прорезалась хорошо скрываемая до этого, гасимая обида, Кагами спохватывается, сжимает экран так, будто держит Куроко за плечи: - Слушай… Вот что, послушай. Я не знал. Я уже тут это все переосмыслил и понял. А в Японии до меня не доходило. И я… наверное все-таки знал, что ты меня не оттолкнешь, но… Я не думал, что нам вообще нужны слова. Как формальность. Куроко молчит, прикусив нижнюю губу. За прошедшее в тишине время Кагами отвечает себе, что да, Куроко должен был готовиться к экзаменам дома, но ходил с ним на встречи, потому что мог побыть рядом, не вызывая подозрений. И, возможно, Куроко так же хотел сказать ему все еще в аэропорту, но не решился потому, что боялся потерять из-за отказа Кагами и целых четыре дня вместе. - Эй. Как насчет созваниваться чаще теперь, а, Куроко? – мягким голосом спрашивает Кагами. Надо было говорить там, в Японии, потому что тогда можно было бы обнять, и это вместе с признанием стало бы лучшим извинением за те сомнения, что посеял в Куроко. - Каждый день нормально будет? - Замечательно, - кивает Кагами, чувствуя, как нагревается под его ладонями пластик монитора.