shatters

Зимой, пронизанной белым горем, ты прилетел к нам с иной планеты, чужой, напуганный и отпетый в своём решении стать героем - но стал заложником лабиринта. Твой голос хрип, и дыханье рвано; и время лишь добавляет раны, однако слабым быть слишком стыдно. А Дио думает: всё в порядке, и Кёнсу в этом почти уверен - на сцене снова играет зверя - за сценой с миром играет в прятки. И ты, желая один остаться, сбегаешь в комнату с зеркалами, но в ней с возвышенными мечтами танцует (вряд ли знакомый) мальчик в сопровождении чётких ритмов и отдалённого шума с улиц - танцует так, словно он безумец, переплетает цвета палитр. Ты подпеваешь его движеньям: гранд-пируэты и арабески под акапельные переплески до слёз и до головокруженья. Рассвет встречает внезапным мором (в удушьи снов умирать привычно), день красит в чёрный - ну как обычно - ты, впрочем, кажется, любишь чёрный? И в отражениях битых стёкол вы оба прячете свои лица. Чонин пытается не сломиться, а Кай становится одиноким. Ты на вершине опасной славы - на Землю смотришь из самолёта. Тебя встречает полночный город с диапазоном во все октавы. Ему завидовать крайне глупо - как сомневаться в своём успехе. Ты тонешь в криках и резком смехе, и отголосках пустотных звуков из глубины своего сознанья, переполняя его неправдой и ожидая другого завтра в надежде выжечь воспоминанья. Ты терпишь то, что не каждый стерпит, молчишь, когда запредельно больно, и остаёшься - на вид - спокойным, сгорая в яро слепящем свете, но возрождаясь из пепла в танце, даруя людям свою улыбку, боясь порой совершить ошибку и потеряться в тоннелях станций. Твой голос твёрд - не дрожит, не рвётся, хоть ты сегодня слегка простужен из-за стремлений, промокших в лужах и не согретых холодным солнцем (и сердцем). Музыка - швом по венам, аплодисменты - волной по залу. Ты счастлив? «Счастлив», - в ответ устало, и буквы эхом стучат по стенам. В софитном мареве пляшут тени, волос растрёпанных липнут прядки. А Дио думает: всё в порядке, и Кёнсу в этом теперь уверен.