***
Публика оценила. Это не значило ничего, но всё же оставляло смутный призрак приятного чувства в душе. Теперь Джонс мог быть свободен и даже по приходу домой занять кровать, если он, конечно, до неё дойдёт. Назойливых мыслей в голове было болезненно много, и все они вместе составляли одно громкое, но приглушённое эхо последних нескольких дней, в котором нечётко различалась вся услышанная за это время музыка, бессмысленные разговоры и, прежде всего, собственные внутренние монологи. Отголоски глубоких битов, доносившиеся из клуба, казались на этом фоне тихим шорохом, поэтому не выходившая из головы песня потянулась снова. На улице, на небольшой площадке перед клубом, было сильно накурено и довольно-таки тепло, но в сравнение с душным, спёртым воздухом клуба никак не шло. Ночь можно было бы даже назвать приятной, если б не запах травки и мочи и зажимавшиеся по углам парочки. Всё-таки, свалить оттуда хотелось как можно скорее. Хотя бы чтоб остаться незамеченным. Джонс потянулся за телефоном, чтобы вызвать такси (дорога до дома пешком заняла бы полчаса, и ноющие от усталости ноги были исключительно не согласны с такой нагрузкой), когда его кто-то окликнул. Джонс рефлекторно сожмурил глаза, ни на секунду не сомневаясь, кому принадлежал этот знакомый до боли голос. По одному только выражению лица Дэна было видно, что он пьян, что уж говорить о том, что сидел он прямо на поребрике. – Ээ, привет, Дэн, – вышло у Джонса несколько вопросительно, когда он подошёл ближе к Эшкрофту. – Ты чего тут сидишь? Дэн неловко улыбнулся, явно изо всех сил пытаясь сфокусировать на Джонсе свой взгляд. – Я… они меня заебали, Джонс. Ну конечно. Джонс понимающе кивнул, садясь рядом на холодный асфальт. – И ты решил уйти? – предположил он. – И я решил подождать тебя снаружи. Это было отвратительно – что внутри Джонса что-то болезненно дёрнулось, а голова подсознательно втянулась в плечи. Он с шумом выдохнул. – Ну и… как вечер прошёл? – получилось как-то неловко, с нервным хохотком и очень, очень не в тему. Джонс знал, что ответит Дэн, он знал, что тот терпеть не может такие вопросы, но сказанное уже не вернуть назад. – Херово, как, – протянул заплетавшимся языком Дэн, гуляя взглядом в неизвестности. – Но твой сет был охуенным. И это было даже не то, что именно сказал Дэн – в конце концов, Джонс знал, что Эшкрофту нравится его музыка. Это был сам факт того, что он его похвалил – такое случалось, пожалуй, не чаще раза в полгода и звучало скупее, даже когда Дэн был пьяным. Джонс замер, чувствуя, как горячеет его отёкшее от усталости лицо. Это было так абсурдно и тупо. – Спасибо, – выдавил он после паузы секунд в десять. – Мне казалось, что получилось хуёвенько… ну, кроме последнего трека. Я с ним больше всего старался. Налажал, правда, в моменте с басовым проигрышем, но… но так хотя бы на бис не вызвали, – он выпалил это всё почти на одном дыхании, уже почти физически чувствуя, как медленно тупеет. – Я плохо разбираюсь в этой херне, – по своему обычаю ответил Дэн. – Просто твой сет стоил того, чтобы сюда переться, даже так… Дэн ещё что-то бормотал – глухо, низко и очень пьяно. Джонс пропускал мимо ушей весь смысл, слушая сам голос, пытаясь запомнить его, как звучание какого-то музыкального инструмента. Было бы намного легче, если бы он был на что-нибудь похож. – Ну что, – начал он, когда звук голоса его соседа стих, – возьмём нам такси? При тебе случайно нет денег? – Я так хочу спать, – сонно протянул Эшкрофт, будто уже полностью перенёсшись в какое-то своё измерение. – Просто чертовски… ты что-то спросил? Я так громко зевнул, что ни хуя не услышал. – Да нет, – смиренно улыбнулся Джонс. – Тебе, видать, послышалось. Так аккуратно, как только позволяла Дэну его степень трезвости, на плечо Джонса легла его тяжёлая, горячая голова. Неприятно напряжённое до этого плечо ещё сильнее заныло, но Джонс не мог позволить себе сдвинуться с места – чего уж говорить о том, чтобы вызвать уже позабытое такси. Вместе со всплывшей из подсознания усталостью, обрушившейся на тело, в мыслях ещё громче и чётче зазвучала заевшая песня. – Ты слушаешь Smiths, пока меня нет? – неожиданно сам для себя спросил Джонс. – И такое бывает, – пробормотал Дэн, по чьему голосу было слышно, что он слегка, совсем незаметно обычному человеку, но так разительно заметно для Джонса, улыбался. – Терпеть их не могу, но музыка приятная… Джонсу не нужно было объяснений, чтобы понять, что он имеет в виду. Джонс знал, что не отличается особой чуткостью, проживая скорее в стихии звуков, чем чувств, но Дэна он понимал всегда, что пугало. Что бы он не говорил – пьяным ли, или просто в сердцах. Даже когда тот, накурившись, с чего-то вдруг сравнил его с луной. – Помнишь, как ты упоролся и сказал, что я похож на луну? – тут же озвучил свою мысль Джонс. Сонливость, которой заразил его Дэн, заменила всякую нервозность, и всё стало немного легче, хотя сердце и не переставало биться в сумасшедшем темпе всякий раз, когда Джонс чувствовал трение щетины о его оголённое плечо. – А я до сих пор так считаю, – невозмутимо зевнул Эшкрофт, медленно поднимая голову, чем вызвал у Джонса болезненный узелок разочарования, затянувшийся где-то на уровне желудка. – Только ты громче и ближе. – И не такой круглый. – И не такой круглый, – согласно кивнул он, наконец, впервые за долгое время сфокусировав усталый взгляд на Джонсе. – Если б я был поэтом, а не журналюгой, я бы обязательно сравнил тебя с луной в одном из своих стихов. – Ты бы посвятил мне стих? – поддавшись сонно-шутливому настроению Эшкрофта, спросил Джонс, чувствуя, как предательски сводит живот. – Сборник как минимум, – это звучало вполне серьёзно, но искорка в глазах Дэна его выдавала. – Ты же посвящаешь мне свои треки… Должно быть, в ту минуту Джонс нисколько не был похож на луну – его щёки с ушами вместе горели уже так, что заметно это должно было быть даже в потёмках. В горле комом встали все мысли, которые так рвались наружу, но которые ни за что нельзя было воспроизводить. – Кхм… а с чего ты взял? – Мы живём вместе почти четыре года, и пили вместе уже не раз, – несколько самодовольно ухмыльнулся Эшкрофт. Странно было наблюдать за его эмоциями, пропущенными через фильтр, наверное, не одной выпитой за этот вечер бутылки спиртного – сколько бы раз Джонсу не приходилось становиться свидетелем этого, привыкнуть к таким метаморфозам он всё никак не мог. Джонс неловко поёжился, совершенно теряясь, что ответить. – Ну… конечно, Дэн, я посвящаю тебе каждый свой трек. Даже тот, где в начале звуки двух трахающихся собак. – В таком случае… я посвящаю тебе каждую свою статью. Даже ту, которую я написал, отдрочив мужику в барном туалете, – задумавшись, он добавил. – Особенно её. От неожиданности этого заявления, Джонс коротко рассмеялся, всё ещё точно не зная, что говорить. – Думаю, пора бы вызвать такси. – Мне и здесь нравится, – тут же возразил Дэн. – Думаю, я был бы не слишком против в один прекрасный день стать бездомным. Ну, когда я тебе окончательно надоем, и ты меня выгонишь. – Не думаю, что ты мне когда-либо настолько надоешь. – На самом деле, и я так не думаю. Потому что ты терпеливый и всепрощающий человек, Джонс, – и хоть сказано это было с напускным пафосом, уже второй раз за вечер Дэн смотрел прямо ему в глаза, не отводя помутнённого взгляда. – Наверное, если бы не ты, я бы никогда так и не понял, какой хреновый из меня человек. И, почему-то, от этого становилось неописуемо больно. Наверно, потому что отчасти это было правдой. – Ты хуйло, Дэн, – тихо согласился Джонс, силой удерживая взгляд на нём, часто и мелко дыша. – Ты первый, кто говорит это с такой любовью, – Дэн улыбался. Без обычной издёвки, подошедшей бы его последней фразе, безо всякой иронии – просто улыбался, и это было слишком непривычно. Пугающе-искренне. Джонс чувствовал, что назад дороги уже нет, и что одна его нога уже стоит на пороге в бездну, готовая перешагнуть порог и провалиться туда – не имея и малейшего понятия, что будет дальше. Оставалось сделать маленький рывок, казавшийся непосильным подвигом. Ждать помощи от Дэна было бессмысленно, но и самому делать это было боязно. – Я просто первый, кто тебя любит, несмотря на то, что ты хуйло. – Ты первый, кого я люблю, несмотря на то, что я хуйло. Сложно было понять, кто сделал этот рывок – или это сделали они оба? Тогда кто в большей мере? Это было уже не так важно. Нет, это было уже совсем не важно. С каждой минутой сидения на холодном асфальте всё сильнее дрожали неприкрытые руки. Доселе только местами покрывавшие небо тучи теперь застилали весь свод, закрыв и луну, и звёзды, оставив осветительскую работу на неоновую вывеску клуба и разбросанные по тротуару фонари. Все люди, даже если они всё ещё оставались на своих местах, занимаясь своими делами – куря, зажимаясь, разговаривая – разом перестали существовать ещё в ту минуту, когда Джонс только подошёл к Дэну. И через некоторое время – через день или через год – Джонс вряд ли вспомнит обстоятельства. Вряд ли вспомнит фонари или луну, возможно, даже не вспомнит, как мучительно в те минуты хотел спать, да и вообще, что было до этого. Он не вспомнит даже той песни, что так крепко засела в голове, если не придаст этому значения. Но он вспомнит все звуки и чувства. А Дэн, наверняка, не вспомнит и этого, ведь для него это затянется невоспроизводимой пьяной дымкой, через которую почти ничего не видно. Что поделать. Джонс не мог понять, кто сделал этот рывок – но его губы чувствовали жёсткую щетину, холодные руки обвивали горячую шею под воротником куртки, а колени прикасались к коленям. Время, которое до этого текло довольно медленно, встало на рапид – каждая секунда, наполненная вкусом какого-то крепкого алкогольного напитка, сбитого дыхания и тёплого и сухого прикосновения, тянулась словно смола, но и это было слишком быстро. Немного привыкнув к разлившему по телу теплу, к большой руке, лёгшей на его бедро, Джонс заметил, как, по сравнению с медленным течением момента, быстро колотится его сердце, и ему опять стало немного досадно. Он никогда не поймёт, что всё это значит. Ощущение чужого языка, чужих рук, губ, затылка под ледяными ладонями казалось невероятно призрачным, будто всё это горячий сон, бред, пришедший воспалённому сознанию. Будто Джонс уже не сидел на коленях Дэна к нему лицом, будто мокрые укусы не одаривали его шею до сладости больными следами, будто руки не сжимали его ягодицы. Только холодное дыхание слабого ночного ветра, покалывавшее опухшие раскусанные губы, и раскалённый свинец, приливавший к паху, возвращали чувство реальности. Это был не сон, и осознание этого сжимало лёгкие и давало под дых. Джонс никогда не думал о том, что будет завтра – вечно отменяя свой сон, плевав на здоровье, напиваясь до потери сознания, грубя людям, которые ведут себя, по его мнению, неискренне, и не думая о том, какой вес в его жизни они могут иметь. Он достаточно хорошо знал Дэна, чтобы понимать, что будет завтра. Но он не думал о том, что будет завтра.***
– Простите, если я покажусь грубым, – как можно более дружелюбно, подавляя усталость, начал Джонс, слегка выпрямившись. – Но вырубите, пожалуйста, музыку нахрен. Таксист, пробормотав что-то матерное, на что Джонс полностью плевал, резко крутанул ручку магнитолы и молча обратил взгляд на дорогу. Джонс попытался неудобно устроиться на сидении машины – что угодно, лишь бы не заснуть, – стараясь не уронить лежавшую на его плече голову спящего Дэна, но веки всё равно самопроизвольно опускались, как у кукол, которые автоматически закрывают глаза, стоит им оказаться в горизонтальном положении. Джонс, в свою очередь, как и подобная кукла, чувствовал себя совершенно пустым изнутри и пластиковым снаружи. Только боль сожаления и сотый раз, будто поставленная на вечный репит, воспроизведённая в голове песня оставались внутри. И от этой пустоты, вкупе с мягкими сидениями и мелькавшими за запотевшим от внезапно хлынувшего дождя окном домами, спать хотелось ещё невыносимее. Дэн вырубился почти сразу после разрядки, прямо на том-самом поребрике, где они сидели полчаса назад, и Джонс никогда так ему не завидовал, как в те минуты. Джонс не мог сказать, была ли эта зависть чёрной или белой, как не мог он объяснить, почему до сих пор сжимал в своих руках – опять холодных как лёд – ладонь Эшкрофта, будто это что-то значило. Расслабленное, ровное дыхание расположившегося на его плече Дэна убаюкало его до зыбкого состояния полудрёмы, и он уже был готов и вовсе провалиться в столь вожделенный, мёртвый сон, когда голова на его плече еле ощутимо заёрзала, а тишину нарушило невнятное бормотание. – Я помню о ренте, Джонс, после этой статьи получу жалованье и заплачу, дай мне неделю… – прохрипел Дэн, не размыкая век, только лишь сжимая одну из обхвативших его рук в своей. Вырванный из липких объятий сна, Джонс лишь горько усмехнулся. – Не парься насчёт ренты, Дэн. Прислонив тяжёлую от усталости голову к голове Дэна и прикрыв глаза, он, вопреки всему, так и не смог уснуть.***
Sing me to sleep Sing me to sleep I don't want to wake up On my own anymore Don't feel bad for me I want you to know Deep in the cell of my heart I really want to go