*Sophie Milman – Lonely In New York*
Это случилось в 1951 году в Нью-Йорке. За пару лет до этого я только окончил университет журналистики в пригороде, а после сразу же погряз в поисках работы, но, так случилось, что мой давний приятель Бруно был знаком с главным редактором New York Times и дал обо мне очень хорошую рекомендацию из первых уст. Конкуренция была чудовищной, но мой талант и обаяние в совокупности с болтливым приятелем принесли свои плоды. О, я никогда не отличался скромностью, и часто был вынужден пробиваться исключительно с помощью длинного языка, а убеждать и заводить полезные знакомства в два счёта всегда умел. Поначалу было сложно и приходилось затягивать пояс потуже, но, через некоторое время упорной и беспощадной борьбы, месяцы голодания в огромном холодном городе окупили себя сполна. Так что к 51-му году я, в свои двадцать шесть, уже заведовал небольшим отделом в NYT. Постепенно обрастая рабочими связями и знакомствами с самыми влиятельными людьми города, проводя вечера в лучших барах и ресторанах, в разномастных компаниях относительно высшего и уважаемого общества, и, вместе с этим, проживая в небольшой, но прекрасной квартирке прямо на Таймс сквер, я и не смел жаловаться на жизнь. Но, как и все жители больших каменных городов, был безмерно невыносимо одинок. Конечно, у меня были женщины, они крутились вокруг постоянно, готовые лечь в постель по первому зову, лишь бы только их имя однажды пропитало чернилами страницы Таймс, пусть и самые последние. Но после них чувство полного опустошения поглощало с ещё большим остервенением, словно эти женщины уносили с собой остатки моей души целиком, так что вскоре, попытки найти спутницу были оставлены, и лучшим решением в вопросе одиночества оказалось полное отсутствие свободного времени. Обилие работы, толпы людей вокруг, постоянное общение, важные шишки и вечеринки во славу их кошельков и раздутого эго, встречи и мероприятия, и ни единой возможности остаться наедине со своими мыслями. Даже отдых всегда представлял собой стихийный круговорот баров и выпивки, новых смазанных лиц, окутанных плотным сигаретным дымом, без последствий и воспоминаний. Но одна вещь через некоторое время, всё-таки, стала маленькой, нетипичной для меня, традицией. Каждый четверг меня ждал столик на одного в небольшом Джаз-холле под названием «Гарленд»*(1), где очаровательная Дейзи*(2) пела о любви так, словно сама проживала каждую песню прямо там, на сцене, именно в этот момент, от начала до самого конца. Она, по-детски хрупкая, извлекала из самых глубин своего тела такой умопомрачительный голос, что посетители, бывавшие здесь впервые, сворачивали шеи, не веря своим ушам. Дейзи любила, страдала, жила и умирала от счастья и горя на маленьком кусочке сцены, выхваченным из тьмы одиноким софитом. Короткое платье родом прямиком из 20-х, аккуратная белокурая головка с короткой мальчишеской стрижкой и перетянутая жемчужной ниткой, и густо подведённые глаза, будто у грустного Арлекина, придавали ей совсем не соблазнительный образ вульгарного заплутавшего подростка. На самом деле ей было далеко за тридцать, и в прошлом она работала валютной проституткой. Этот секрет знали очень немногие, и со мной она доверчиво поделилась историей всей своей жизни после того, как я по доброте душевной любезно угостил её виски в завершении очередного ошеломительного номера. Не было ни одного выступления чтобы я пропустил с того самого дня, как увидел эту женщину впервые. Её шоу как глоток свежего воздуха, бывало, что неделя проходила только в предвкушении очередного четверга. Но в один прекрасный долгожданный вечер конферансье внезапно сообщил, что Дейзи уехала неизвестно куда и как надолго. Это стало очень неприятной новостью, потому что оказалось, что я плотно подсел на джазовую терапию. Конечно, после этого был в других местах, с того момента несколько четвергов я провёл в совершенно разномастных ресторанах и барах, где играли джаз, но ни одно из них не смогло даже напомнить о том маленьком уютном средоточии разврата. О, я ещё не сказал. По совместительству, кроме Джаз-Холла, «Гарленд» предоставлял услуги почасового мотеля. Мне приходилось однажды испробовать спрятанную от посторонних глаз сторону этого заведения. Тёмная тесная комната с диваном, который занимал почти всё пространство своим огромным могучим туловищем, обитым бордовым велюром, вытертым в некоторых местах, и покрытый недвусмысленными пятнами. Вычурные бра с тусклыми лампами, приделанные только для того, чтобы можно было различить очертания предметов, и обмотанные метрами тёмного полупрозрачного шифона, который также свисал с потолка на манер турецких шатров. Создавалось впечатление полной потери пространства, и лишь диван был центром композиции. Да, я бывал там с Дейзи. Лишь однажды. Это случилось практически в самом начале нашего знакомства, и было, скорее, утолением голода, нежели чем-то близким и духовным. Оба позже признались в этом, и решили более не использовать друг друга в подобных целях. Но моя история совсем не о ней, как вам могло показаться. После долгих поисков очередной «Дейзи», я оставил эту затею и вернулся в родной «Гарленд». Всё так же по старинке, каждый четверг я приходил за свой любимый столик, брал двойную порцию пряного виски со льдом, и проводил два часа в самокопании, балансируя на опасной грани между непринуждённым спокойствием и паническим ужасом. Хозяин заведения, мистер Брингфут, пытался найти замену моей джаз-диве, приглашал удручающего вида певичек, вылетевших из школы искусств или вовсе там не бывавших. Признаюсь, некоторые из них были хороши собой и даже издаваемые их глотками звуки не вызывали столь яркого раздражения, как прочие, но все они были безнадёжно, до неприличия пусты. В нескончаемом калейдоскопе одинаковых девушек прошло около двух месяцев, но «той самой» так и не появилось, и Брингфут это прекрасно понимал. Так что в своём мнении я был не одинок, и, в конце концов, перестал ждать чего-то невероятного: пока их пение не отвлекало меня от важных мыслительных процессов, они меня не беспокоили. Но в один из таких вечеров, когда я, как обычно, не ожидал ничего впечатляющего, судьба решила преподнести всем посетителям Джаз-холла изумительный подарок.*Chris Colfer – Le Jazz Hot!*
Буквально мгновение спустя, как официант принёс мою двойную порцию виски, погас свет в торжественном предвкушении очередного заурядного вечера. Заговорщическим тоном из темноты конферансье пообещал нечто грандиозное этим вечером, но, несмотря на это, я не принял его слова во внимание. Заиграла музыка и сквозь полумрак зала яркий луч прожектора очертил на сцене человека в белом длинном плаще, стоявшего спиной. По белому блестящему меху на воротнике я догадался, что это была девушка, хоть и фигуры не было видно. Но когда послышался голос, я уже не был так уверен: это был низкий контральто, но что-то в нём настораживало. Нахмурившись, пытаясь не пропустить ни одного движения, я во все глаза смотрел на сцену. Одним резким движением фигура скинула плащ, представив зрителям необычный костюм: одна половина его была классическим фраком, вторая же белым брючным костюмом, расшитым пайетками, с длинной бахромой вдоль всего рукава. Интересное решение, ничего не скажешь. Последнее, что помню – один-единственный поворот и, кажется, именно в тот момент мой рот раскрылся от удивления сам собой. Это был парень, половина лица его, та, что носила белый костюм, была разукрашена яркими тенями и губной, на второй же красовались нарисованные усы. Его голос не был похож ни на что, что я вообще когда-либо слышал, это было нечто невероятное и волшебное. Потрясающего глубокого тембра, голос лился из него столь плавно и мелодично, что невозможно было допустить даже мысли, что это существо было земным. Я с трудом могу припомнить весь диапазон чувств и эмоций, что испытал тогда, но такие моменты в моей жизни можно пересчитать по пальцам одной руки. Будто всё, что я видел, знал, чувствовал до этого, поблекло в один миг. Мой мир сократился до одного существа, поющего на сцене и, клянусь, я даже не пытался моргнуть, чтобы ни в коем случае не пропустить ни единого его движения. Очевидно, что на этот раз конферансье оказался прав, потому что далеко не я один был заинтересован происходящим на сцене, почти все сегодняшние посетители Гарленда не сводили со сцены глаз. А когда парень закончил свой номер, публике потребовалось мгновение, чтобы отойти от шока и только потом разразиться аплодисментами. - Курт Хаммел, друзья мои! – торжественно объявил ведущий, перекрикивая бурю оваций, назвав имя артиста только после самого выступления, очевидно, будучи не до конца уверенным в успехе. Но после продолжительных аплодисментов, сопровождаемыми криками «браво», всем без исключения стало понятно, что в Гарленде зажглась новая звезда. Тот вечер я запомню навсегда, как один из самых ярчайших шоу. Здравствуй, Курт. Стоит ли упоминать о том, что после этого искромётного дебюта я не пропустил ни одного выступления. Курт стал настоящим бриллиантом Джаз-холла и так считал далеко не я один: с каждым разом народу на его шоу приходило всё больше. Он очаровывал. Для меня этот парень стал словно концентратом всего прекрасного, что есть в мире и может быть в человеке. Будто излучая неповторимый внутренний свет, Курт казался мне чем-то абсолютно чистым и безупречным, лишённым каких-либо людских пороков, подобно соловью, посреди стаи изголодавшихся воронов. Поначалу меня посещали мысли о том, что стоило написать о нём статью, я искренне желал, чтобы о его таланте узнало как можно больше людей. Но также я понимал, что тогда больше не смог бы наслаждаться его шоу. Какая-то часть меня, сокрытая от посторонних глаз, яростно ревновала его к каждому посетителю Гарленда. Меня злила сама мысль о том, что кто-то, кроме меня испытывает те же эмоции, даже просто смотрит на него. Безусловно, я находил это странным, даже в чём-то диковатым, но если бы вы увидели его выступление хотя бы раз, то поняли бы меня без лишних слов. Спустя пару месяцев я изучил его издалека вдоль и поперёк, каждый его жест, вздох или шаг, даже если это был новый номер, не виданный никем ранее, я знал, что он сделает в следующую секунду. И в один прекрасный момент стало недостаточно просто наблюдать за ним из зрительного зала и я решил наладить прямой контакт. Это был снежный ноябрьский четверг, когда я нарочно пришёл сильно позже обычного. Мой столик пустовал, несмотря на то, что не бронировал его в тот вечер, а зал был переполнен, но всё равно занял место у барной стойки. Необычно было видеть все эти восхищённые лица, не отрывавшие взоров от одного человека на сцене. Должно быть, я выглядел таким же идиотом. Но половину выступления пропустил, стараясь не смотреть в сторону сцены, и болтая со знакомым барменом, а на второй половине и вовсе ушёл из зала. Хотелось узнать, каким будет впечатление от этого человека в здравом уме, не затуманенным его магией, потому следовало хоть немного остудить впечатление. Поздоровавшись с конферансье и обменявшись с ним последними новостями, я занял привычное место около гримёрки. Как правило, сюда никого не пускали, но у меня было особое разрешение, под названием «полезный друг». Отсюда было хорошо слышно всё, что происходило в зрительном зале и, судя по всему, публика не хотела отпускать артиста в указанное в программке время, они звали его на бис ещё и ещё, но, наконец, после третьего раза он любезно объяснил, что очень устал, лишь только после этого зрители угомонились. В ожидании героя вечера, опершись спиной о стену около двери в нужную гримёрку и скрестив руки на груди, я провёл около пяти бесконечных минут, прежде чем мимо меня дальше по коридору прошествовала группа танцоров, обнимающих огромные букеты цветов. Никто из них не глянул в мою сторону, все они возбуждённо обсуждали прошедшее выступление и спешили скорей смыть с себя грим и жадные взгляды посетителей. И лишь спустя некоторое мгновение со цены спустился он, тот самый человек, которого я дожидался весь вечер. Этот момент первой встречи как клеймо на моей памяти, тогда казался затянувшимся до бесконечности, сейчас и вовсе кажется застывшим. Чуть влажные волосы, зачёсанные назад, и расстёгнутые верхние пуговицы рубашки создавали небрежный вид, лицо слегка блестело от пота, глаза горели восторгом, а в руке всего одна белая роза. Секунду назад он улыбался, но, увидев меня, замер в полушаге, на лице читалось явное недоверие. - Как вы сюда попали? – мягко, но строго спросил артист. Его голос был высоким, даже когда он просто говорил. Про себя я отметил, что вниманием парень не избалован, раз не стал грубить мне за то, что я без приглашения вторгся на его территорию. - Прошу, простите меня за мою дерзость, - пытаясь напустить на себя вид уверенный и непринуждённый, я, широко улыбнувшись, протянул ему ладонь в знак приветствия, - меня зовут Блейн Андерсон, я журналист из Нью-Йорк таймс. Парень осторожно пожал протянутую руку и, не сказав ни слова, прошёл мимо и остановился у двери. Он был выше меня и глядел свысока, не опуская головы, а высокие брови и взгляд чуть искоса придавали ему ещё более надменный вид, словно с самого детства ему прививались манеры аристократа. - Я наслышан о вас, - наконец, холодно ответил он, смерив меня взглядом, - полагаю, вам известно моё имя. Иначе вы бы здесь не стояли, - он не спрашивал, он говорил вместо меня. Такое поведение явно не располагало к дружественной беседе, но для меня подобное было не в новинку. Признаться, я и не ожидал от него ничего иного, после той феерии, что он устраивал на сцене, трудно было бы представить его жизнерадостным добряком или неотёсанным мужланом. Между тем, он вызывал у меня уважение и неподдельный интерес. От его дальнейших действий зависела вся моя наполеоновская кампания: он мог бы запросто выпроводить меня, оставив ни с чем, и тогда пришлось бы изобретать новые, более изощрённые способы, чтобы подобраться к нему поближе. Мне нравились различного рода авантюры, но это был как раз один из тех случаев, когда ты либо выиграл, либо проиграл. - Прошу вас, - Курт распахнул дверь гримёрной, пропуская меня вперёд. Дальше было короткое знакомство и сдержанная беседа. Пока я сидел в единственном, уместившемся в гримёрной, старом потрёпанном кресле, Курт рассказал мне немного о себе. Он приехал в Нью-Йорк из маленького городка в Огайо, чтобы поступить в Академию искусств, к счастью, его планы воплотились в жизнь и сейчас он учился уже на третьем курсе, в свободное время подрабатывая в различных низкобюджетных пьесах. А ещё признался, что Гарленд стал его лучшей находкой за последнее время. Я, в свою очередь, поведал ему о Дейзи и веренице девушек после неё. И про себя отметил, что лучшей находкой за последнее время для меня стал Курт. Также он рассказал мне о своих планах после окончания учёбы, и ещё о чём-то… А я просто наблюдал за ним. За тем, как он двигался в этих двух квадратных метрах, в поисках то полотенца, то лосьона, плавно переступая с ноги на ногу, от одного ящика к другому, будто танцевал. Его жесты были весьма изящны для паренька из Огайо, а правильная осанка не сгибалась ни на миг. Даже когда он смотрел вниз, в первую очередь опускал глаза, лишь потом голову, и только в том случае, если это было действительно необходимо. Эта деталь придавала ему несколько надменный вид, но не была наигранной или приобретённой нарочно. Но даже это не могло замаскировать чересчур открытого взгляда бирюзовых глаз, в них была такая ослепительная чистота, сравнимая, разве что, с детской, сколь бы банальным ни было это сравнение. Я подумал, что мог бы рассказать этому человеку все свои самые грязные секреты без сожалений, не утаив ни единого. Эта мысль, пришедшая мне в голову, тогда стала последней каплей на пути к моему решению. И, дослушав его до конца, я заговорил: - Курт, могу я вас так называть? – глядя на артиста и получив в ответ короткое согласие, я продолжил, - Мне хотелось бы написать о вас статью, положительную статью, должен отметить. Но для этого у меня недостаточно материала. Ваши выступления несравнимы с тем, что я видел когда-либо прежде, и можно было бы отделаться рецензией, но ваш талант заслуживает большего. Сочинять льстивые речи прямо на ходу я умел всегда, но в этот раз всё, что говорил, было чистейшей правдой. Курт сидел на высоком стуле, закинув ногу на ногу и скрестив руки на колене, и внимательно слушал. Дождавшись повторного одобрительного кивка, чуть более затянутого, чем первый, я снова заговорил: - У меня к вам предложение, которое, возможно, покажется вам странным, но, тем не менее, прошу вас его обдумать. Моя жизнь состоит целиком из светских раутов, званых вечеров и мероприятий в высших слоях общества, довольно часто приходится иметь дело с самыми важными и богатыми людьми города. И я предлагаю вам, мистер Хаммел, провести две недели, в окружении коммерческих деятелей, директоров, режиссёров и крупных чиновников со мной, взамен лишь прошу о честном и откровенном интервью. Вы уникальный персонаж в своём роде, люди захотят узнать о вас больше, чем просто имя, и пары слов о планах на будущее им не достаточно. Уверен, что каждый, из сидящих сейчас в том зале будет рад познакомиться с Куртом Хаммелом и лично задать вопросы, которые собираюсь задать вам я. Расскажите вашу историю. Услышать её из первых уст было бы честью. Я закончил и смотрел на него в ожидании ответа. Но ответа не было. Курт сидел в той же позе, неподвижно, лишь уголки губ его чуть опустились. Он явно был озадачен и с ответом не спешил. Подождав пару долгих минут, я решил, что лучшим сейчас будет удалиться, оставив парня наедине с размышлениями. - Что ж, вероятно, вам необходимо время. Вам известно, где искать меня в следующий четверг, - поднимаясь с кресла, сказал я. Рука уже повернула ручку двери, как из-за спины донеслось негромкое «я согласен». - Вам известно, где искать меня в следующий четверг, - повторил я собственные слова, обернувшись, но уже с улыбкой, и прикрыл за собой дверь. _______________________ (1) Автор назвал заведение в честь матери великой Лайзы Минелли. ( 2) Прототипом внешности стала Дейзи из последнего фильма "Великий Гэтсби", но по характеру и наполнению в целом этот персонаж ближе к Эйприл из Glee.