***
Без своего соулмэйта жить можно. Многие так и делают – Лиам встречается с Софи, Найл меняет девушек, как перчатки. И они счастливы. Зейн вообще не чувствует боли своего соулмэйта, только пару раз в детстве он ощущал, как его соулмэйт падал и разбивал коленки. Сейчас он не чувствует ничего, и его это не волнует. Ему вообще плевать на эту теорию соулмэйтов и их мир в целом. Луи уважает его за это решение, но и ненавидит. Сам он не может понять ничего. Они с Зейном курят на университетском стадионе, прячась за огромным деревом, и наблюдают, как тренер футбольной команды сам курит, прячась от учеников. Луи давно уже так не смеялся. - Все продолжается? – спрашивает Зейн. Его голос спокойный, не слишком громкий. Луи нравится это в Зейне – после громкого Найла и быстрого Лиама, голос Зейна его успокаивает. Луи кивает и вздыхает. Он поднимает веточку и чертит линии по земле – они такие же непонятные, как и его жизнь. Сейчас он не чувствует ничего – но его тело постоянно находится в ожидании боли, будто спортсмен на старте, ожидающий выстрела. Луи плевать на эту боль и на вечно напряженное тело. Он готов чувствовать это постоянно, если только тот, не будет чувствовать. - Я бы хотел его спасти, - тихо говорит Луи. – Понимаешь? Прийти однажды к нему, взять его за руку и увезти его куда-нибудь далеко, где он забудет о боли. Обнимать его, шептать ему на ухо нежности и… Черт, это так глупо, Зи. - Почему? - Я уверен, что он не хочет, чтобы его спасали. Зейн вздыхает: - Тебе так нравится думать, что ты знаешь его, Лу. Но ты не знаешь. Черт, понимаешь, каждый хотел бы, чтобы его спасли. Ни один из нас не герой, Лу. И быть слабым – это нормально. Ему нужна помощь, и он ее примет, Лу. - Только это невозможно. - Только это невозможно, - повторяет Зейн, делая затяжку и наблюдая, как ветер уносит дым. Солнце прячется за темными тучами. На земле появляются черные круги. Луи докуривает сигарету и тушит бычок. - Если бы я мог забрать его боль, я бы сделал это немедленно. - Я знаю, - говорит Зейн, поднимаясь с холодной травы, и подставляя лицо каплям дождя.***
Город в последнее время стал слишком громким – гудит как холодильник, давит на уши противным звуком, въедается в кожу, словно чернила. Луи кутается в куртку, завязывает шарф и идет сквозь гомон голосов. Он не чувствует боли уже давно – около двух месяцев, реже появляется боль от порезов, но кроме боли физической есть боль душевная, и она режет, топит, рушит Луи под своим гнетом. Он живет в ней, она будто темная грозовая туча, застывшая над ним. Он ненавидит этот мир. Лиам сделал предложение Софи, и впервые за долгое время почувствовал страшную боль, – будто мне кирпич кинули на голову, – говорит он. Через три дня он об этом забывает, но Луи забыть не может. Что случилось с соулмэйтом Лиама? Луи учится на врача и, к сожалению, ему доступны все морги города. Он чувствует себя тайным агентом, Шерлоком Холмсом, когда обзванивает их и интересуется, не поступал ли к ним кто-нибудь с травмой черепа в понедельник 1 октября, утром. В пятом морге имени святого Иоанна он получает положительный ответ.***
Это жутко - она такая юная, будто только что распустившийся цветок, у нее темные волосы, застывшая улыбка на губах и закрытые глаза. Она кажется такой умиротворенной, словно спит на пуховой кровати под боком любимого человека. - Вы ее знали? – спрашивает патологоанатом. Его голос эхом разносится по холодной комнате и тонет в гуле кондиционера. - Нет. - Это неопознанный труп, ее нашли на севере Лондона около текстильной фабрики. Одета в отрепье, без обуви. Посмотрите на ее ноги. - Боже. - Да. Такая молодая и такая несчастная. - Что с ней произошло? - Разрыв тромба с кровоизлиянием в мозг. Смерть наступила мгновенно. - Ее можно было спасти, - шепчет Луи, чувствуя, как спирает дыхание. - Если бы у нее кто-нибудь был, то да. А так, вы же понимаете, бездомная, одинокая – помочь некому. Луи сглатывает, скрывает слезы, еще минуту стоит возле девушки – она такая спокойная, бледная. Он надеется, что сейчас она счастлива.***
Он касается рукой того места, где только что вспыхнула боль – на ключицах. Луи знакома эта боль, он ее испытывал сам: небольшое давление, чуть колющая, терпимая. Луи садится на диван, закрывает глаза и пытается понять, что тот парень набивает себе. Это его первая татуировка. Луи узнал эту боль, потому что сам недавно почти в этом же месте наколол фразу – It is what it is. Это произошло спонтанно, но он не пожалел. Ему нравится эта боль, он сидит и внушает себе, что забирает ее себе. Так глупо. Одинокий, мечтающий. Влюбленный. Зейн курит на кухне и что-то рисует в своем альбоме. Они долго спорили с Луи рассказывать ли Лиаму о девушке. Луи хотел, но Зейн его отговорил. Это могло быть совпадение. Луи согласился, но не поверил в это. Эта девушка точно была соулмэйтом Лиама – шрамы на тех местах, где Лиам чувствовал боль, говорят больше всех слов. Луи не верит в случайности, каждое событие предопределено, особенно в их мире, где чья-то боль цена твоей любви. Луи так хотелось рассказать Лиаму о девушке, увидеть на его лице раскаяние, боль, понимание, что он должен был найти эту девушку и спасти ее. Ей было не больше двадцати, и теперь ее нет. Луи сжимает пальцы, когда боль становится острой, но это быстро проходит. Тату большая, состоит из двух рисунков замысловатой формы. Луи улыбается ему, пусть он и не видит его – просто будь, просто живи. Зейн рассказывает, что слышал, что ученые пытаются разгадать феномен соулмэйтов. У какой-то большой шишки в правительстве проблемы со своим соулмэйтом, но какие тайна с грифом «совершенно секретно». Луи усмехается, – конечно, кто хочет страдать из-за совершенно незнакомого человека, пусть он и предопределен тебе судьбой. Луи впервые думает, – а если бы была возможность избавиться от чужой боли, он бы согласился? Согласился бы отрезать себя от него? Это странно, на самом деле. Ему двадцать три, а он всю жизнь чувствует боль чужого человека. Луи не понимает этого мира: слишком странного, темного и неопознанного в своих целях. Что он хочет показать? Никто из друзей Луи не знает, что сам Луи никогда не чувствовал боли – своей собственной боли, не видел своей крови, за исключение того, когда ее брали из вены, никогда не падал на колени, даже в детстве, не дрался, хотя так хотел, когда Джедд начал обзывать его из-за ориентации. Луи не знает, как выглядит реальная боль, когда твоя боль – это только твоя боль, а не фантомные страдания чужого человека. Никто не знает, что Луи бережет себя, как никто другой. Он никогда никуда не спешит, все проверяет по паре раз, всегда смотрит под ноги. Единственная собственная боль в его жизни - это боль его соулмэйта и боль от тату. Луи хочет, чтобы тот человек хоть от него не чувствовал боль. Ее в его жизни так много, что Луи никогда не позволит ей стать больше. Он делает все возможное, чтобы облегчить жить своей родственной душе.***
Луи снова набивает тату – кинжал на правой руке. Его соулмэйт тоже набивает что-то на левой руке. Сейчас он испытывает боли меньше, но она есть.***
Луи просыпается среди ночи – его тело горит, боль проходит буквально через каждую точку, сильные удары в живот, в ноги, в грудь. Он сжимает губы, но крики вырываются наружу, словно сигналы сос с борта тонущего корабля. Он цепляется руками за матрац, зажмуривается и терпит. Но боль не уходит – точные удары прямо в солнечное сплетение. Луи кричит в подушку, - он не знает, что делать. Прибегает Зейн, но он ничем не может помочь. Боль пронизывает его тело. Но Луи не думает о себе – только о нем. Его мысли круговоротом вертятся в голове, он пытается что-нибудь придумать, но не представляет ничего. Он даже не знает, где живет этот парень. Может, на другом конце планеты. Боль уходит через десять минут. Луи обессиленный падает на кровать и мгновенно засыпает. Зейн сидит рядом с ним: сжатые губы, уставшие глаза, синяки под глазами. Он обмакивает тело Луи холодными компрессами, но это не помогает. Утро встречает Луи проливным дождем, помехами на радио и спящим Зейном у его кровати. - Зи, - шепчет Луи. Зейн трясет головой, с трудом открывает глаза и сразу же спрашивает: - Как ты? - Все тело болит. - Сможешь встать? Луи пытается приподняться: - Да, думаю да. Они оба вздыхают, понимая, что безвыходное положение - вот оно.***
- Я тут подумал, - начинает Зейн. Он медленно размешивает сахар в кружке и закусывает губу. Луи приподнимает брови – он читает утреннюю газету, выискивая статьи о нападениях. - Мне кажется, что наш мир, пусть он жутко идиотский со своей теорией соулмэйтов, все-таки создан не просто так. - Ты издеваешься? – удивляется Луи, откладывая газету. - Нет, просто понимаешь, я думаю не просто так мы чувствуем боль нашего соулмэйта. Лиам тебе никогда не говорил, но у него постоянно болела голова, были боли в ногах, он довольно часто чувствовал боль. - Почему он ничего не говорил об этом? - Он всегда скептично относился к соулмэйтам, ты же знаешь. Он не принимал боль всерьез. В отличие от тебя. - Я не понимаю к чему ты все это сейчас говоришь. - К тому, что мы чувствуем боль другого человека не просто так. Я думаю, мы должны спасти его. Лиам же чувствовал, но не спас. - Типа идея всемирного спасения? - Нет… Не знаю, Лу. Просто думаю, что все не просто так. Думаю, что наш мир имеет цель. - Почему ты говоришь это сейчас? Ты никогда не интересовался этой теорией. Тебе плевать на твоего соулмэйта. - С ней все в порядке, - улыбается Зейн. – Она балерина. Пара растяжек, идеальный уход за собой, никаких травм – она молодец. Просто понимаешь, даже природа иногда ошибается. На мне, на Найле, на Нике. - Но не на мне. - Да, Лу. Не на тебе. Ты должен помочь этому мальчику. - Но как? Ты знаешь, я ради него под рельсы лягу. Если бы это было возможно. - Не думаю, что надо так кардинально. Я думаю, он где-то поблизости. Луи сжимает губы. Тело после вчерашнего еще болит, но совсем немного. Он понимает, что имеет в виду Зейн, но Луи до сих пор не может поверить, что его соулмэйт ждет именно спасения. - Мы должны были встретиться еще в детстве, чтобы я смог забрать его из того ада, в котором он находится. - Лу, моя мама встретила отца, когда делала ему операцию. Ей было двадцать три, как и тебе. Соулмэйты встречаются, ты же знаешь это, просто тогда, наверно, было не время для вашей встречи. - Только это время сломило его. - Выковало, - говорит Зейн, смотря Луи прямо в глаза. - Просто, знаешь, иногда я думаю, почему он не борется, почему он позволяет так над собой издеваться. Он же понимает, что я тоже испытываю всю его боль. - Ты идиот. - Что? - Ты испытывал боль сотни раз, но максимум минуту, а на следующий день почти как новый. Этот парень борется за тебя. Вспомни все. Луи сглатывает и долго смотрит на Зейна. Они дружат еще со школы, и всегда Зейн был рядом с ним. Он один понимает его, хотя иногда и подсмеивается. - Верно, я идиот. - Влюбленный идиот.***
У Луи, как и у сериального Шерлока перед глазами возникают слова, буквы, названия мест. Он пытается что-нибудь придумать, но каждая идея рушится, словно песочный замок. Он идет по коридору, разглядывая каждого встречного, выискивая синяки, кровоподтеки, но сейчас осень, что все в свитерах и кофтах с длинными рукавами, что ничего необычного не заметишь. Я найду тебя, - шепчет он. Занятия текут как кленовый сироп: медленно, скучно, бесконечно. Луи рисует в тетради эскизы будущих тату, он вычерчивает сложные линии и придумывает пару картинок простых, как ветер. Вчерашнее кажется страшным сном, и впервые благодаря Зейну он задумывается, что тот парень его оберегает, старается, по крайней мере. Луи впервые уверен, что они встретятся. Очень скоро.***
Луи делает тату – мастер спокойно рисует на его руке веревку вокруг запястья и Луи нравится концепция – я привязан к тебе. Навсегда. Воздух пропитан чернилами, потом и цедрой апельсина. Луи медленно идет по улице, вглядываясь в лица прохожих – тот парень точно неуклюжий, но пытается от этого избавиться, хотя иногда падает на ровном месте; значит он смотрит под ноги, может у него длинные волосы, лезущие в глаза. Луи ищет его: в толпах городских прохожих, в каждом дуновении ветра, в старых замызганных барах и магазинчиках торгующих раритетными пластинками, в книжных, в булочных и кафе. Он ищет его повсюду. И находит.***
Вторая пара, монотонный голос профессора, желанный звонок. Луи бредет по коридору, сжимая ладони в кулак и рассматривая студентов – Луи кажется, что их не счесть. Неожиданно он чувствует боль в ноге, потом будто кто-то ударяет его книжкой по голове и одновременно с этим Луи видит, как незнакомый парень выходит из кабинета, спотыкается, ударяется о косяк двери ногой и головой. Как? Луи замирает, его сердце замирает. Все происходит… так банально. Нет ни фейерверков, ни транспарантов, ни криков, ни песен с танцами. Сердце неожиданно не защемило в груди, просто по телу разлилась теплая волна и клубочком свернулась около сердца. Не возникает боли в сердце, не пронзает молния, только пульс учащается и взгляд незнакомых, но уже родных глаз тихо шепчет, будто падение сакуры – теперь все будет хорошо.***
Луи подходит к нему и ненавидит себя за трясущиеся руки. - Привет, - выдыхает он. - Привет, Луи, - тихо говорит парень, и именно тогда останавливается мир, плавятся ледники и всплывает Атлантида. - Т-ты знаешь меня? - Да. Его голос глубокий, хрипловатый, совсем не такой как представлял Луи, но ему нравится. - Как? - только и спрашивает Луи, на большее ему не хватает сил. Он всю жизнь мечтал найти этого парня, он страдал ради него, и судьба, жестокая шутка, дала им возможность встретиться только сейчас – в корпусе медицинского отделения, в том корпусе, где Луи буквально живет. Они стоят около кабинета, будто огороженные от остальных невидимой стеной и будто незаметные всему миру. Только вдвоем. Две половины одного целого. Они рассматривают друг друга, замечая мельчайшие не заметные никому детали, запоминая незнакомые линии, но кажущиеся такими родными. Парень вздыхает, теребит толстовку, в глаза ему лезут волосы. - Не знаю, как сказать. Прости. Луи сглатывает: - Как тебя зовут? – шепчет он, и голос его подводит: слова выходят слишком тихими. - Гарри и… Луи, мне так жаль. Прости. Луи выдыхает, берет себя в руки, потому что это же его родственная душа, его Гарри – он так мечтал его встретить, спасти. - Не извиняйся. Это глупо извиняться за то, что не зависит от тебя. - Все зависит, - говорит Гарри и сглатывает. Он немного выше Луи, растрепанный, на нем старая рубашка и узкие джинсы, потертые ботинки и черный рюкзак. Луи хочет приблизиться к нему. Чтобы рассмотреть каждую морщинку на его лице, каждую веснушку и родинку, он хочет пересчитать его ресницы и попробовать на вкус его губы. Черт. - Что ты имеешь в виду? Гарри вздыхает: - Я старался, чтобы тебе было не так больно. Правда, старался, но я мог исключить эту боль, понимаешь, я мог убежать, мне много не надо, я мог не причинять боль… сам, но… черт, я ничего из этого не делал. Я терпел и заставлял терпеть тебя. Луи молчит, обдумывая слова Гарри, а потом медленно произносит: - Многим не нравится испытывать боль своего соулмэйта. Но если бы я в один день перестал чувствовать твою боль, боюсь, что мне было гораздо больнее, чем обычно. Ты меня понимаешь? Твоя боль – это моя боль, и я готов ее разделить с тобой. Она – все, что у меня было от тебя. Гарри шокировано смотрит на Луи и отрывисто дышит. Его глаза такие большие и такие зеленые, словно зрачки опутаны тиной. - Так не бывает, - тихо говорит Гарри и Луи кажется, что больше он говорит это для себя. Он берет Гарри за руку и ведет его из здания. Вопросы он оставляет на потом.***
Гарри игнорирует любые вопросы о своей жизни. Луи же перестает их задавать. Пока. Они сидят на траве возле университета и смотрят на косяки птиц, летящих по темному, почти что угольно-черному небу. Луи медленно курит, выпуская облачка дыма, а Гарри театрально отмахивается от них. - Тебе нравится эта теория? – спрашивает Луи. Гарри резко замирает: - Не знаю, - отвечает он, глядя на небо. – Мне кажется, в ней нет смысла. Мы ведь можем жить без своего соулмэйта. Я не понимаю этой концепции, она идиотская. Чувствовать боль человека, которого ты даже никогда не видел? К чему все это? Тебе не кажется это глупым? Мой друг Эд вполне себе поживает нормально один, изредка его соулмэйт ударяется, но это все. Просто… это ужасно, чтоб тебе приходилось чувствовать мои страдания. А ты меня ведь даже не знал. - Я знал тебя. - Что? - Не в прямом смысле, - улыбается Луи. – Мне просто нравилось представлять тебя. - И я похож на твой идеал? - Ты лучше, - выдыхает Луи. – Мне тоже не нравится эта теория, но знаешь, мне кажется теперь, что она имеет смысл. Не просто так страдания твоего соулмэйта и твои страдания. Я думаю, это для того, чтобы я мог спасти его. Мог спасти тебя. Гарри резко поднимается на ноги, его глаза горят болью, руки сжаты в кулаки. - Меня не нужно спасать, Луи, - громко говорит Гарри. – Не нужно меня жалеть. Нет. Ты думаешь, что чем-то мне обязан, но нет. Не считай, что ты должен спасти меня. Это глупая теория. Не нужно страдать из-за меня. - Что? – выдыхает Луи, но Гарри убегает, он буквально скрывается в толпе народа. Луи потерял его. Черт Все его глупые слова. И Зейн. Луи же знал. Что Гарри не хочет, чтобы его спасали. Ему не нужна ничья жалость. Луи же понимал это.***
Луи распускается, как старый свитер, ледяные волны океана разрушают его, как песочный замок, его сердце бьется, словно запертое в клетке, но Луи терпит, сдерживая слезы. Он делает татуировку – выжигает на коже простые символы, такие простые, что никто не поймет тайного смысла в них.***
Луи роняет рюкзак, когда Гарри незаметно подходит к нему возле университета через пару недель после их первой встречи. Снова не взрываются огни и не летят искры, но что-то теплое покрывает его, словно первый снег. - Прости, - выдыхает Луи. Гарри - неисследованная планета в другой Галактике, он тайный смысл, скрытый на страницах книг, он словно ледник, который рушит Луи так же, как Титаник. - Я не твой идеальный человек, Луи, - говорит Гарри. Он стоит перед Луи в длинном пальто, застегнутом на все пуговицы, слегка сгорбившись, сжав пальцы, а его волосы развеваются на ветру. - Идеальность переоценена. - Ты мечтал о другом парне, я знаю. - О ком бы я ни мечтал, ты лучше, Гарри. И может, я снова буду неправ, совершая ту же ошибку, но позволь мне помочь тебе. Я не хочу быть твоим героем или делать что-то из-за чего ты будешь чувствовать себя обязанным. Я просто хочу помочь. Как друг. Как кто-то больший, чем друг. Луи видит, как рушатся стены Гарри, он замечает небольшие шрамы над его губой, на лбу, на виске, видит уже сходящие синяки и боль в глазах. Луи берет его за руку и тихо говорит, а его слова уносятся ветром: - Я не хочу спасать тебя. Я хочу стоять рядом с тобой, когда ты будешь спасаться сам. Гарри вздыхает и улыбается: - Я буду держать тебя за руку.***
Луи старается держать себя в руках, когда видит Гарри без майки. И дело не в том, что Гарри красив до боли в висках и дрожания коленок, нет; дело в том, что на его руках белесые полоски, на его теле шрамы и синяки. Луи сжимает губы. Он подходит к Гарри и обводит рукой его татуировки: птички, розу, корабль. Он прикасается к нему, а их татуировки, как и они сами соединяются невидимыми нитями, создавая шедевры прекраснее, чем у Моне и Дега. Они не две половины одного целого, - они целостные личности, которые только вдвоем могут почувствовать себя целыми. Они не мозаика, они картина. Они не сердце, состоящее из двух половин, они одно огромное сердце на двоих. - Ты мое Солнце, - шепчет Луи. - Ты моя Земля, - также тихо отвечает Гарри, проводя руками по телу Луи и вызывая рой мурашек на нем. Мир вокруг них застывает будто в преддверии Рождества, когда возможно любое чудо. Мир строит вокруг них толстую стену, скрывающую их сильную любовь, чтобы только им она принадлежала. Никаких лишних слов, никаких лишних движений, только Луи и Гарри в их собственной Галактике, рисующие их собственную бесконечность. - Меня не нужно было спасать, - шепчет Гарри. – Но ты спас. - Для этого и был придуман наш мир.