Лифт. Жилетка. Кофе

Это мой персональный ад. Каждодневная пытка. Смотреть, как она улыбается. Не мне. Ему. Этому чертовому Уизелу. Мне же достается лишь краткое приветствие в лифте. Мы работаем на одном этаже Министерства, в одном отделе, так что выходим всегда вместе. Проходим метров 10, потом она сворачивает, а я иду вперед, слушая ее удаляющиеся шаги сквозь шум. И вот сейчас мы опять едем вдвоем в лифте. – Здравствуй, Малфой. – Здравствуй, Грейнджер. – Я – Уизли. Я всегда обращаюсь к ней по девичьей фамилии, она вечно поправляет. Своеобразный ритуал. Она здоровается из вежливости, своей гребанной правильности. А я хочу этого. Я хочу не только ее искренних приветствий. Я хочу, чтобы она улыбалась мне искренне. Я хочу дарить ей цветы каждый день. Я хочу обнимать и целовать ее на глазах у всех. Я хочу ее. Я хочу быть с ней. Двери лифта раскрылись, что отвлекло меня от мыслей. Мыслей о ней. 10 метров. Она поворачивает. Слушаю шаги. Иду дальше. Дохожу до свого кабинета, где на меня наваливается куча "очень важной" работы. Это к лучшему. Максимальная занятость не дает времени думать о постороннем. Думать о ней. Работа закончена. Время идти домой было часа три назад. Выхожу из кабинета и вновь иду к лифту. Подходя ближе, вижу, что там стоит она. О Мерлин. Будет очередное неловкое молчание: ей не комфортно рядом с бывшим врагом, а я не могу с ней заговорить без повода. И почему все так сложно? Я подошел как раз к моменту, когда двери лифта открылись. Мы вместе зашли. Единственное "вместе", которое у нас может быть. Лифт поехал. Каждый смотрел впереди себя. – Много работы? – Услышал я ее нежный голос. Я слегка вздрогнул от неожиданности, но это осталось незамеченным ею. – Да, достаточно. – Краткий ответ не способствует развитию диалога. – А ты? – А что я? – Почему задержалась? Тебя разве дома не ждут муж и дети? – На слове "муж" я скривил губы. Благо, она на меня не смотрит. – Да... тоже работы много навалилось... – промямлила Грейнджер. – Грейнджер... – Уизли. – Перебила она меня. – Грейнджер, – лифт дернулся и открылся, – врать ты не умеешь. В чем настоящая причина? – Не хочу идти домой. Идем по направлению к выходу из Министерства. – Что, семейная жизнь утомляет? – Еще как. Ты даже не представляешь насколько меня все достало. – Могу представить, – сказал я так, чтобы она не услышала. – Зачем я это сказала? – сказала как можно тише она, но я услышал. – Тут два варианта. Либо ты настолько устала, что тебе все равно кому говорить, либо тебе просто не с кем говорить. Думаю, что первый вариант наиболее подходящий. – Какой ты сообразительный, – сарказм. – А потом говорят, что я грубый. – Ты прав, прости, я не хотела. Мне не с кем говорить об этом. – А как же Поттер? Или твои подруги? – У них в семьях все хорошо. Они все счастливы. Им меня не понять. Мы вышли из здания Министерства. Подул прохладный вечерний ветер. – Грейнджер, я хороший слушатель, и я тебя прекрасно понимаю. Если понадобится жилетка, поплакаться, то я завтра надену жилет, а после работы, в каком-нибудь небольшом заведении, где подают прекрасный кофе, ты можешь в нее поплакать. Что думаешь? Она рассмеялась, а у меня внутри что-то рухнуло от звука ее смеха. – Я скажу:"Надевай жилет, Малфой". – Она улыбнулась уголком губ и аппарировала. А я стою на месте. От этого разговора что-то теплое разливается в груди. Но плохо одно: мне сегодня опять не уснуть из-за мыслей. Мыслей о ней. На следующий день я в действительности надел жилетку под пиджак. Министерство. Лифт. Приветствие. 10 метров. Она поворачивает. Слушаю шаги. Иду дальше. Захожу в свой кабинет. На столе лежит большая стопка бумаг. После обеда, примерно в два часа, когда я был весь завален бумажками, в мой кабинет постучали. Дверь открылась, и я увидел ее. Как всегда безупречно выглядит. Как всегда не для меня. – Мне нужно, чтобы ты подписал эти документы. – Только сейчас я заметил в ее руках бумаги. Опять. Кругом одна бумага. Безумие. – Меня уже тошнит от всей этой бумаги. Можно я сам в себя кину Аваду? – Я посмотрел на нее серьезным взглядом. Интересно узнать, что она скажет. – Терпи, Малфой. Не ты один страдаешь, – она хмыкнула. – Кстати о страданиях, твое вчерашнее предложение в силе? Вместо слов я расстегнул свой пиджак, демонстрируя тем самым жилетку. Она прыснула смехом. А у меня внутри снова что-то рухнуло. – Что ты смеешься? Я привык держать слово и выполнять обещания. – Честно говоря, верится с трудом. – Грейнджер... – Уизли. – Грейнджер, ты меня уже второй день подряд оскорбляешь. И не стыдно тебе? – Хватит притворяться мучеником. Ну так что насчет...? – В восемь часов у лифта. – Но рабочий день заканчивается в семь. Не проще ли не ждать лишний час? – Грейнджер,... – Уизли. – Грейнджер, ты вот вроде умная, но соображаешь очень медленно. Неужели ты хочешь, чтобы твой муженек узнал о нашем разговоре? Подумай, ведь все в Министерстве увидят, как мы вместе уходим куда-то. Думаешь, не найдется такая крыса, которая ему расскажет? – Все-все. Я поняла. В восемь у лифта. – Она повернулась к выходу и собралась уходить. – Грейнджер, документы. – Ах да. Точно. – Подошла и положила их мне на стол. Вышла. Дверь закрылась. Я обессилено уронил голову на стол. И как теперь нормально работать, когда в моем кабинете пахнет цветочными духами? Пахнет ею. Я ждал эти чертовы 8 часов очень долго. Мучительно долго. Даже целая гора бумаг не помогла отвлечься. Но вот мы уже стоим в лифте. Я уже жалею, что предложил ей это. Стало только хуже. Идиот. Сначала надо думать, а потом уже делать. Но с другой стороны, как можно трезво мыслить, когда она стоит на расстоянии меньше, чем метр от меня? Я могу дотронуться до нее, но в то же время этого делать нельзя. Нельзя. Никогда. Это слова, из-за которых во мне не осталось ничего. Хотя нет. Что-то все-таки осталось. Боль. Ноющая боль. Она никогда не заканчивается. Боль можно приглушить, чтобы она не чувствовалась так сильно, но она не уйдет навсегда. Когда боль все же уходит-наступает смерть. Поэтому лучше ощущать боль, чем пустоту внутри себя. Верно же? Кофейня. Запах кофе повсюду. Он буквально въедается в тебя. От этого становится тошно. Мне никогда не нравился ни запах, ни сам кофе. Но я знаю, что ей он нравится. Такой заботливый жест, но она его никогда не оценит. Не знаешь цены - не знаешь значимости. Она заказала капучино, я заказал зеленый чай. Он успокаивает нервы, которые у меня на пределе. Успокоиться. Успокоиться и слушать. – Ну-с, рассказывай, Грейнджер. От чего ты устала? – От монотонности, – она сделала глоток. – Я устала от обыденности, от спокойного течения обстоятельств. Каждый день, будто один повторяющийся сценарий. Все по замкнутому кругу. Каждый день, ровно в 8 утра, я просыпаюсь, привожу себя в порядок, спускаюсь на кухню готовить завтрак на двоих. Затем на кухню спускается Рон, мы завтракаем, беседуем о какой-либо ерунде. После завтрака он целует меня в щеку, – на этих словах я с силой сжал кружку в руке и выпил чай до дна, – и уходит, пожелав хорошего дня. В одно и то же время я аппарирую к зданию Министерства. На пути к своему кабинету здороваюсь со всеми знакомыми. Потом работаю до 7 вечера. Час или два уходят на то, чтобы заставить себя идти домой. Дома меня уже ждет Рон, я всегда ему говорю, что на работе завал. Не хочу, чтобы он знал правду. Готовлю ужин, потом прилетает сова нашей дочери с отчетом ее дня в Хогвартсе. За ужином мы читаем ее письмо и говорим о произошедших днем событиях. После ужина мы ложимся спать. На следующий день все происходит заново. Я устала от этого. Мне кажется, что я кроме усталости ничего и не чувствую. – Знаешь, Грейнджер, если ты что-то чувствуешь, пусть даже усталость, значит не все потеряно. Могу посоветовать тебе завести интрижку с кем-нибудь. Новые ощущения, почему бы и нет? Найди себе хобби. Можешь заняться рукоделием или спортом, или еще чем-либо. Просто старайся делать что-то новое. – А ты? – А что я? – Что чувствуешь ты? – Я долго думал, отвечать ли ей на этот вопрос. Сколько времени прошло? Минута? Пять? Но сомнения отпали в сторону, стоило лишь посмотреть на нее. – Боль. – Боль? От чего? – Знаешь, Грейнджер, есть такая штука, как любовь. Не смотри на меня так, я не бесчувственный пень. Так вот, любовь сама по себе подразумевает страдание, а безответная любовь тем более. – Я уже говорил, что я идиот, который не думает? – Вот этого и боль. – Но ты ведь женат, разве нет? – В семьях старой аристократии довольно популярен брак по расчету. Взаимовыгодная сделка для двух семей. И наплевать на чувства. – И сколько уже ты чувствуешь эту боль? – Она говорит медленно, словно боясь меня спугнуть. – Со школы, – я чувствую ее удивленный взгляд на себе, но не могу заставить себя на нее смотреть. – И... – она запнулась от, вероятно, потрясения, но продолжила, - кто она? – Я и так тебе сказал слишком многое, Грейнджер. Я встал со своего места, она встала следом. Мы вышли из кофейни, и смог вдохнуть свежий воздух, непропитанный кофе. – Может, все же расскажешь? – Ее тихий осторожный голос. – Любопытство до добра никогда не доводит, Грейнджер. Ладно, слушай краткую версию. Это началось на третьем курсе. Сначала я не мог понять, почему я все время о ней думаю. Потом я понял, что она мне нравится. Позже это переросло в любовь и продолжается до сих пор. К сожалению, я не мог ей в этом признаться. Быть отвергнутым не очень хотелось. А если бы это и могло быть взаимным, я бы не признался, иначе она была бы в огромной опасности. Ты ведь помнишь, какие тогда были времена и кем был я. Я надеялся, что со временем это пройдет, но, увы. – Она смотрит на меня сочувствующим взглядом. Я почувствовал, что скоро могу сорваться. – Почему тогда ты не можешь признаться ей сейчас? – Она будто бы специально выводит меня. – Она замужем и у нее есть ребенок. – Ну и что? А вдруг она тоже это чувствовала? – Я вот-вот сорвусь. – Расскажи ей о том, что ты чувствуешь. И тут я не выдерживаю. Это конец. Все. – Рассказать, Грейнджер? Рассказать?! – Может, хватит называть меня Грейнджер?! Моя фамилия – Уизли! – Нет, не хватит, даже если бы ты стала Малфой! – Я уже полностью не соображаю, что говорю и что делаю. – Хорошо, я расскажу! Грейнджер, я люблю тебя! Ты мне нравишься с гребанного 3-го курса! И мне больно от этого. Каждый раз, когда ты смеешься, внутри меня что-то падает. Каждый раз, когда я вижу тебя с Уизелом, когда ты улыбаешься ему, когда ты говоришь «мы", имея в виду его и тебя, моя ноющая боль превращается в острую боль. И она настолько сильная, что ни одно обезболивающее зелье не сможет и вполовину унять ее! Ты снишься мне каждый день, и даже в моих снах ты не со мной. Мне уже даже максимальная загрузка работой не помогает от мыслей о тебе. Вот что я чувствую! Довольна?! – Я пытаюсь отдышаться. Она смотрит на меня удивленным взглядом. Второй раз за этот вечер. Не дожидаясь ее реакции, аппарирую домой. О Мерлин, что я наделал? На следующий день мы опять ехали с Грейнджер в одном лифте. Одни. – Здравствуй, Малфой. – Здравствуй, Грейн... – Договорить я не смог, так как Грейнджер притянула меня к себе и поцеловала. В этот момент разум отключился. Я ответил на поцелуй, но он долго не продлился. – Чт.. Что это было? – Я стараюсь делать что-то новое, – как ни в чем не бывало, ответила она. Клянусь, после того, что произошло дальше, моя боль исчезла. Она улыбнулась искренне. Улыбнулась мне.