I want, You want

      — Я хочу…       Под ногами волнующийся рокот прилива и атлас мягкого песка. Пальцы погружаются, тонут целиком, вместе со стопами, в этой нежной теплой топи, и желание податься вслед за ними становится сильнее с каждым шагом. Туда, под землю, в самое пекло, где и место убийце.       Перед глазами раскидывается переливающаяся синь океана, шум прибоя же шуршит игриво близ ушей. Чарующая атмосфера лишь на миг приглаживает истерзанную душу, ибо голову вновь тисками сдавливает неистовая жара, заставляя и без того огненные волосы полыхать ярким пламенем на ветру. Пекло здесь. Пот скользит дождем со лба к подбородку. В горле и желудке жжет пустыня, но воде не удается заглушить привкус пепла, осевшего на языке и въевшегося в печенку.       «Улькиорра… Пустой… Я...»       Руки по-прежнему кажутся запачканными в крови по локоть, и, сколько ни старайся, пенные волны не в силах смыть чернила Куатро Эспады с тела его убийцы. Посему уставший взгляд в надежде устремляется за горизонт: что, если попробовать пойти дальше?       Плеск рассекаемых волн доносится слева и справа. Движения рук и ног непоколебимы и устремлены неизменно к поставленной цели. Врожденное упрямство и приобретенная выдержка не дают ни одного основания, чтобы повернуть назад; впереди — конец и центр океана.       Глубина враз опаляет диким холодом, пронзает ткани тысячей иголок, разрывает мышцы на крупицы. Хорошо… И голова сама окунается в долгожданный покой. Морской вакуум заглушает абсолютно любые звуки. Противно-голубое небо прошивает сетчатку насквозь. Соль разъедает нос и легкие. Как же неимоверно хорошо приспать жизнь в колыбели из волн и под одеялом из моря!       «Я хочу… Стать другим хочу, иначе от мыслей взорвусь. Развеюсь тем же прахом, что и Улькиорра. — Глаза пытаются вцепиться в спасительной хватке за убегающие облака. — Хочу за горизонт, улететь вслед за птицами, стать ветром, вдохнуть избавление на краю света… И больше ничего».       Настоящий экстаз, пробирающий до середки. Рыжие пряди, будто водоросли, ласкают щеки. Шелк морозного океана зацеловывает каждую клетку до смерти, прожигает желанием прилипшие к телу намокшие джинсы. Они утягивают грузом на дно не внутреннего мира, а в царство вечной юности, сини, мерзлоты и одиночества.       — Куррросаки!       Угрожающее рычание пробивает вибрирующим током толщу тихой воды и расплавляет кровь в застывших жилах воском воспоминаний.       «Ты, видимо, недооцениваешь меня, синигами! У меня вообще не возникает желания убить тебя — пока что. Возьми себя в руки и нападай! Если ты этого не сделаешь, то я пошлю тебя к чертям!»       Что ж, было бы неплохо. Вот только жаль, что обладатель сих слов также покрывается пылью веков в Уэко Мундо.       — Куррросаки…       Вкрадчивое эхо с кошачьими нотками ударяет в спину с глубины, а в грудь вонзается копьем из выси. Десять звуков оставляют кровоточащие борозды от когтей прямо на сердце, и боль плотным тошнотворным сгустком заколачивает горло. Отмерзшие бронхи силятся рефлекторно вобрать порцию спасительного воздуха, но вместо него давятся ледяной текилой с привкусом горько-соленого моря.       Да, запить горе, тоску, стыд, боль, вину, собственную несостоятельность, ничтожность, низость просто необходимо. И рот раскрывается шире и шире, чтобы вымыть всё, что случилось, вычистить всю скверну из тела, выбелить до дыр мерзкую душу, приютившую монстра, стирающего врагов с лица земли.       «Ты синигами, а я пустой! Проигравший будет уничтожен. Так было тысячи лет. Тебе нужны еще причины для сражения? Давай же. Тот, кто выстоит, — вернется живым. Всё будет именно так!»       Нет. Не так. Смерть пришла не та: с мечом в руках, на крепко стоящих ногах, она случилась под свист развевающего пепел ветра. Смерть души — не тела. Смерть победителя — не проигравшего. Не пощадившего. Невменяемого.       «Как будто я проиграл… Да гори я в аду, если проиграю такому, как ты!»       Вряд ли обещанный реванш пришелся бы Сексте по вкусу, когда исход битвы решал бы запертый зверь, а вовсе не синигами. Он не знает чести, не имеет принципов, не чтит правил. Он монстр, паразит, пустой до последнего штриха черноты в дыре. Вытягивающий все соки из своего же тела убийца, окрашивающий океаны в багровые тона, а жизни обращающий в тлен.       «Я хочу… забыть всё это. Дыру эту заткнуть в душе, залить ее килотоннами воды и сшить в три ряда рыбацкими лесками. А после раствориться солью в водяной глади и тиши. И ничего больше.       Веки смыкаются от непосильной кручины и прокладывают болезненную молнию меж хмурыми бровями.       — Куррросаки, твои глаза не смотрят! И это, знаешь ли, бесссит!       Губы ухмыляются призраку прошлого: «Хочешь меня сделать? Хорошо, приходи и найди меня…»       Этот бы смог. Хоть на дне морском, хоть меж небес, хоть под землей — желание у Сексты бежит впереди его сонидо, заглядывает под каждый камень, ныряет в каждую яму, рытвину, ручей. Лютый зверь, жадное животное, яростное чудовище. До боли знакомые параллели заставляют вены синеть под стать диким глазам Короля Пантер.       «Приходи! — Зубы скрипят от отчаянного вызова. — Приходи, я буду ждать во всеоружии и с сердцем на блюде с голубой каемочкой!»       — Куррросаки, издеваешься? Я ж тебя отовсюду достану и собственными руками разорррву!       Столько экспрессии, одержимости, секса… Из скованного удушливыми цепями горла вырывается довольное мурлыканье. В примерзших к костям джинсах отзывается тепло. Пусто в голове. Пусто в животе. Пусто в душе. А на сердце то же диковинное, противоестественное тепло. Ксо! Откуда?       «Хочешь меня?! Так приходи, мать твою, и высади на хрен мою дверь!!!»       Девственность так кричаще впечатлительна и вопиюще нетерпелива! Бушующая, как штормовое море. Неистовая, точно взбесившаяся стихия. Всепоглощающая, будто бездонный водоворот. И извечно неуместна настолько, что стыд приливает к холодным щекам мгновенно и пропекает их похлеще тропического климата.       Веки прищуриваются, сознание требует достоверности: океан, что, способен справлять по течению мертвые души так стремительно? Под спиной и впрямь царапается жаринками песок. Уши щекочет сухой, горячий, резвый ветер. В тело, под озябшую кожу, бесцеремонно влезает полуденное солнце.       Гавайи? Калифорния? Экватор? Невозможно… Невозможно тепло и спокойно. В груди — легкое сладковато-фруктовое дыхание, а в глазах — невыносимо-голубое небо.       Рай вместо пекла? И небеса падают на грудь вместе с прозрением:       — Еще раз попробуешь подохнуть сам, вырррву тебе сердце!       Мокрые ресницы начинают хлопать беспрестанно, точно Урахаровский веер, но это не спасает: под душевыедающим своей синью «небом» становится жарко. Очень жарко. Нестерпимо. И в нахлынувшем тропическом пожаре хочется умереть еще больше.       — Я готов.       Неискушенное сердце наращивает безумный темп под чужой ладонью, притянутой к груди. Под грубой звериной лапой — радостное человеческое сердце.       Зубы стыдливо закусывают пересохшие губы, но их втягивают в плен дерзким поцелуем. Таким же горячим, как и припекающее солнце над головой. Таким же влажным, как и насквозь пропитанная морской водой одежда спасителя. Таким же сладким, как жизнь по эту сторону от горизонта.       — Ты пахнешь кровью. — Лицо искривляется в приторной оскомине по интригующему прошлому, но холодное тело так и льнет в тесные объятия.       — А ты — отчаянием. — Цепкие пальцы въедаются в кожу и рисуют слезы поперек щек: рыжему синигами минорная маска Куатро никак не идет.       — Я просто хотел стать другим…       — …а я просто хочу тебя! И мне абсолютно наплевать какого!