Ребёнок Пандоры

Крошка Тина смотрит на каменную статую и пытается не заплакать. Пыль попадает прямо в глаза, вынуждая щуриться. Солнце Пандоры так сильно ненавидит всех, что бессовестно шпарит и готово зажарить каждого насмерть. Голубые глаза подрывательницы-малолетки блестят и впервые за долгое время выдают эмоции не кровавого психопата. Беззащитный, совершенно не опасный ребёнок, на счету которого несколько десятков убийств и голова Салли Садюги, привинченная к стене. И огненный скаг, которого нужно почаще выгуливать, чтобы он случайно не сожрал кого-то, предварительно превратив в шашлык. Тине кажется, что её совсем не понимают. Ни Мордекай, ни Брик, ни даже Лилит. Они так же молча смотрят на каменную статую: задумчиво, с грустью, но для Крошки — безэмоционально. Девочка до сих пор хочет внушить себе, что всё в порядке. Что нет этой дикой тоски, проедающей грудь и от которой трудно дышать. Что нет обиды за то, что ей когда-то просто не сказали правды. Прикрывались сказками. Жестокими, но яркими сказками, которые так любит Тина. Где все подыхают, захлёбываются кровью и тонут во взрывах. Крошке Тине говорили, что Роланд жив. По крайней мере, давали ей возможность верить в неправдивость его смерти. Позволяли всё так же устраивать дебоши, подрывать всё подряд и спрашивать о том, из кого на этот раз Роланд выбивает дерьмо. Крошка Тина чувствовала, что всё в норме. Что можно так же брать в руки рамку с фотографией, где запечатлена она и Роланд, и улыбаться нервно, криво, но по-настоящему. Крошка Тина хотела, чтобы мысли о смерти самого лучшего друга оставили её в покое. Ей хватило смерти близких. Хватило страданий и потрясений. Хватило сполна, чтобы лишиться рассудка и начать испытывать жажду — жажду чужой боли. Когда электричество пронзает чужое тело, это хорошо. Когда несколько пушек с коррозийным зарядом наведены на одну цель, это отлично. Когда кто-то кричит, попадаясь в ловушку и подрываясь на мине, это замечательно. Когда кому-то больно настолько, что Тина способна это ощутить через запах горящей плоти, это превосходно. Когда кто-то умирает — это безупречно. Главное — на глазах у Крошки Тины. Главное — под её абсолютным контролём. Главное — с сильнейшим эмоциональным истощением. Ничто так не опустошает, как нескончаемая боль. Засовывание ржавого и толстого гвоздя в открытую рану, из которой хлещет кровь. Чтобы грязь попала в тёмную жидкость, чтобы заразила, чтобы убила. Больнее, когда ты не потерял зрение и слух. Звучание детского смеха кажется ненормальным. Маленькая девочка с безумными светлыми глазами прожигает тебя взглядом и кажется иллюзией. Она будет тебя убивать, убивать, убивать. Она сделает твою боль сильнее, сильнее, сильнее. Сильнее своей. Крошка Тина хотела бы стать воплощением насилия. Её кумиры — психопаты и убийцы. Её страсть — взрывчатка и огромные пушки. Её любовь — до нелепости серьёзный Роланд. Единственная и неоспоримая. На этой чёртовой Пандоре, загаженной и жестокой, нет ничего прекраснее этого крепкого мужлана. Нет ничего лучше, чем чувствовать, как жёсткие и тёплые руки гладят белобрысую голову. Человек, заменивший брата, отца и лекарства. Твой лучший друг. Лучший враг для твоих обидчиков. Если бы Крошка Тина понимала чувства, то она бы писала о них на стенах Убежища. Лучше оружия и взрывных устройств — редко улыбающийся Роланд. Он помогал забывать Тине о тех моментах, когда на её глазах пытали родителей. Он позволял на мгновение вытеснить из детского сердца всепоглощающую ненависть к Гипериону. На сраное мгновение. Ярость, безумная обида, крах сознания — всё это вернулось, когда Роланда застрелил Красавчик Джек. Вернулось, когда малолетняя любительница взрывов осознала, что никто больше не скажет ей грубоватое, неумелое «девочка». Со всей нежностью, на которую только может быть способен пандоровский вояка. Тина старалась забыть. Не помнить. Подавить это выдумками. До последнего держалась и даже придумала большой мир, где существует храбрый рыцарь в сияющих доспехах. Который спасает всех, помогает всем, может сразить любого. Он даже способен закрыть своей грудью Искателя Хранилища, подставившись под смертельный удар Волшебника Джека! Крошка Тина продумала свою сказку, свою огромную утопию так, чтобы в ней никогда не смог погибнуть Роланд. Такие герои, как он, просто не могут умереть. Тина в это отчаянно верила. Когда это отрицал Мордекай, она называла его говнистым алкашом. Смеялась, кричала, визжала — шумела, чтобы заглушить позыв заплакать. Слёзы не должны пролиться рядом с игральными костями. Она перебивала Брика и Лилит. Перебивала, чтобы утрамбовать в собственном воспламеняющемся сознании свои же слова. ОН ЖИВ. Ничто так не могло дать мысленную пощёчину Крошке Тине, как уверенность в правоте. Самоуверенность. Необузданная, совершенно не детская. РОЛАНД ЖИВ. Из раза в раз орать эти фразы, никем не поддерживаемые. Ощущать на себе только сочувствующие взгляды друзей. Словно это поможет перебороть боль. Словно от этого бешено бьющееся сердце подрывательницы успокоится. — Тина... Ей попытаются снова наврать. Сказать о том, что Роланда не вернуть. Но вот же он — прямо в этом мире, который создала Крошка Тина! Такой же смелый, такой же мужественный, такой же родной и пахнущий оладушками и непоколебимостью. Тина стискивает зубы и сжимает кулаки до дрожания рук и побелевших костяшек. — Ты же знаешь, что Роланда... Вот опять. Снова и снова! Не оставляют ни на минуту брошенную девочку с её разбитым, склеенным и снова разбитым сердцем. Она бы хотела проделать буром себе в груди огромную дыру и вытащить своё беспомощное сердце наружу. После смерти Роланда это сердце только скулит и мешает спать. Слушай сердце, Тина. Слушай его. Оно говорит тебе, что салат Лилит отвратителен на вкус. Оно говорит, что Роланд до сих пор любит тебя, но не может быть рядом. — Он ведь, — сирена безнадёжно подбирает слова и выдыхает через нос. — Он ведь мёртв, Тина, тебе его не вернуть. Если бы прозвучал выстрел, то пуля застряла бы в черепе Крошки Тины. Но молчание хуже звуков стрельбы. Взгляды друзей — хуже еды, которая не оладушки или печенье. Тина вспыхивает и начинает кричать, что она всё знает. Я ЗНАЮ. Топает ногами, мотает головой, еле-еле держится, чтобы не зарыдать. РОЛАНД МЁРТВ. Она знает, что он умер в настоящем мире. Но Тина слишком ослаблена мыслями о Роланде и не позволит ему умереть в её мире. Это уже её решение! ЕГО НЕ ВЕРНУТЬ. Просто дайте Тине знать, что в реальности Роланд погиб, защищая своих друзей. Защищая Тину. Что он всё равно рядом. Он обещал всегда её защищать. Живую и жестокую бурю, что бесконечно и по-детски предана тем, кого любит. Ребёнка, которого воспитали насилие и страх. — Это твоя история, — произносит Мордекай, усмехаясь. — Так что наш приятель Роланд может хоть на единороге летать вокруг Джека. Молчание висело на стенах бункера, где Лилит, Мордекай, Брик и Крошка Тина играли в игру про волшебство и храбрость. Тишину прервал смех и нелепая реплика Короля-Мясника: — Ты что, про Жопец говоришь? И сказка Тины закончится хорошо, когда прекрасный рыцарь Роланд выживет.

***

Когда Брик берёт Крошку Тину на руки и подходит вместе с ней к каменной статуе, подрывательница тянется к прогретой солнцем шее из камня. Обнимает её изо всех сил, жмурясь, всё равно ощущая, как по щекам течёт что-то горячее. Нужно просто закрыть глаза и представить Роланда, который обнимает в ответ, пробубнив своё «девочка». Крошка Тина представляет — и сквозь слёзы улыбается, но уголки губ всё равно опускаются вниз, а подступающие рыдания перекрывают кислород. Солнце Пандоры всё такое же беспощадное. Такое же, как абсолютное молчание Роланда-из-камня. Тина не расцепляет объятия и надеется, что ей ответят. Хоть как-то. А в голове — голос Роланда. Грубый, монотонный. Повторяющий «девочка» или «Тина». Чаще — «девочка». Самая опасная на Пандоре тринадцатилетка представляет, как губы статуи размыкаются, а безжизненные глаза приобретают карий цвет и устремляются на заплаканное лицо. Смотрят с теплотой. Крошка Тина просто представляет, постепенно расслабляясь и чувствуя надёжные и придерживающие руки Брика. Ей бы хотелось, чтобы это были руки Роланда, но это невозможно. Сердце говорит, что его не вернуть. Сердце говорит: «Салат — полная херня». Тина отпускает каменную шею, отстраняется и растерянно смотрит в безэмоциональное лицо статуи. Лицо единственной и неоспоримой любви, запечатлённое в одном выражении. Так похоже на Роланда. Его лицо не очень часто менялось под напором эмоций. Пыль всё так же попадает в усталые голубые глаза. Мутные и детские. Завтра они уже будут смотреть с прежним безумством. Крошка Тина снова обзовёт кого-то уродливым жопошником. Съест оладушек. Приделает к плюшевому зайцу ракету и запустит её неизвестно куда — лишь бы взорвалась и разнесла парочку мародёров или гиперионских грузчиков. Вновь возьмёт в руки рамку с фотографией и криво, но искренне улыбнётся. Заорёт или начнёт жутко фальшивить, исполняя детскую песенку. И когда-нибудь обязательно станет самым безбашенным из безбашенных. Это её детская мечта. Мечта ребёнка Пандоры.