Hello, it's me I was wondering if after all these years You'd like to meet.
Прошло уже достаточно времени с того момента как они виделись в последний раз. За все эти нескончаемо долгие, тянущиеся, словно медовая нуга, годы Уилл Грэм ни разу не проявил инициативы, чтобы посетить доктора Лектера в Балтиморской лечебнице с ее прогнившими под толстым слоем краски стенами и сырым запахом, въедающимся под кожу. Не происходило ровным счетом ничего: не было слышно шагов с характерным постукиванием небольших каблуков в сторону его камеры; ни тонкого, едва уловимого аромата теплой кожи и имбирно-древесного одеколона; ни шумного тяжелого дыхания, которое он списывал на хронический насморк, хотя на самом деле дыхание у Уилла сперало только в определенное время - в присутствии доктора Лектера; не было даже намека на небольшое письменное послание. Ганнибал был готов получить даже крохотную записку, на которой было бы выведено хаотичным круглым почерком: «Ненавижу тебя», необдуманное, брезгливое и, скорее всего, написанное только из эгоизма и самолюбия, потому что морально принять антоним этого «ненавижу» для Уилла Грэма всегда было апогеем, высшей ступенью, на которую он никогда не ступит, если однажды не перешагнет через самого себя. В то время, как Ганнибал тысячи раз плотно зажимал губы, до боли закусывая их изнутри, и говорил ему об этом тысячью разных молчаливых способов. Иногда Ганнибал позволяет себе предаваться призрачным мечтам о том, какими они были тогда, когда увиделись в самый первый раз. Как однажды выскользнул из постели, когда ему позвонил Джек Кроуфорд и вежливо попросил приехать в течение часа, чтобы ознакомить его с одним весьма интересным делом (и не только делом, как оказалось); как наскоро перекусил итальянской брускеттой с томатом, не успев выпить чашку кофе; как не надел в тот день галстук, заменив его на комфортный джемпер телесного цвета, и расстегнул рубашку на одну пуговицу; как ему пришлось пить гадкий кофе в кабинете Джека, что позже было возмещено ему в полной мере, когда он увидел забившееся, стесненное в действиях существо, севшее по правую руку от него. Тогда он натянул очки повыше на переносицу, сложил твидовый пиджак, повесив на спинку стула, и лишь мимолетно мазнул взглядом по Ганнибалу, словно ему было все равно. В общем-то, так оно и было. Курчавый мужчина с немного глуповатой челкой, спадающей на лицо, лишь отпил кофе, повернулся корпусом к доктору, взглянул наконец в глаза и отметил, что у мужчины слегка невыспавшийся вид: красноватые глаза - возможно, капилляр лопнул, или еще хуже того, гепатит. Мысли роились в его голове, и, что самое ужасное, Уилл сказал все это вслух, когда тот задал ему вопрос, почему он избегает зрительного контакта. Это было весьма неловко. Тогда Ганнибал Лектер лишь скользнул взглядом по клетчатой неглаженой рубашке, растянулся в усмехающейся улыбке, а затем нанес оглушительный удар - начал психоанализировать его в ответ. Психоанализ в ответ на психоанализ. Хищник на хищника. Это то, как всегда описывал Ганнибал их с Уиллом отношения. Он не находил Грэма бесхарактерным, не считал, что он слабое звено. Нет, скорее, он был разбитым, переутомленным, но никак не бессильным. Спустя время Ганнибал уже начал забывать его голос. Он помнил его довольно смутно, а короткие фразы лишь отголосками отдавались в черепной коробке, словно реверберация. «Я не нахожу Вас интересным»; «Свет дружбы не коснется нас и через миллион лет»; «Я еще никогда не чувствовал себя настолько живым». Последняя особенно часто звучала в его голове, словно мантра. В тот момент, когда Уилл это говорил, он старался смотреть только на бинты, никаким образом не встречаясь с внимательным взглядом карих глаз, а Лектер в то время заботливо перевязывал избитые в кровь костяшки его пальцев. Он знал, что Уилл не захочет его видеть. Возможно, он все еще был обижен на него, но это не значило, что он испытывал ненависть. Прежде всего, он испытывал ненависть к самому себе. Безнадежно пытался быть правильным: делал шаг, а потом два назад. Он действовал на два фронта: одному говорил одно, другому - второе. Уилл запутался сам в себе. Неплохо было бы вытряхнуть из него всю эту его правильность, очистить мозг от лишних воспоминаний одной лишь кнопкой, попытаться рассказать ему все так, как оно есть на самом деле: без лишних персонажей, неприятных воспоминаний, пары-тройку жестоких убийств знакомых ему людей. И вместе с тем у Ганнибала всегда было это садистское желание отобрать все самое дорогое, что было у Уилла. Не оставить в его сердце ничего, кроме него самого. Подчинить его себе или подчиниться ему. Если бы доктора спросили, какая неведомая сила удерживает его рядом с Уиллом, он бы не отделался парой слов, но есть ровно три, которые как есть описывают каждый его порыв. Интерес. Забота. Контроль. Быть может, он изменил бы когда-нибудь правила игры и заменил бы слово «контроль» на «подчинение», но это только в медицинских целях. Доктор Лектер любит играть на чувствах людей: давать им на время полный контроль, а потом забирать его, как забирал дорогих людей, оставив лишь с чувством униженности, одиночества и неполноценности. Говорят, что время лечит, но ему не становится легче. В его голове яркими вспышками мелькает образ счастливой семейной фотографии: вот отец стоит по самому центру, статный, расправил плечи, в кашемировом свитере и легких брюках, поместил одну руку на талию своей жены; красавица жена в платье, с медовыми локонами, прижимается к мужу левым плечом; а вот и дети - кучерявые, русоволосые, стоят, прижавшись к папиным крепким ногам, чувствуя себя защищенными; ну и куда же без Уинстона, который плещется во внимании не смотрящих в камеру детей. Ганнибал почти что за тысячи миль чует на Уилле Грэме запах семейной жизни. Таким, каким должен быть запах семейной жизни: с легким ароматом свежеиспеченных оладьев, утренней свежей газеты, впитавшимся в кожу деревянным запахом дома, шерстью собаки и едва уловимым молочным запахом ребенка. Он невольно закусывает острым клыком нижнюю губу и пытается отогнать ужасные мысли на этот счет каждый раз, когда думает об этом.***
Ганнибал опускает голову на скрещенные на столе руки и выдыхает, пытаясь расслабить не унимающуюся боль в плечах и во всей спине. Его прошибает разрядом сквозь позвоночник, словно током по электрическому проводу, и он тихо шипит. Последняя неделя для него выдалась особенно тяжелой: он стал чаще думать о своей прошлой жизни и о том, что мог бы изменить, будь у него такой шанс. Чего бы не сделал Ганнибал, будь у него возможность вернуться назад и изменить свое будущее - так это любыми способами предотвратил бы их встречу с Уильямом Грэмом. Он знал, что его жизнь была бы другой, не будь в ней этого временами заносчивого профайлера. Ганнибал Лектер жил бы в своем доме в Балтиморе, выходил два-три раза в год на охоту и принимал пациентов. Мысль об этом кажется ему настолько далекой от того, что он имеет сейчас, что он с долей сожаления усмехается самому себе, уткнувшись куда-то в сгиб локтя. У него в запасе имеется один способ, который он мог бы применить, если бы хотел вновь услышать его голос. Стоит только захотеть. Доктор Лектер, несомненно, имеет авторитет в стенах этой больницы, поэтому в просьбе получить телефон на пять минут ему никто не откажет. Он ждал этого чуть больше трех лет. Выжидал подходящий момент, когда все более или менее успокоится, а Уилл потихоньку начнет забывать мелочи прошлой жизни. Стоит только встать из-за стола, нажать на кнопку вызова персонала и наконец услышать голос. Возможно, телефон Балтиморской лечебницы уже давно записан у Уилла в контакты и помещен к чертям в черный список, а может быть, он сменил номер и дозвониться ему теперь будет невозможно. Что, интересно, вообще творится за стенами этого здания? Ганнибалу порой кажется, что прошло столько времени, что будь у него шанс выйти отсюда, то он не узнает знакомых улиц, лиц, так же, как и они забудут его. Ганнибал Лектер будет отчаянно одинок и разочарован, если Уилл Грэм не поднимет трубку. Он сначала кладет обе руки на стол, параллельно друг другу, переносит на них весь вес, а затем одним движением решительно поднимается. Кнопка вызова призывно смотрит на него с противоположной стены. Преодолев расстояние в несколько метров, Ганнибал оказывается прямо перед красной кнопкой вызова. Он возносит руку, задерживается в нескольких сантиметрах, а после одним движением плавно вдавливает ее. Раздается тихий писк, оповещающий о вызове, и Ганнибал плавно переходит от стены к столу, выжидающе глядя на массивную дверь с резьбой из красного дерева. Спустя некоторое время в камеру входит чернокожая женщина, везущая за собой небольшой сервировочный столик, на котором размещены некоторые необходимые предметы (мыло, туалетная бумага, бутылка воды), что заранее приносят пациентам прислуги, если им что-то вдруг понадобится. — Доброго дня, Джозефина, - Лектер гостеприимно улыбнулся женщине, словно та пришла к нему на прием. - Позвольте мне телефон ненадолго. Всего лишь один звонок. Женщина безэмоционально посмотрела на заключенного: — Мне нужно согласовать это с доктором Чилтоном, - коротко сказала она, а после быстро последовала к выходу, обратно увозя за собой свой крохотный столик. — Постойте, - Ганнибал сделал один шаг в сторону стекла, - Это не имеет... — Стойте там, где стоите, - прервала его Джозефина. Ганнибал лишь немного поморщился от подобного грубого обращения и сделал шаг назад, но он уже успел привыкнуть за все это время. Каждый работник этой больницы - в том числе и Фредерик Чилтон - принимал меры предосторожности с Лектером даже будучи за этим пуленепробиваемым гиперпрочным стеклом. — Это не имеет большого значения. Доктор Фредерик Чилтон всегда безоговорочно позволял мне воспользоваться телефоном раз в месяц. Джозефина немного помялась на месте, а затем, вновь разворачиваясь и уходя, лишь кратко кивнула и вышла. Лектер был искренне доволен своей способностью убедить человека, воздействуя почти гипнотически. Сначала у человека, стоящего напротив, начинал бегать взгляд, а после впивался, словно ветки терновника в мягкую кожу, внимательно поглощая каждое его слово, и разум уже был полностью под его властью. Спустя некоторое время ставни на двери с той стороны с характерным скрипом раздвинулись, и в комнате вновь появилась Джозефина; уже с телефоном и песочными часами, рассчитанными ровно на пять минут. Заключенный стоял неподвижно, завороженно глядя на то, как женщина подвозит столик к выдвижному столу для передач, а затем кладет в него трубку телефона и одним движением задвигает его обратно. Еще не перевернутые песочные часы стоят за стеклом, мозоля взгляд. В несколько широких шагов Лектер оказывается перед стеклом, выдвигает ящик и достает из него трубку. Лектер диктует ей наизусть заученный когда-то номер, и женщина быстро набирает его. — Благодарю Вас, Джозефина, - Ганнибал милосердно улыбается женщине, которая в тот момент переворачивает часы и быстро исчезает за дверью. Время пошло. Десять гудков, которые смешивались с ровным ритмом пульса, казалось, длились век. Ганнибал практически вслух просчитал каждый из них, мысленно надеясь на скверный поворот событий. Еще один гудок, за ним второй, третий, а после него в трубке хрипит и слышится негромкий кашель. Лектер склоняет голову немного набок, вслушивается в тихое шебуршание на том конце и едва заметно ведет уголком губ, когда слышит знакомое «алло». — Я не был мертв, и жив я не был тоже; а рассудить ты можешь и один; ни тем, ни этим быть — с чем это схоже*. Сердце Уилла ёкает. На том конце трубки слышится то ли горделивое молчание, то ли замешательство, а может, и то и другое сразу. Лектер хотел было промолчать, дождаться, пока тот заговорит сам, но решает не томить - времени у них и так немного - поэтому мысль дать мужчине прийти в себя ни на йоту не продвинулась дальше. — Здравствуй, Уилл, - начинает Ганнибал, а затем добавляет, - Песочные часы рассчитаны ровно на пять минут. Грэм кивает, словно это кто-то видит. — Здравствуй, Ганнибал, - слова сказаны довольно лениво, будничным тоном, словно и не было всех этих трех лет. - Чем я понадобился вам в выходной день? — Скажи, - начал Ганнибал, поглаживая приятно гладкую поверхность стекла, - спустя все эти годы. Ты ни разу не думал о том, чтобы прийти? — Мне некогда было об этом думать, Ганнибал, - голос стал грубее, не было этого привычного «доктор Лектер». - В моей голове сейчас слишком много мыслей о других, значимых для меня людях. — За сотни миль слышу этот запах семейной жизни, - Лектер втянул носом воздух, словно мог почувствовать его. - У тебя появилась семья, Уилл. — Это что-то меняет? - Грэм приподнялся на локтях, лежа в кровати. - Я не просил себя психоанализировать. Это еще одна причина, по которой я пытался отгородить себя от Вас самым высоким забором, поверх которого была бы накручена колючая проволока, стреляющая электрическими разрядами. Пытался. Уилл опустил ноги с кровати на пол, потянулся к стакану с водой, стоящему на прикроватной тумбе, а затем сделал один глоток. — Вопрос в том, кто первый решится через него перелезть, Уилл, - Лектер старался как можно чаще использовать его имя, вновь наверстывая упущенное время, будто и не было всех этих тихих рыков в подушку, когда на Балтимор опускались сумерки. — Часть меня всегда будет хотеть быть с Вами на одной стороне. Возможно, в другой жизни. — Ты придешь посмотреть на меня, Уилл? - в голосе слышалась некая издевка, усмешка. Агнец и Волк поменялись местами. — Разве Вам не передали мое письмо? Связь оборвалась. Песок в часах полностью высыпался из одной колбы и целиком наполнил вторую. Ганнибал на секунду прикрыл глаза, сдерживая порыв бросить сейчас же эту трубку о пол, а затем положил ее в задвижной ящик в стекле и выдвинул его до упора на противоположную сторону. В дверях появилась Джозефина, которая сразу же забрала телефон, подкинула туда какой-то конверт и ушла прочь. Глаза Ганнибала заблестели. Он сразу же подорвался с места и быстро выудил белоснежный конверт без подписи, провел пальцем по не вскрытой персоналом больницы части и втянул носом воздух у уголка. Ему на секунду показалось, что он пропах шерстью собак, моторным маслом и почтовым отделением в Вирджинии. Он никак не мог поверить, что это письмо и правда от него.***
Страницы были плотно забиты сбивчивым торопливым почерком, быстро начирканным черной шариковой ручкой. Возможно, Уилл торопился, чтобы дописать это письмо раньше, чем его новая семья вернется домой. Ганнибал был слегка удивлен вступлением: Дорогой Ганнибал, Лектер несколько раз провел пальцем по аккуратно выведенной надписи на шероховатой бумаге прежде, чем глаза скользнули на строку ниже. Прежде, чем начать, я хочу сказать о том, что у меня совсем немного времени. Буквально через полчаса мне нужно быть в пути. За последнее время в моей жизни произошло много переворотов, которые окончательно изменили меня. Мне трудно сказать, в лучшую ли сторону изменилась моя жизнь, но я совершенно точно могу сказать одно: чего-то не хватает. Словно тогда, три года назад, вместе с Вами забрали часть меня. Темную или светлую, Ганнибал? Я был словно опутан Вашей паутиной, которую вы успели наплести за те годы, что длилось наше общение. Она тянулась у меня из груди и была прикована к Вам, точно поводок. Понимаете о чем я? Эта самая паутина так крепко стискивала меня изнутри, что стоило Вам покинуть Вирджинию, она натянулась до предела и разорвала меня, мои органы, душу. Мои мысли путаются у меня в голове, я стал более раздражителен и рассеян. Это вредит мне и дорогим мне людям, окружающим меня. Моя душа будто заклеймена. Будь моя на то воля, уверяю, я задушил бы Вас голыми руками, Ганнибал. Увы, Вас и меня разделяют тысячи километров, пять плотных дверей и пуленепробиваемое стекло. Вы даже не представляете себе, Ганнибал, как трясутся мои руки при одной мысли о Вашей смерти, совершенной от моих рук. Как Ваше тело будет биться в моих руках, как воздух медленно будет покидать Ваши легкие, как Вы будете пытаться сохранить свою жизнь только для того, чтобы убить меня. Вы ведь об этом мечтаете, да, доктор Лектер? Признайтесь, мысль о том, что я умру от Ваших рук, волнует, не правда ли? Вы уже пытались убить меня, но у Вас, увы, ничего не получилось. Теперь уже мы не отличаемся друг от друга ничем. Сплю и вижу, как Ваше тело наконец обмякнет и Вы прекратите брыкаться; лицо станет синим, словно черника, и тогда я склонюсь над Вами и прошепчу въедающимся под кожу голосом: "Если Вы играете, Вы платите". Тогда Вы уже ничего не услышите, но обещаю, я лично выцарапаю это на Вашей могильной доске, чтобы даже там Вы знали об этом. Однажды Вы заставили меня принять себя, свою темную сторону, и я подвергся Вашему пуленепробиваемому напору, тогда, когда мы оба распили бутылку Пино-Нуар на двоих под великолепно приготовленную нами "Фредди" с имбирем и артишоками, помните? Тогда еще на фоне тихо играла пластинка Клауса Номи. Меня нельзя назвать любителем подобной музыки, но его голос пробирался под кожу громкими октавами, и я просто прикрыл глаза, слушая седьмую по счету композицию на одном дыхании. Теперь же, когда Вы в слабой позиции тщетно пытаетесь быть благонравным, я заставлю Вас вновь оголить клыки и показать, кто Вы есть на самом деле. Меньше, чем через три часа, я буду в Балтиморе. Надеюсь, это письмо Вам передадут. Я позаботился о том, чтобы оно не было прочитано никем, кроме Вас. Я бы предложил Вам поскорее собирать чемоданы и уезжать далеко, куда глаза глядят, но позабыл, что Вы ограничены в своих возможностях. До скорой встречи, доктор Лектер.С наилучшими пожеланиями, Уилл Грэм.
Ганнибал мог поклясться, что это письмо заставило его больничную робу натянуться до предела в области паха. Он сжал с силой кулак, впиваясь в мягкую ладонь отросшими ногтями, и процедил воздух сквозь зубы. Уилл Грэм выдвигается в Балтимор. Интересно, сколько времени назад он написал это письмо? Возможно, Уилл уже здесь. Сложив письмо обратно в конверт, Лектер прошел к столу, стоящему посередине камеры. Припаянный к полу стул было невозможно сдвинуть ни на сантиметр и это ужасно раздражало его. Порой спина слишком сильно болела, так как приходилось держать осанку и немного наклоняться вперед, потому что сам стул был припаян немного дальше от стола, чем требовалось. Он взял лист бумаги, разложил перед собой несколько чернографитных карандашей разной мягкости, выбрал средний и нанес первый штрих. Штрихи между собой понемногу начали походить на силуэт: вот Уилл, сидящий у окна на заднем сиденье такси; руки сжимают ремень сумки; глаза обращены на асфальт под машиной, наблюдают за дорожными полосами, то скрывающимися, то появляющимися из-под колес; очки, едва спадающие с переносицы; расслабленные, обветренные и покусанные губы; широко расставленные в расслабленной позе ноги; более опрятный вид, говорящий о женских руках. Будь Уилл менее упрям, Ганнибал бы мог показать ему ту жизнь, которую тот заслуживал. Он непременно первым делом сменил бы весь гардероб Грэма, начиная от подростковых клетчатых рубашек до нижнего белья. Затем он бы занялся выбором одеколона для него. Менее резкий, чем тот, которым пользовался Уилл, и более дорогой, со стойким не настойчивым ароматом. Его следует распылять перед сном на те места, где кровеносные сосуды очень близко граничат с кожей, тогда тепло его тела разогреет аромат и он будет чуть явственнее. Ганнибал с удовольствием бы показал Уиллу Флоренцию; изменил его предпочтения в пище, которой он портил свой желудок; выбрал бы для него хороший матрас, на котором Уилл бы стал хорошо спать и перестал портить осанку; и непременно нарисовал бы его обнаженным на белоснежной простыне, едва огибающей женственные лодыжки.***
За дверью слышны шаги троих людей. Двое из них - персонал больницы, третий - он. Ганнибал не отрывает взгляд от листа бумаги, чуть выровнял спину и пытается вслушаться в перешептывающиеся голоса за дверью. Через некоторое время дверь распахивается и входят двое мужчин, один из которых сразу же громко зачитывает основные правила для посетителя и заключенного. Впервые за долгое время Ганнибал чувствует, что начинает волноваться, стоит ему подумать о том, что Грэм стоит за этой дверью сейчас. В этот раз на удивление все обошлось без смирительной рубашки и намордника. Грэм обо всем позаботился. — Отключены, мистер Грэм, - сообщает ему один из высоких мужчин, и Ганнибал предполагает, что речь идет о камерах. Впрочем, он не ошибся. Лектер не поднимает взгляд, когда Грэм входит в камеру. Грэм молчит, наблюдая за устремившим взгляд в лист бумаги с темным силуэтом заключенным. Лектер глубоко вдыхает, заполняя легкие воздухом, и едва заметно прикрывает глаза. Грэм делает шаг вперед, а Лектер поднимается из-за стола, скрепляет руки в замок за спиной и поднимает взгляд. — Мистер Грэм, - гостеприимно прерывает затянувшуюся паузу молчания Ганнибал, и его губы трогает едва заметная полуулыбка. — Хорошо сидим? - стягивая с себя и вешая на стул твидовый пиджак, не обращая внимания на реакцию заключенного, произносит Грэм. Ганнибал застывает на месте. Подобные дерзкие изречения не раз вырывались у Уилла из уст, и сам Лектер считал это частью его становления. В последнее время он все чаще мог позволить себе нагрубить, сказать что-то, что могло бы задеть окружающих его людей, но, кажется, самого Грэма это ни капли не волновало. Он лишь развернул деревянный стул обратной стороной и сел на него, облокачиваясь руками на спинку. Его губы расплываются в едва заметной нахальной улыбке, а поза кажется дерзкой, вызывающей. Кажется, прошло слишком много времени с тех пор, когда Уилл боялся сделать лишнее движение, сковывал себя в действиях и следовал исключительно правилам. Ганнибал его едва узнает. Впрочем, Ганнибал и сам перестал использовать свои маски: теперь ему не от кого скрываться, не нужно доказывать свою правоту и отстаивать свою личность. Теперь он тот, кем являлся все эти годы. С ноткой безумия во влажных темных глазах, с едва заметным хищным оскалом и острым языком, прежде хорошо завуалированным аристократичной воспитанностью и манерами. — Новая жизнь успела тебя поистрепать, Уилл? Ты какой-то... - Ганнибал вызволяет секунду подумать, чтобы подобрать нужное слово, - изношенный. — Это произошло давно, Ганнибал. Мы с вами оба это знаем, - Уилл теребит лакированную поверхность деревянного стула. — Могу ли я утешить тебя, Уилл? — Только смерть может меня утешить. — Ты опоздал года на три. — Раньше я не желал смерти столь же страстно, как сейчас, - Грэм склоняет голову немного вбок, внимательно изучая взглядом заключенного. Глаза плавно опускаются от коротко обстриженной челки, раннее спадающей небрежными прядями на лицо, до аккуратных больничных кед, совершенно не сочетающимися с образом Лектера. Подойдя к барьеру из стекла немного ближе, Лектер втянул носом воздух, уловив едва различимый аромат кукурузных хлопьев и чего-то еще, раннее ему незнакомого. Он предположил, что это, возможно, новый одеколон Уилла, который тот наконец сменил спустя годы. Ганнибал приоткрыл глаза, взглянув на застывшего в ленивой позе Уилла, дернул уголком рта, а после ответил колкостью на колкость: — У твоей жены великолепный вкус. Уилл сразу же выпрямил спину, внимательно взглянув на ядовито улыбающегося по ту сторону стекла Ганнибала. Молли и впрямь во многом изменила его вкусы: от выбора одеколона до льняных рубашек, которые теперь заменяли несуразные клетчатые. Нельзя было сказать о Молли плохо, нельзя было сказать хорошо. Молли просто была. Появилась в трудный момент жизни, помогла справиться с одиночеством, поглотившим изнутри. Их интимная жизнь не пестрила разнообразием и зачастую миссионерская поза, в которой они проводили от силы два часа в неделю, изрядно поднадоела ему за все эти годы. Тем не менее, Грэму было важно вновь почувствовать себя нужным, стать ответственным за чью-то жизнь, помимо своей. Уолтер, не поддерживающий связи с биологическим отцом, всегда обращался к отчиму. Особенно важной причиной, почему Уилл принял узы брака, лишив себя свободы, был Уолтер. Он напоминал ему самого себя в детстве: нерешительного, осторожного, но смышленого малого. Они часто проводили время на заднем дворе дома, играя в футбол, запинаясь о пробегающих под ногами собак, которые тем временем тоже пытались схватить мяч и включиться в игру; вместе ходили на матчи и устраивали пикники в отсутствие Молли. Почти все свое время он тратил на него, а не на жену. И когда она отправила Уолли в лагерь, чтобы побыть с мужем наедине, тот намеренно стал чаще пропадать в пристроенном домике, занимаясь починкой лодочных моторов. Уилл Грэм и сам не мог объяснить себе, почему так часто избегал ее в последние годы. Он на какое-то время просто молчал, задумавшись, а потом, поднявшись со стула, подошел ближе к стеклу и взглянул Ганнибалу в глаза. Знакомый, блуждающий по его лицу взгляд отдался глубоко внутри ноющим чувством. Ганнибал Лектер, стоящий над ним, больше не казался ему чем-то недосягаемым, опасным, объектом его ночных кошмаров. Ганнибал Лектер теперь был похож на сломленного, раннее сильного человека, который нуждался во внимании; с побледневшей кожей, не встречавшей солнечные лучи уже долгое время; с печальными, но по-прежнему таящими в себе дьявольские смешинки глазами; с порочным изгибом пухлых губ и, черт его побери, великолепной осанкой. Он был все тем же Ганнибалом, какого знал прежде Уилл Грэм, но теперь он просто был самим собой, не скрываясь под маской добродетели. — И все же Вы сами хотели бы выбрать для меня одеколон. — Не могу этого отрицать. Тебе бы подошел другой: пряный, терпко-горький аромат с нотами сандала. — Звучит здорово, - Грэм блуждает взглядом по вздрагивающему от частых сглатываний кадыку. - Не можешь жить с ним, не можешь жить без него, - едва слышно. — Что? - Лектер внимательно изучает задумавшегося Уилла. — Мисс Дю Морье как-то сказала мне это. Кажется, я начинаю понимать смысл этой фразы. — Беделия почти никогда не ошибается. — Тебе лучше знать, - Уилл позволяет себе резкий переход на личности. — Это ирония, Уилл? - Ганнибалу почти весело. — Что тебе снится, Ганнибал? Ганнибалу приходится вызволить немного времени, чтобы сформулировать ответ. Это было сложно, потому что в последнее время его сны были чем-то эфемерным. Дымчатые образы, отголоски из прошлого, но все они заканчивались тем, что Ганнибал просыпался среди ночи с болезненно-ноющим ощущением возбуждения, а после все слова, сказанные на эмоциях, поглощала подушка, в которую тот бездумно утыкался, яростно толкаясь в крепкую хватку кулака. Впрочем, последний год был особенно тяжелым для них двоих - Грэму, бок о бок спящему со своей женой в одной постели, приходилось вставать посреди ночи, чтобы выпить стакан холодной воды. А когда было особенно лень, он просто с силой сжимал член у основания, сводил ноги в намерении перетерпеть до утра, когда Молли проснется и можно будет отыграть хотя бы двадцать минут утреннего секса. — В последнее время ты зачастил наведываться в мои сны, Уилл. Оба смотрят в глаза друг другу, не имея ни малейшего желания прерывать обрушившуюся на них мертвецкую тишину. Уилл делает шаг по направлению к стеклу. Ганнибал отзеркаливает его и делает тоже самое. Они оба знают, чего хотят, но не знают, с чего начать. И в этот раз Ганнибал вновь начинает первым. — Ты когда-нибудь слышал о индейском племени *яганов? — В последний раз я увлекался индейцами, когда мне было тринадцать лет. Вряд ли я слышал что-то подобное. — В их языке есть слово, которое идеально подходит под сложившуюся атмосферу. Оно трудновыговариваемое и использовалось раньше, чтобы емко описать чувства двух людей друг к другу. Оно звучит как мамихлапинатапай. Лектер отчеканивает слово, точно скороговорку. Уилл лишь следит за его губами и языком, который то и дело ударяется о передние зубы. — Я действительно впервые встречаюсь с этим словом, - Грэм кладет руку на затылок, скользнув ею до плеч, растирая затекшие мышцы. - Звучит как-то несерьезно. — Оно означает «взгляд между двумя людьми, в котором выражается желание каждого, что другой станет инициатором того, чего хотят оба, но ни один не хочет быть первым». Уилл Грэм удивленно вскидывает брови, а затем почти что давится хриплым смехом, склоняя голову и накрывая лицо руками. Он уверен, что Ганнибал вычитал это в одной из тех книг, что стоят на полках в камере. Их здесь достаточное количество и время от времени, когда Ганнибал Лектер особенно насолил кому-нибудь из персонала, у него их отнимают и оставляют на неделю без какого-либо чтива. Наверное, чтобы он окончательно свихнулся в этих четырех стенах. Хотя признаться, масштаб его "клетки" удивлял. — Ваша камера размера кинг-сайз, Ганнибал, - отшучивается Грэм, и останавливает взгляд на одном из десяти отверстий в стекле. Он не уверен, что эти отверстия достаточно велики для того, чтобы учуять сквозь них его тонкий парфюм, и тем не менее, их размер вполне подходит для того, чтобы с легкостью суметь просунуть туда руку. Эта мысль однозначно ему нравится. — Фредерик был весьма любезен, - шелестит Лектер, складывая обе руки за спиной. Они стоят довольно близко, поэтому Ганнибалу приходится смотреть на Грэма сверху вниз. Уилл Грэм умалчивает о том, что приложил и свою руку к тому, чтобы Ганнибалу было комфортно, отбывая срок в психиатрической лечебнице. Конечно же, Ганнибал догадывался. Ему принесли несколько поэм Данте, сонеты Петрарки и одно издание с репродукциями Сандро Боттичелли, собственноручно выкупленные у библиофилов. Лишь один человек знал, что без этих книг Ганнибал будет выть на луну, изредка отбрасывающую свет в округлое оконце, пристроенное в потолок его камеры. — Ты был весьма любезен, - добавляет Ганнибал, делая акцент на первом слове. Уилл Грэм подносит ко рту руку и кусает ноготь на большом пальце. Он думает о том, что эмпатия заразна. — И ты хочешь поблагодарить меня? - взгляд останавливается на шраме, обрамляющем переносицу Лектера. — Ты предоставляешь мне такую возможность? Грэм смотрит на заключенного, на пылающие алчным огнем глаза, на до неприличия чувственный изгиб губ. Он кусает губу, откусывает потрескавшуюся кожу, а после его собственный язык смачивает губы влажным следом, поблескивающим на неярком свете. — Не мне учить тебя добродетели благодарности, Ганнибал. — "Благодарность - не только величайшая из добродетелей, но и мать всех других добродетелей", - цитирует Ганнибал, когда подходит к стеклу вплотную и выдыхает на него, оставляя мутный запотевший след. - Ты знаком с пороком, Уилл? Уилл ничего не отвечает, лишь смотрит на запотевшее пятно на стекле, и ему непременно хочется провести по нему рукой, очистить. Он делает еще один шаг к стеклу, пока не оказывается в опасной близости от Ганнибала. А тот, тем временем, продолжает: — Порок проникает в нас под видом добродетели. Позже, он становится пагубной привычкой. Ох, видел бы ты себя со стороны, Уилл, как же ты порочен, - Лектер мягко смеется, разбавляя атмосферу осипшим смехом. — Не больше, чем ты, Ганнибал. Весь твой вид просто кричит о том, чтобы кто-нибудь уже вышиб эту напыщенность из тебя. Даже будучи в слабой позиции, ты ходишь по своей клетке, словно павлин, - голос Грэма становится тише. - Я пришел сюда ради этого. — И ты уверен, что у тебя получится сделать меня податливым? Грэм не уверен, но Ганнибал знает, что Уиллу не требуется ничего для этого - он уже податлив. Непривычная развязность в поведении Грэма раззадоривает Ганнибала, делает его способным на приручение. Если Грэм попросит встать его на колени, он встанет. Излишняя напыщенность и попытки сохранить самообладание - лишь одна из масок Ганнибала. Он тщетно пытается сохранить сильную личность, твердость духа и остатки здравого разума, но последние несколько дней это дается все более трудно, чем он мог ожидать. Появление Грэма в Балтиморе принесло свои плоды. — Ты хочешь, чтобы я вошел внутрь? Ганнибал усмехается, а до Грэма только позже доходит, как двусмысленно это прозвучало. — Для этого мне придется что-то сделать? - догадывается Ганнибал. — Если ты сможешь вытащить ключ из заднего кармана моих брюк так же, как я вытащил его у персонала - я войду. Грэму действительно пришлось попотеть для того, чтобы раздобыть ключ, позволяющий персоналу проходить к Ганнибалу через стекло. Ганнибал думает о том, что стекло, разделяющее их, помешает вынуть ключ, поэтому он применяет дедукцию и действует по другому сценарию. — Что я могу сделать для тебя, чтобы ты достал ключ? - Ганнибал почти откровенно предлагает свои услуги, а Уилл в это время ликует. — Встань у стены и прогнись в спине, - диктует Грэм. Ганнибал сразу же подчиняется: подходит к стене справа от него, упирается ладонями и изящно прогибается. Он не поднимает взгляда и не поворачивает головы, лишь ждет следующей команды и продолжает глядеть в пол. — Расставь ноги, - Грэм тем временем выигрывает несколько минут, пока тот от него отвернулся и незаметно вытаскивает ключ из заднего кармана своих брюк и крутит его в пальцах. Ганнибал послушно расставляет ноги, выдерживая четкую позицию: не переминается с ноги на ногу, не поднимает головы - только ждет. — Расстегни больничную робу и подойди к стеклу, - Грэм делает шаг назад от стекла. Сосредоточенно расстегивая пуговицу за пуговицей, Лектер подходит вплотную и оголяет торс до пояса, демонстрируя широкую грудь, поджарый живот и легкую проседь в темных завитках волос, пролегших от груди до паха. Уилл едва заметно процеживает воздух сквозь зубы, оценивая взглядом тело, находящееся не более, чем в пятнадцати сантиметрах. — Удовлетвори себя, - Грэм ловит в глазах Ганнибала немой вопрос, и сразу же отвечает на него. - При мне. Лектер не смеет перечить: он скользит ладонью от живота вниз, попутно стягивая больничную робу до уровня мошонки, подхватывает крепкой ладонью полувставший член и несколько раз плавно глиссирует рукой, чтобы кровь резко ухнула вниз, заставляя его затвердеть. Ему стоит только поднять взгляд на профайлера, как он добивается желаемого результата - член стал тяжелым и налился кровью. Уилл едва удерживается, чтобы сейчас же не кинуться открывать замочную скважину и проникнуть внутрь камеры. — Тебе требуется помощь, - Ганнибал окидывает взглядом оттопырившуюся плотную ткань шерстяных костюмных брюк и замечает ключ, который Грэм теребил в руках уже достаточное количество времени. - Я справился с заданием? - вопросительно выгибает бровь, глядя на профайлера. — Ты не сделал то, о чем я просил, - Грэм кивает на стояк Ганнибала, который тот зажал у основания в ладони. Лектеру не стоит повторять дважды, он просто оттягивает крайнюю плоть, оголяя влажную от предэякулята багровую головку и скользит большим пальцев от уретры до уздечки, попутно размазывая влагу. Его ноги фактически подкашиваются от ощущений: последние недели две Алана ужесточила наказание, оставляя свет на ночь, тем самым лишая возможности удовлетворить себя, если это потребуется, а также полноценного сна. Ганнибал как никогда чувствителен. Ему даже приходится опереться ладонью о стеклянную стену, чтобы совсем не потерять равновесие. Рука продолжает движение, то ускоряясь, то замедляясь, проделывая тот же путь некоторое время, а после он прижимается всем телом к стеклу, вжимаясь членом в прохладную поверхность и оставляя влажный след от смазки. Движется так еще какое-то время, создавая характерный звук трения, а когда утыкается лбом в стекло и почти готов кончить, голос Грэма заставляет его на секунду опомниться. — Не доводи себя до разрядки. — Но... - бедра лишь замедлились, но не прекратили своих действий. — Ганнибал! Он послушно делает шаг назад от стекла и поднимает на Уилла взгляд. Смотрит ему прямо в глаза, но периферийным зрением все равно отмечает то, что тот не на шутку возбужден, и, кажется, ему уже больно, судя по выражению лица и пролегшей между бровей морщинкой. Грэм оглядывает влажное пятно на стекле, поднимает взгляд и улыбается Лектеру, который стоит в замешательстве и ждет, что будет дальше. — Ты хотел бы, чтобы я вошел и дал тебе то, в чем ты нуждаешься сейчас? — Ты нуждаешься в этом не меньше, чем я, - Лектер вылизывает взглядом грудь Грэма, скрытую плотной тканью рубашки. - Если ты решишь, что это неправильно - я пойму тебя. Справлюсь с этим в одиночку. Это прозвучало, по мнению Уилла, так обреченно, что он еще раз посмотрел на ключ, окинул взглядом свой стояк и подошел к той части стекла, в которой была небольшая замочная скважина. Ганнибал сразу же выпрямился, сделал шаг вперед, но Уилл жестом показал ему стоять на месте, и тот делает шаг назад. Легким движением руки Грэм проворачивает несколько раз ключ, и перед тем, как раздвинуть стекло, кладет его обратно в карман своих брюк. Член Ганнибала едва заметно подрагивает. Уилл раздвигает две створки стекла и оно разъезжается в разные стороны, предоставляя небольшой проход. Он не спешит задвигать его обратно, просто проходит дальше по направлению к Ганнибалу, заполняя своим ароматом всю камеру. Настолько сильно, что становится душно. Заключенный делает несколько шагов назад, упираясь ладонями в металлический стол и еле слышно хрипит. Восторг сверкает в глазах профайлера, и он останавливается в шаге от своей цели. — Я мог бы поиметь тебя, Ганнибал. С этими словами Грэм одним резким движением разворачивает Лектера к себе спиной и вжимает в леденящую поверхность письменного стола. Тот едва слышно охает, удивленный порывом своего бывшего пациента, но не пытается сопротивляться - лишь подается, словно ручной. — Мог бы позволить тебе оседлать меня, - Уилл наваливается всем весом сверху, выбивая из груди воздух, - Оплести меня ногами, - рука скользит к требующему ласк члену и крепко обхватывает его. Ганнибал вжимается щекой в холодную поверхность; тихо скулит, когда рука Грэма ложится на его член, и легко поддается бедрами назад, когда чувствует сквозь слои одежды каменный стояк Уилла. А Уилл, тем временем, мягко вжимается членом меж ягодицами Ганнибала и сжимает его ствол, липкий от смазки и продолжающий сочиться от нетерпения. Большим, чуть шероховатым пальцем, он обводит головку, крепко сжимает у основания, задерживая подкатывающий оргазм Лектера, а левой рукой находит руку Ганнибала, устроившуюся на краю стола, берет ее и грубо переплетает пальцы. — И имел бы тебя, пока твои ноги предательски не задрожали, а глаза не закатились, в предвкушении взрывного оргазма. С каждым сказанным Грэмом словом Ганнибал был готов сейчас же сдаться, залить собственной спермой весь стол и удовлетворяющую его руку профайлера, но тот не давал ему, вовремя болезненно сжимая член. Влажный торс Лектера неприятно липнет к столу и он пытается податься бедрами назад, и каждый раз встречает там легкий толчок, обратно прижимающий его к столу. — У меня достаточно крепкие руки, - продолжает Грэм, яростно отдрачивая Ганнибалу, - и вешу я несколько больше, чем ты. - Влаги не хватает, поэтому Уилл требовательно подносит правую руку к губам Лектера и заставляет обсосать пальцы. - Я мог бы запросто поднять тебя, вжать спиной в стену и войти стоя. Ганнибал старательно обсасывает каждый палец, чувствуя на кончике языка свой вкус, а затем с пошлым звуком позволяет пальцам покинуть свой рот и вновь припасть к члену. Грэм размазывает слюну по стволу, продолжая дрочить - яростнее, чем прежде. Уилл улавливает краем уха шипение, доносящееся из глотки Лектера, предвещающее о скорой разрядке. — Я мог бы сильно всадить тебе, попутно оставляя мокрые поцелуи на твоих плечах, доводя до оргазма, - Уилл опаляет горячим дыханием оголившееся плечо Лектера и тот, потеряв голову, стонет в голос. Уилл Грэм чувствует, как его член пульсирует, будучи вжатым в задницу Ганнибала, поэтому трется о него непринужденно настойчивее, пытаясь создать иллюзию, что такими действиями он просто пытается удержать Лектера на месте, но тот не идиот и обо всем прекрасно догадывается. — А пока ты бурно изливался, как теплое шампанское, ты бы умолял меня сделать тебе чуточку больнее, остаться в тебе еще немного, - Ганнибал окончательно теряет голову и взрывается в отчаянном оргазме, пачкая липкой спермой ладонь Уилла Грэма, металлический письменный стол и свой живот. Уилл на секунду приостанавливает движения правой рукой, и его выдает лишь левая, до хруста сжимающая пальцы Ганнибала в своих. Уилл предательски кончает себе в штаны, словно подросток, попутно толкаясь бедрами в последний раз, и сквозь оргазм тихо хрипит на ухо: — И ты знаешь, почему я не делаю этого? - тихий посторгазменный шепот приводит Лектера в чувства. - Потому что это неправильно. Уилл Грэм выпрямляется, оставляя Ганнибала одного, отчаянно прижавшегося ко столу, прогнувшегося в бедрах, словно шлюха. Ему однозначно нравится это зрелище. В его голове даже возникает мысль о том, чтобы сохранить это воспоминание в своем Дворце Памяти и возвращаться к нему снова и снова. Профайлер покидает камеру, вытягивая ключ из кармана и задвигая стекло обратно, запирает его. Лектер, отдышавшись, поднимается и резко оборачивается: убирает расслабившийся член обратно в белье и застегивает больничную робу, кажущуюся узкой, из-за влажности его тела. Он вновь такой же, каким его знал Грэм какое-то время назад: с идеальной выправкой, со сложенными за спиной руками и высоко поднятой головой. Лишь немногое в нем изменилось: короткая стрижка стала более растрепанной, в глазах отчаянная удовлетворенность, а на левой щеке красным пятном расцвел след от стола. Ганнибал шагает вперед. — Уилл? Грэм останавливается на голос и оборачивается, смотря ему в глаза. Он чувствует себя виновато, покидая это место. — Да? — Ты был рад видеть меня? - в голосе Лектера слышится душераздирающая надежда. — Рад? Нет. Голос предательски дрожит на последнем слове. Радоваться действительно было нечему. Ему больно смотреть на Ганнибала такого: отчаявшегося, питающего ложные надежды и пытающегося сохранить хоть каплю былого достоинства. Лектер слышит ложь в слове "нет" и это радует его. — Это было тем, в чем ты нуждался? — Да. Уилл подхватывает со спинки стула свой твидовый пиджак, перекидывая его через руку, и бросая на Лектера удовлетворенный, смешанный с ноткой отчаянья взгляд, разворачивается и уходит прочь. Напоследок Ганнибал замечает красноречивое расплывчатое пятно на левой штанине Уилла и самодовольно улыбается. Он знает, что Уилл еще вернется.