Лето, чупа-чупс, любовь

Красный галстук давит на горло, но я понимаю, что это иллюзия. Тереблю рукав белой рубашки, поглядывая на наручные часы, и пытаюсь унять ставшее за последнее время быстрым сердцебиение. — Частые пропуски, ошибки в элементарных задачах, спишь на уроках… — перечисляет строгий и ненавистный всем, но мой любимый учитель-бета по химии, прислонившись спиной к пустому столу, и со стуком откладывает ручку в сторону, которую до этого крутил в пальцах. — Линн, я больше не могу тебя прикрывать. — Прости, — говорю, с силой потирая виски и чувствуя, как стыд расползается жаром в районе груди. Я снова подвожу его. Три раза в неделю не появляюсь на первых уроках, а остальные два дня вообще отсутствую в школе. Мистер Хэмилтон, точнее Истер, вздыхает и шагает к парте по пустому закрытому кабинету, останавливаясь за моей напряженной спиной. Его руки ложатся на мои тонкие плечи, нежно поглаживают, мнут. Болезненно морщусь от этого неожиданного массажа, который по идее должен меня расслабить. — Послушай, наши отношения не должны касаться школы, — мой русоволосый затылок обдает теплым дыханием с запахом мяты. Несмотря на то, что Истеру двадцать четыре и он самый молодой преподаватель в школе — чем заслужил нехорошее внимание своих коллег, своим привычкам, вроде жевать жвачку в моменты беспокойства, он не изменял. — Как ты мог обо мне так подумать? — раздраженно скидываю его руки с плеч. — Я не пользуюсь твоим статусом. Несмотря на большую разницу в возрасте, мы общаемся друг с другом на равных. — Успокойся, — Истер не дает мне встать, усаживая обратно, и легко обвивает мою шею руками. — Извини. Всегда жертвенный, легко уступающий и без остатка отдающий всю свою душу. И кому? Мне! Ты счастливчик, Линн! Замираю, прикрыв глаза и наслаждаясь человеческим теплом. Крепкие руки Истера всегда горячие, в отличие от моих — холодных и влажных. — Тебя что-то беспокоит? Ты не приходишь ко мне домой уже неделю. Это всё из-за меня? — его пальцы перебирают холмики моей помятой рубашки. — Нет, всё в порядке, — с моих губ легко слетает ложь. — Я просто… прости, это больше не повторится. — Линн, посмотри на себя, — по голосу представляю, как он хмурится, а его губы поджимаются, заостряя скулы. — Синяки на пол-лица. Ты высыпаешься? Он знает, что моей целью является химико-технологический университет, а потому лично видел, как я ем, иду в туалет и сплю в обнимку с учебниками. И невероятно сердился на последнее. — Нет… да, — мгновенно поправляюсь, отчего тот издает вздох. — Я понимаю, уже конец года и скоро экзамены, но пожалей себя, а, — качает головой Истер, беря мои ладони в свои, согревая. — У тебя сильное переутомление. Смотрит на меня со слепой влюбленностью, и меня немного передергивает от такой непривычной заботы. Учитель влюбился в ученика. Прямо как во второсортных книжках про запретную любовь. Там обычно счастливые концовки. А у нас? — Я правда исправлюсь, — неподдельно раскаиваюсь, ведь Истер хороший человек и заслуживает большего, чем шестнадцатилетнего непрерывно лгущего омегу. Ложь стала моим вторым именем. — Хорошо, — удовлетворяется Истер моим ответом и обходит парту, вставая перед мной. — Ты придешь ко мне сегодня? — неловко улыбается, но не отводит чувственного, полного желания взгляда холодных синих глаз. Поразительно, как жёсткий, принципиальный человек может вести себя так наедине со мной. Любовь творит чудеса. Серьёзно? Ну, передо мной живое доказательство. — Приду, — приподнимаю уголок рта в ответ, вставая из-за парты, надеясь, что Истер не заметит этой ночью всё то, что я стараюсь скрыть. — Тогда до встречи, мистер Лисах, — со вспыхнувшими огоньками в глазах он прижимает меня к себе и накрывает мои губы своими. — До свидания, мистер Хэмилтон, — не менее официально отвечаю, сдерживая смешок, отрываясь от него. Накидываю на плечо сумку с длинным ремешком, битком набитую тетрадями, учебниками, огрызками какой-то сомнительной еды и смятыми бумажками, и, воровато оглядываясь, выхожу из кабинета — наполненный светлой энергией и чужой любовью. Покинув крыльцо со столпившимся хихикающими школьниками одной из лучших школ города, я вдыхаю грязный с еле уловимыми нотками цитруса воздух и сливаюсь с городским шумом среди высоких небоскребов. Ослабляю узел галстука и закатываю рукава на ходу, слегка вспотев от спешки. Наручные часы сообщают, что я опаздываю на целых двадцать минут. Лихо маневрирую по узким улочкам, людным тротуарам, пару раз крикнув: «Извините!» через плечо недовольным прохожим, с которыми я неосторожно столкнулся. Под гневный гудок водителя я перелетаю переход на красный и со звенящим стуком взбираюсь вверх по железной лестнице, хватаясь за перила раскинутыми по сторонам обеими руками. Оказавшись на асфальтированной железнодорожной платформе, я разрешаю себе перевести дух и озираюсь в поиске него. На скамейке сидит девятилетний мальчик в такой же школьной форме, как и у меня, но без галстука. Опираясь локтями на колени, он — с нечто вместо человеческой головы — сосредоточенно тыкает большими пальцами в экран телефона. Старый кадр: малолетний задрот с телефоном вместо руки. — Э-эй! — возмущается бумажный коричневый пакетик губами Рено, когда я выдёргиваю из его рук источник раздражения всех родителей. — Да ты, похоже, вообще забыл про меня, — выгибаю бровь, подняв руку выше, не давая ему дотянуться до техники. — Я там игру не сохранил! — резво вскакивает Рено, страшно сверля меня зелеными глазами через две дырки на пакете а-ля «Не шути с будущим чемпионом по лакроссу!». — Не смей выключать! Слышишь? — нервно повышает голос, наблюдая, как я подло оскаливаюсь, поднося к себе телефон. — Да что ты! — насмешливо прищуриваюсь и делаю вид, что кликаю куда-то. Раздается стон, а затем Рено сердито сжимает маленькую ладонь в кулак и бьёт меня куда-то в бок. Удар несильный, но он попал прямо по больному месту. — Да сохранил я твою игру, пиздюк, — шиплю, впихивая в его ладонь телефон. Рено моргает, а затем невозмутимо пожимает плечами: — Ты сам виноват. — Ага, — поднимаю глаза кверху, бухнувшись на скамейку в ожидании поезда. — Что за дерьмо? — недовольно вопрошает Рено, поправляя пакетик. — Я успел пройти три уровня, пока ждал тебя. — Меня задержали по поводу учебы, — кратко информирую, прислонившись затылком к бетонному квадратному столбу. — А-а, — протягивает бумажный «монстр», просовывает руки через лямки тяжелого рюкзака, хватает со скамейки объёмную спортивную сумку и бросает мне, двигая бровями. — Поезд едет. Неохотно встаю и следую за ним к краю платформы, ожидая прибытия серебристого наземного поезда. Макушка Рено доходит мне до уровня рёбер, но по сравнению со мной он выглядит крепче и увереннее. Перед нами открываются автоматические двери, и мы с Рено заходим в полупустой вагон, занимая центральные места у окна — наши любимые. Поезд плавно трогается с места, глубже погружая нас в сеть городских улиц. То ли пакетик становится неудобным, то ли нужного количества зрителей нет в вагоне, но Рено, наконец, снимает свою самодельную «маску». Под моим скептическим взглядом «Ну за что мне такой дебил, Господи?!», он бережно складывает бумажку в прямоугольник и прячет во внутренний карман рюкзака. Его глаза змеиного цвета ядовито впиваются в меня в ответ, он по привычке елозит спиной по окну, закинув ноги мне на колени. Любит показывать мне, что имеет надо мной власть. Закатив глаза, я достаю учебник из сумки и начинаю изучать химические формулы. Нам нужно в самый конец города, а это тринадцать остановок в пути. За спиной Рено мелькают серые небоскребы и старые четырехэтажные дома из тусклых кирпичей, не прогнувшиеся под современными изменениями архитектуры. Зелёные крашеные пряди его белобрысых волос светятся под полуденным солнцем, а рассыпавшиеся по мило вздернутому носу веснушки тянутся к тёплым лучам сквозь толстое стекло. От него пахнет сладкой ватой и таким… молочным шоколадом, который в будущем станет горьким. — Что? — поворачивает ко мне голову, почувствовав мой пристальный взгляд. — Ничего, — делаю вид, что просто задумался о чем-то, и собираюсь вновь уткнуться носом в свои страницы. Но Рено не дает, начиная болтать о нечестном Майке, который толкнул его на игровом поле по лакроссу, а тренер даже слышать об этом не захотел. — Он так и сказал: «Ренольд, ты ноешь — другие играют. Ренольд, удиви меня наличием серого вещества: что ты сейчас должен делать?», — зло кривляется при каждом слове мальчишка, имитируя голос вредного тренера. О незаслуженной тройке по математике из-за вопросов, к которым он не готовился, потому что их не задавали на дом. Узнаю я и о сенсации этого сезона: его новая любимая видеоигра выходит меньше чем через неделю. — Это будет бомба! Я уже записался в интернете на предпремьерное собрание, ты обязан сходить со мной туда! — делится он планами нетерпящим возражения тоном. Ну, а я и не против, хотя и не являюсь поклонником виртуальных игр. Затем восторженные восклицания сменяются жалобой и вечной ненавистью к своему старшему на три года брату, не берущему его с собой гулять вместе со своими «большими» друзьями. Внимательно слушаю каждое слово, сквозившее наивностью и первыми ошибками жизни, пальцами неосознанно теребя белый, грязный от пыли, шнурок его кед. Редкие пассажиры бросают на нас любопытные взгляды, а потом уставляются в свои окна, телефоны или книжки. Наверное, думают, что он мой младший брат. — Чтоб я еще раз ему одолжил свои наушники! — недовольно хмурится Рено, нашаривая в полураскрытом рюкзаке леденец на палочке. Снимает обертку и с характерным звуком присасывается к шарику вишневого цвета. Сладкое на него действует как противогневное: вскоре он скользит по сидению и прислоняется головой к моему плечу. Это напоминает, как дикий львенок, оставшийся без родителей, ластится к человеческим рукам. Почти чувствую, как просыпается во мне родительский инстинкт, и еле подавляю его. Не хватало еще печься об избалованном, дерзком мальчике с замашками высокомерия. Без слов отнимаю у него чупа-чупс и облизываю, с удовольствием глотнув сладкую слюну, а потом вновь возвращаю. — У меня язык покраснел? — он широко открывает рот, показывая свой порозовевший язык. И этот альфа будет когда-нибудь трахать меня? — Не сильно, — сообщаю с легким намеком на улыбку, отрывая небольшой заусенец от своего ногтя, мысленно поморщившись. — В рекламе сказано, что должен получиться язык огненного дракона, — слегка расстраивается Рено, бубня с шишкой на щеке. — Ты мало держал его во рту, — замечаю я очевидный факт. — Закончи его целиком и тогда посмотрим. Рено на это лишь фыркает и укладывает затылок на мои колени, поднимая руку вверх, уже сам предлагая мне пососать чупа-чупс. Так мы и сидим, умиротворенные и ленивые от долгого учебного дня. Проводя подушечками пальцев по его шее, я чувствую, как запутался. И без того непростая жизнь усложнилась с появлением ещё одного важного мне человека. Я оказался меж двумя совсем разными людьми. Истер, чья доброта и забота согревают лучше любого обогревателя и позволяют ненадолго забыть обо всем. Он со мной уже два года, а интимные отношения с ним начались полгода назад. Знает про меня, если не всё, то многое. Его любовь держит меня на плаву среди огромного дерьма, в которое я давно провалился. Рено, мой истинный альфа, чья безбашенность и открытость круче любого аттракциона заставляют чувствовать себя по-настоящему живым. Встреча с ним была случайной и, видимо, судьбоносной, потому что теперь без Рено я ощущаю себя так, словно оставил что-то очень важное дома. И эта необходимость в нём растет с каждым днем. Даже сам Рено начинает чувствовать нашу связь. Их обоих я люблю по-своему. И выбор здесь кажется мне таким кощунственным по отношению к нам троим. Не сразу я ощущаю движение на своей талии. Опустив глаза, я быстро убираю его руку, но поздно. Он уже увидел большой фиолетовый синяк на боку. След от пряжки ремня. — Тебя били? — неподдельное удивление отражается на его лице. Да, отчим. Каждое утро. За моё существование. — Нет, свалился с лестницы, — беспечно улыбаюсь честными глазами. — А-а, сто очков от Бетмена, — фыркает он и поднимается под монотонный голос из динамиков с названием следующей тринадцатой станции. — Линн, понеси, — Рено придвигает ко мне спортивную сумку с аргументом. — Тяжёлая. — Я твой истинный, а не прислуга, — возмущаюсь, шагая к дверям, держась за поручни. — Папа говорит, что разницы никакой, — заявляет Рено, таща сумку двумя руками, балансируя на ногах. — Чего? — опешил я, вылупившись на него, прикидывая, не дать ли подзатыльник за откровенную наглость. — Ну-у… когда он ссорится с отцом, то обычно кричит: «Я тебе не домработник, чтобы так разговаривать со мной!», а потом плачет и говорит мне, что омег не ценят и держат как бесплатное приложение к кухне, — поясняет Рено, прислонившись плечом к поручню. — Меня ты ценишь? — задаю вопрос с подвохом. Мальчишка задумывается на мгновение, а затем уверенно выдает, как будто что-то естественное: — Ага. Двери разъезжаются, Рено выползает наружу, а я стою с глупой улыбкой на губах. А затем спохватываюсь и шагаю в нагретую солнцем платформу, выхватывая сумку из рук малолетнего альфы.