***
Кисть в руке чуть подрагивала, когда Канда плавными мазками выводил желаемый силуэт, мягкие линии, с каждым штрихом всё более и более приобретавшими смысл, образуя в совокупности чёткую картинку. Это была не первая ночь. Бессонная, пролетавшая, словно одно мгновение с наступлением утра. Предательское солнце, будто намеренно издеваясь, било юноше прямо в его остекленевшие глаза, под которыми с каждым прожитым днем всё сильней и сильней проявлялись полумесяцы синяков. Посему в дневное время он старался избегать чьего-либо общества, запираясь в своём кабинете и предаваясь безотлагательной и неотложной рутине дел. Аллен Канда тоже избегал. Наверное, больше всего на свете он и хотел этого. Лишь бы не видела его, не сеяла беспорядка и в без того запутанных мыслях. Даже тренировки не помогали. Скорее, лишь раззадоривали, потому что как-то раз он приглашал её сюда, в свою священную обитель. В укромное местечко, где он любил коротать вечера — в комнату для тренировок. То, как с некоторой опаской она таращилась по сторонам, будто бы попала в медвежью берлогу. Хотя в самой комнатушке было мало чего выдающегося и шокирующего, но для Аллен подобное радушие казалось слишком уж неожиданным сюрпризом. Пугливая, словно лань, и хрупкая, точно из хрусталя. О такой и не подумаешь, что она способна причинить кому-либо вред. До тех пор, пока девушка не брала в руки бокен и со всей своей сумасбродностью кидалась на Канду. Наверное, именно тогда японец и заметил это еле осязаемое притяжение. Прилипшие ко лбу светлые пряди, покрасневшее от прилагаемых усилий лицо и довольная, даже чересчур, улыбка, то и дело озарявшая губы. Будто бы в своей стихии, будто бы она всегда так и держала этот деревянный меч и принимала уверенную и непоколебимую стойку. И с не меньшим рвением бросалась в бой. Даже если противник был ей не по зубам. Этот огонь в глазах, это рвение и почти обжигающая страсть. Страсть к сражениям, сопротивлению. Что-то до боли похожее, родное самому Канде. Это пугало, но в то же время манило. Отстраняться от всех юноше было не в новинку, посему и держаться он мог на расстоянии, хотя и мыслями был настолько близко, что пускало сотню мурашек по коже. С того момента и ушли привычные покой и уединение, раз тренировка практически не приносила облегчения. Даже если медитация и давала эффект, то кратковременный. Потому отдушиной и некой терапией от сего рода мыслей и стало изобразительное искусство. Не то что бы Канда был подающим надежды художником, но Тидолл учил его, прививал ему любовь к творчеству. Которая, как нельзя кстати, пригодилась. И юноша бился, ночами бился в потугах, выплескивая засевшие эмоции на ни в чём неповинный холст. Превращая каждый штрих, линию, изгиб в целостный образ, который не за одну бессонную ночь превратился в практически законченный портрет. Оставалась маленькая незаконченная деталька — он вновь хотел увидеть эти по-детски наивные глаза с их озорным блеском, азартом, с этим желанием стоять на своём и бороться. Канда снова хотел увидеть этот огонь и, быть может, чуточку теплоты. Теплоты только для него одного. Тогда он сможет закончить свою работу до конца.***
Несмотря на то, что с горем пополам Канда решил устроить себе выходной, дабы отдохнуть от поездок и прочих дел, пересечься с Аллен всё никак не получалось. А постучаться в её комнату всё духу не хватало. Случайная встреча была бы кстати, но девушка как назло и носа не совала из своих покоев. Посему после бесполезно убитых часов и откровенного безделья, Канда, рыкнув, заперся в кабинете на засов, мечтая хоть как-то отделаться от этой навязчивой идеи. «Плевать. Мне плевать. Какое мне дело? Да чёрт бы всё это побрал!» Так и просидел в нём вплоть до самого вечера. Бессонные ночи давали о себе знать, но, упрямо игнорируя естественные потребности, Канда умудрился вытащить свою тушку на улицу. Вытащил и обомлел. Аллен тоже была там. Она в кои-то веки выбралась в сад и бродила между зелеными насаждениями. Прогуливалась, если можно так сказать. Дышала свежим воздухом, свободой. Любовалась закатным солнцем, что без зазрения совести отбрасывало на её миниатюрный силуэт лучи. Она была прекрасна. Словно робкий и нежный, дикий цветок, что тянется к теплу, к солнцу, но в то же мгновение ему хорошо и во мгле. Аллен освещала эту тьму подобно пламени свечи. Для него. Для Канды. Внешне ничем не выдавая себя, но в душе как-то по-детски ликуя, он издалека наблюдал за ней. Наблюдал и запоминал. А потом она заметила его. Обернулась, одаривая юношу взглядом, рассматривая его. Сердце в груди даже замерло. Внешняя холодность вкупе с закипавшими внутри чувствами, эмоциями. Неужели эта девчонка как-то влияла на него? — Ты чего здесь забыла? — не скрывая холода в голосе, спросил Канда. Больше небрежно, с некой неохотой, чем из каких-то иных побуждений. — Разве мне нельзя выйти погулять, воздухом подышать? — задала Аллен встречный вопрос, искренне удивившись услышанному. — Тч. Простынешь, заболеешь — лечить не буду. — Да пожалуйста, — парировала беззаботно девушка. — Жизнь слишком коротка, чтобы печься о таких мелочах. Нужно жить моментом, мгновением. — Прекрати нести чушь и возвращайся в дом, — на сего рода слова Канды Аллен лишь показала язык и вприпрыжку умчалась от японца вглубь сада. Мысленно выругавшись, юноша только и мог, что проводить её взглядом. В последнее время их общение стало менее напряженным. Настолько, что порой и не верилось в то, что ранее они шугались друг от друга, будто от огня. С натяжкой можно было назвать доверительными отношениями ту связь, что установилась между ними. Скорее, это стало делом привычки. Из надоедливой помехи Аллен превратилась в нечто незаменимое и неотъемлемое, что вырви из жизни, и она тут же потеряет какие бы то ни было краски, всякий смысл. А картину надо было закончить. Чем, собственно, он и собирался заняться грядущей ночью. — Допоздна не загуливайся только, а то потом ищи, свищи тебя тут, в потемках, — назидательно изрек Канда, желая заполнить затянувшуюся паузу, а заодно лишний раз напомнить кое-кому о том, что такая беспечность не сулит ничем хорошим. Если Аллен вдруг оступится, запнется и сломает себе что-нибудь, будь то руку, ногу или вообще шею свернет, то вина за эту её оплошность, прежде всего, ляжет на плечи самого юноши. — Не потеряюсь, можешь не беспокоиться, — послышалось в ответ чересчур самоуверенно. — Такого удовольствия тебе не доставлю. — Тч, — лишь бросил в ответ юноша, надеясь, что эта егоза удосужится показаться пред его ликом. И не ошибся. Аллен пролетела перед его носом, точно фурия, цокая каблучками своих туфель по брусчатке и шоркая полами платья. Подавив в себе желание воспрепятствовать девушке так хаотично носиться по саду, японец, шумно выдохнув, уже собирался вернуться в особняк, как его внезапно остановил раздавшийся из-за спины взволнованный голос: — А чем ты таким занимаешься последнее время? — по тому, как постукивали каблуки туфель, Канда мог судить, что девушка, переминаясь с ноги на ногу, нервничала. Ей явно неудобно было спрашивать о таком, но другого выхода она не видела. — Возможно, это совершенно не моё дело, но ты бы поберег себя, что ли. А то… — А то что? — развернувшись на 180 градусов, Канда впылил в девушку привычно-пофигистичный взгляд. Смущенно закусив губу, Аллен робко выдала, стараясь подобрать как можно более правильные слова: — Просто…просто я беспокоюсь. Лица на тебе нет в последние дни. — У меня много дел, мне нужно работать, — парировал юноша. — Работа важнее собственного здоровья? Все эти попытки Аллен докопаться до истины, сути начинали распалять и без того напряженного японца. Он не хотел хамить, грубить ей, посему как можно более тактичней отрезал: — Тебя это никоем образом касаться не должно. Не задавай лишних вопросов. Просто закрыли тему и всё. — Ну, да, закрыли. Как у тебя всё просто, — тоном, будто бы это действительно был какой-то пустяк, не стоящий внимания, передразнила девушка своего супруга и, лишь констатируя достаточно очевидный факт, прибавила: — Ходишь как привидение. — Я же сказал замолчать! — не сдержался-таки Канда, чуть ли не откровенно выругавшись. — Оставь меня в покое, — уже чуть тише, но всё же со сквозившими в голосе нотками злости прибавил он. От столь бурной реакции Аллен дар речи потеряла, лишь молча проводила взглядом юношу, который в мгновение ока скрылся за массивной дверью, ведущей в особняк. Делиться тем, что его гложило, он не собирался. А, впрочем, на что она надеялась? Что Канда с радостью разделит с ней свои думы? В деталях и по полочкам всё разложит? Он не из тех, кто даже самому себе признаться в силах, что с ним что-то не так. Аллен хотела узнать, что с ним творится в последнее время. Ей бы стоило взвесить все «за» и «против», прежде чем что-то предпринимать, но неизвестность тяжелым грузом лежала на душе. Лежала и не отпускала. Потому Аллен готова была рискнуть, хоть и пятой точкой чуяла, что ни во что хорошее это не выльется.***
Когда минуло уж 10 часов вечера, Аллен вернулась в особняк, но запираться в своей комнате или же библиотеке не спешила. Скорее, она преследовала одну-единственную цель — найти Канду, которого ни в его личном кабинете, ни в комнате для тренировок не оказалось. Странно, что ей на ум не пришло проверить юношу в его собственной комнате. Или, быть может, просто опасалась? Боялась чего-либо? Вторгаться на частную территорию казалось чуть ли не греховным деянием. В комнату мужчины, который хоть и был её мужем, но на деле таковым не являлся. Не совершит ли она нечто грязное и даже непростительное? Любопытство казалось чересчур сильным и даже непреодолимым. Потому ноги сами привели хозяйку к «запретной» комнате. Но на что она надеялась, придя сюда? Постучит, и Канда ей радушно откроет дверь? А может, даже пригласит внутрь на чай-кофе-поболтаем? Шутка ли или же просто случайность, но стоило Аллен только дотронуться до двери, как она внезапно отворилась прямо перед её носом, не издав ни звука. Девушка даже и рта раскрыть не успела от удивления, как несколько робко перешагнула порог святая святых — личных покоев Канды. Она не могла знать, был ли кто-то в комнате или же нет. Случайно ли дверь оказалась не заперта, или же специально? Отступать было поздно, потому, крадясь, словно мышка, Аллен всё глубже и глубже погружалась в комнату Канды. Не оглядывалась по сторонам, не присматриваясь, разведывая обстановку. Прислушивалась, кралась. Пока не услышала звук, чем-то напомнившим шкрябание. Поначалу девушке показалось, что это какой-то грызун, но это предположение было отметено прочь, стоило услышать до боли знакомое «тчикание», а после — хруст пальцев и раздраженное топанье ногой по полу. «Значит, это всё-таки Канда. Он здесь, но чем тут занимается?» Аллен очень боялась, что её могут застукать, заметить, поймать с поличным, посему не рискнула сразу же удовлетворить своё любопытство. Она не знала, что делал там Канда, как стоял по отношению к ней- спиной или же лицом. Этот внезапный визит должен остаться тайной. Если юноша узнает об этом, пронюхает, то по голове за это Аллен не погладит.Посему как можно более бесшумней она, вжавшись в стену, разделявшую её и ту часть комнаты, в которой находился Канда, еле заметно высунула голову. То, что Аллен увидела, не то что удивило, потрясло. Канда с закатанными рукавами и неопрятным хвостом, пряди из которого выбивались и даже торчали в стороны, стоял посередине просторной секции и, занеся руку в воздухе, держал в ней кисть. А во второй у него была цветовая палитра. И это ещё была малая толика для удивления. У каждого свои секреты — это бесспорно, но представить в таком необычном амплуа Канду — да уж, вот открытие-то. Канду, который был не прочь на досуге побыть тет-а-тет с холстом. Канду, который рисовал. И ладно бы, на этот скелет в шкафу юноши можно было бы забить, но то, над чем он, собственно, корпел… Аллен рот приоткрыла от удивления, а глаза округлила так, что вот-вот и вылезут из орбит. — Господи. Боже. Мой, — одними губами прошептала девушка, моментально зардевшись, словно помидоринка. Сердце забилось так гулко и громко, что Аллен приложила ладонь к груди, ощущая каждый удар так четко, так явно. «Канда, что же ты наделал? — пряча раскрасневшееся лицо, не могла задаваться этим вопросом Уолкер. — Канда…» Она увидела его. Свой портрет. Своё лицо, изображенное на холсте. Мысли перемешались, образуя сумбур, запутанный клубок. Зачем он сделал это? Что побудило его на сего рода поступок? Их отношения улучшились, но не настолько же. Не до такой степени, чтобы делать нечто подобное. «Именно этим он и занимался ночами, да? Потому не спал? Потому увиливал от ответа и в глаза не стремился смотреть?» Аллен действительно влезла туда, куда не просят. Куда не звали и не приглашали, но сунула нос. Правда, от подобного знания ей не стало лучше. Возникло много других вопросов, от которых голова готова была вот-вот лопнуть. «Наверное, мне лучше уйти. Нет смысла здесь больше оставаться. Иначе не ровен час, когда Канда заметит, что за ним наблюдают, и тогда мне не поздоровится». Всё ещё пылающее лицо выдавало свою обладательницу с потрохами. Хоть и увидела она свой портрет мельком, но впечатлений хватило так, что мама не горюй. Теперь, лишь взглянув на Канду, Аллен будет вспоминать это — тот секрет, которым он не хотел делиться, а она влезла. Предательски скрипнула половица. Да так, что не услышать Канда этого не мог. Аллен готова была поклясться, что поседела бы, если бы это было возможно. Если бы её волосы и без этого не были практически старческими. Естественной реакцией девушки было кинуться наутёк, бежать без оглядки, сверкая пятками. Реальность же оказалась слишком сурова и беспощадна, настигнув Аллен буквально на полпути от желаемого побега. А рука, сжавшая женское плечо — крепкая, не дающая ни единого шанса улизнуть. Интуитивно зажмурившись, девушка предприняла попытку вырваться. Смотреть в глаза Канде она боялась, откровенно трусила. Не имела права, а сунулась. — Что ты тут забыла? — холодный, без намека на теплоту голос резанул по ушам, словно металл. Аллен забоялась ещё сильней, чуть ли не затряслась от страха. Говорить что-то казалось неуместным, да и дар речи вообще помахал юной леди ручкой. — Ни-ничего, — только и выдавила из себя она, всё ещё не открывая глаз. — Я спрашиваю ещё раз: что ты забыла в моей комнате? Шпионила? Аллен ещё пуще затряслась, а сердце в её груди так предательски сжалось, что вот-вот и лопнет от перенапряжения. — Я…я всего лишь…заблудилась! — И забрела в мою комнату? С чего бы это? — с издевкой протянул юноша, ни капли не веря в такого рода случайность, пытаясь уколоть и без того разбитую девушку ещё больней. — И смотри на меня, когда я с тобой разговариваю, — Аллен всё также не открывала своих глаз. — Смотри на меня, когда я с тобой разговариваю! — уже строже, чуть ли не крича, повторился Канда, и собеседница впылила в юношу испуганный взгляд. Взгляд, в котором читался неподдельный страх и слёзы. Девушка сдерживалась, чтобы не расплакаться. «Сейчас он обругает меня, накричит, накажет…И будет прав». Стиснув зубы, Аллен сдержала рвущийся наружу вскрик, а без того и находящиеся на мокром месте глаза стали настолько влажными, что солёные дорожки заскользили по всё ещё не лишившимся румянца девичьим щекам. Она никогда и ни перед кем не извинялась, но сейчас, в виду этого эмоционального всплеска, губы еле слышно зашептали: «Прости». А потом, ощущая, как чувства всё больше и больше захлестывают её, чуть ли не ломая изнутри ребра, как мучат и истязают душу, как всё плывет перед глазами, а этот бесчувственный взгляд подливает масла в огонь, Аллен, наплевав на этикет, манеры и прочие заморочки, просто набросилась на Канду с объятиями. Юноша лишь ошарашено округлил глаза, машинально, но с каким-то собственническим инстинктом еле осязаемо прижал маленькую фурию перепачканными в красках руками. Он и сам не понял, что произошло, с чего такая реакция. Но реакция на то и реакция — порыв, не поддающийся ни логике, ни осмыслению. Который стоило принять как должное и, так сказать, наслаждаться моментом. Возникшая между девушкой и юношей идиллия не могла не убаюкивать. Она была мягкой, словно облако, и такой же невесомой, больше напоминая колдовство или даже приворот. Идеальное единение душ. Слова могли то отдалять их друг от друга, то сближать, но действия, порой и необдуманные, сделанные из слепых и даже непонятных побуждений, связывали их невидимыми нитями меж собой. Не оставляя шанса, чтобы улизнуть, выпутаться, сбросить с себя оковы этого сладкого дурмана. Аллен была слишком поражена своей реакцией и тем мыслям, что зароились хаотично в её голове наперебой. Всё же она поступила опрометчиво, повела себя крайне нескромно, навязчиво, так, как не имеет права вести себя привилегированная юная леди, к тому же не связанная с объектом своих внезапно вспыхнувших чувств романтическими отношениями. Фиктивный брак не в счет. А то, что они были друзьями…а были ли? Ни голос разума, ни внутренние мольбы Аллен не возымели эффекта, дабы отрезвить её, заставить отпрянуть от юноши. Было так тепло, так приятно, так мягко. Даже как-то по-домашнему, что ли. Теперь Канда стал её домом, её жизнью, её смыслом, её…всем. Самой в такое с трудом верилось, но всё же. Правда, сам японец придерживался менее слюнтяйных сравнений, но, по сути, оспаривать такие нескромные высказывания не стал бы. Уже привык к тому, что в особняке помимо него кто-то обитает и живёт. Не считая прислуги, конечно. Его всё устраивало. А вот касательно объятий - да, кажется, они затянулись. Аллен там гнездо на его груди решила свить, что ли? Или, может, задремала, пригревшись, словно котенок? Хорошего понемножку, потому Канде самому пришлось проявить инициативу и буквально отлепить девушку от себя. Всё теми же перепачканными руками, которые, наверное, оставили цветастые разводы на платье Аллен. Ох, и ору же будет-то! Уолкер перестала плакать, но послевкусие из-за такого чересчур эмоционального выброса всё ещё не давало ей успокоиться, набраться решимости смотреть не в упор, перед собой, и не на носки туфель Канды, а прямо в лицо юноше. Совести не хватало, духу, или, быть может, всему виной проклятое смущение? Она хоть и стала немногим больше доверять ему, но не настолько же. Слишком интимное откровение. Слишком много души, словно на ладони, прямо сейчас. Если он поймет реальное положение вещей, то… — Зачем ты здесь? — после затянувшейся паузы голос Канды прозвучал подобно колокольчику. Так внезапно и звонко. Обеспокоенно даже как-то. — Что-то стряслось? Юноша решил смягчиться, дабы не рубить с плеча, дабы ещё пуще не напугать, не оттолкнуть от себя девушку. Он не понимал женских слёз и мог растеряться, понятия не имея ни что сказать, ни что сделать. Было проще не связываться, не иметь дела с девушками, чем-то и дело ломать голову касательно причин их слез. Ровно как и наоборот — радости. Аллен почувствовала, что молчать, уходить от прямого ответа, а уж тем более убегать не выход,. — Всё хорошо, — голос звучал тихо, даже робко как-то. Не дрожал, но ясно давал понять, что эмоции ещё не до конца утихли. — Я просто…искала тебя. Ну, вот, она это сказала. Прямо и без всяких ухищрений. В открытую, словно сообщила не что-то такое, что терзало душу, а какую-то незначительную мелочь. Факт, который и не стоил вовсе её слёз. — Зачем? — Канда, который совсем недавно готов был бить больно и беспощадно своими словами, растерялся. Такого услышать он явно не ожидал. — Что «зачем»? — Аллен искренне не понимала, о чем её спрашивают. — Зачем ты искала меня? Девушка не знала, что ответить на сего рода вопрос. Сказать правду, что беспокоилась о нём? Что эти мысли сводили с ума, не давали и вздохнуть спокойно? Такая откровенность может не то что напугать, скорее, оттолкнуть Канду ещё пуще, и он захочет держаться подальше от неё. — Не знаю, не знаю зачем. — Ты лжёшь, — обвинение, слетевшее с уст Канды, заставило Аллен содрогнуться и болезненно сглотнуть. — Ты прекрасно знаешь, зачем сюда пришла. Ведь так? Не хочешь говорить, не надо, но я бесстыдного вранья не потерплю. — У тебя всё так просто — либо белое, либо черное. Я не лгу тебе, я просто… — девушка не могла подобрать правильных слов, таких, какие бы не ухудшили и без того плачевную ситуацию ещё больше. Откровенностью блистать был не вариант. — Придёт время, и я расскажу тебе всё, но не сейчас. Что ж, и у самого Канды было полно скелетов в шкафу, которыми делиться он не собирался, потому и настаивать более, требовать объяснений касательно того, что Аллен забыла в его комнате, не стал. Да и зачем ему, собственно, это знать? В его голове и без этого было полно заморочек. Тем более портрет, над которым он корпел, до сих пор завис с пометкой «в процессе». Остался один аккорд. Финальный и не менее важный. — Как знаешь, Аллен, — девушка не могла не удивиться тому, что Канда назвал её по имени. Это было редкостью. — Но я бы хотел, чтобы ты сделала кое-что для меня. — И что же? — сердце в груди Аллен забилось как ненормальное, предвкушая, что же он скажет, что попросит. — Посмотри на меня. Вот так просто. Без зазрения совести. Такое откровенное, неприкрытое и даже развязное предложение. — Посмотреть на тебя? Зачем? — Я не собираюсь отвечать на этот вопрос так же, как и ты отказалась ответить на мой. Если бы девушка не ощущала себя так стесненно, то, наверное, пнула бы его за встречную подколку. Ответил ей той же монетой, прохвост. Впрочем, негодование сменилось на смирение и покорность, посему, с досадой вздохнув, но больше от пошаливавших нервишек, Аллен подняла на Канду свой взгляд, стараясь выглядеть как можно более непринужденней и спокойней. Подняла и тут же зарделась, заметив, как он пристально на неё уставился. — А… — слова комом встали в горле. Канда не то что разглядывал её, а пялился. Хоть и пытался за привычной, пофигистичной маской это скрыть, но всё же. Неподдельный и пугающий до мурашек по коже интерес. «Почему он смотрит так на меня? Что-то задумал? Или для картины его, на которой изображена я? Господи, кому скажешь, а не поверят, что такой, как он, и выкинул такое! Это точно мне не снится, или, может, стоит ущипнуть себя для верности?» Аллен не преминула претворить свою мысль в жизнь, на что Канда отреагировал весьма своеобразно — схватил руку несчастной, чуть отведя в сторону, как бы говоря «прекрати». А после очень даже своевольно взял девушку за подбородок, задрав её голову до такой степени, что она не могла не возмутиться. — Да ты…да как ты… — борясь со сквозившим в каждом слове смущении, охватившим её, выкрикивала Аллен через силу. Наверное, даже кончики ушей покраснели от такого своеволия со стороны Канды. А ещё от непривычной близости. Канду собственные действия даже не смутили, будто это было нормально, будто он всегда вот так касался Аллен, наблюдая столь забавную реакцию. Наблюдал и испытывал почти болезненное удовлетворение. По крайней мере, сейчас он точно был уверен, что эта бессонная ночь будет последней. Решив больше не пытать девушку, заставляя то краснеть, то бледнеть, а то и вовсе пребывать в полуобморочном или даже раздражительном состоянии, когда она была не прочь показать и зубки, и где раки зимуют, Канда со свойственной ему отмороженностью убрал руку от лица Аллен, отметив про себя, что краска всё же не испачкала его. А вот платью досталось. Юная леди потом воздаст ему за сей акт вандализма. Уж точно не сейчас, а потом, когда отойдет от сегодняшних событий. Впрочем, сама виновата, ибо бросилась к нему так внезапно, что даже холодная расчетливость и стальной рассудок помахали Канде ручкой. Обычно японец обладал потрясающей ловкостью и реакцией, но в нынешних обстоятельствах хваленая сноровка дала осечку. Аллен, и вовсе позабыв о том, почему она здесь оказалась, почему расплакалась и раскисла, не могла всё ещё вынырнуть из забытья. Когда прохладные, уверенные и ловкие пальцы коснулись её лица, лишь на мгновение, позволив себе еле весомо очертить линию подбородка, впились в кожу, но не так уж и варварски, а с оттенком мольбы и принуждения. Пальцы, которые в один миг могли то касаться тебя, лаская, соблазняя, то причинять боль, принуждая, оставляя отметки. — Можешь уходить, более не смею тебя задерживать, — только и сказал Канда. Гнать не гнал, хоть и хотел остаться один и как можно скорей. Наедине со своими мыслями. Девушка, вспомнив, наконец, как дышать и как вообще двигаться, поспешила покинуть покои Канды. Даже не оглянулась, не попрощалась. Просто ушла, шелестя полами своего платья. Всё ещё такое же дитя. И почему так привлекает и манит? Дело в какой-то незаметной на первый взгляд похожести или, быть может, в чём-то другом, в чём-то большем? В глубине души Канда знал ответ на этот вопрос, но признать это, смириться с подобным фактом не мог, и конфликт, порождаемый разумом и сердцем, раздирал юношу на куски. Внешне и не скажешь, но поступки и порой необдуманные действия выдавали его, и если не с головой, то намеками. Когда Аллен ушла, то Канда запер за ней дверь, а после, собравшись с мыслями, вернулся к мольберту, готовый продолжить работу. Её глаза, то, как они испуганно и робко, но в то же время решительно смотрели на него, передавая и девичью мягкость, и даже толику той суровости, которую излучал сам Канда. И цвет их, одновременно и хмурое небо, и ослепляющая, манящая синева. Всё ещё красные и заплаканные, но такие, в которые посмотришь, и взгляд не оторвешь. Слишком притягательные. Нежные и мягкие, но в тот же миг холодные и твердые. Манят и привлекают, и тут же отталкивают. Такой неоднозначный взгляд, такие разные эмоции, что читались в нём. Оттого не менее интересней смотреть в эти глаза и гадать, о чём она думает, что оставляет за душой…***
Первые лучи солнца, пробившиеся в покои Канды, поначалу отплясывали трель на ковре, что устилал пол, но это продлилось недолго. Немного погодя и светлые пятнышки уже заскользили по юноше, который, завалившись на кровать прямо в одежде и толком не накрывшись, спал мертвецким сном, уткнувшись лицом в подушку. Тёмные волосы разметались в разные стороны, являя собой неопрятные патлы, взъерошенные до невозможности. Пальцы, перепачканные красками, впивались в края одеяла, которым, видимо, Канда силился накрыться, но в итоге просто-напросто отрубился. Рубашка на груди хоть и была расстегнута, но стала настолько мятой, что, наверное, с глажкой возникнут серьёзные проблемы. И снова пятна, кляксы красок. Как на рубашке, так и на штанах. Сон Канды был крепким. Настолько, что даже, когда противные лучи скользнули по его лицу, он не нахмурился, не чертыхнулся, как бывало обычно. Он просто спал. Без задних ног. Наверное, даже если бы в комнату влетел Кроль со своим «Юу», юноша и мизинцем бы не повел, дабы подать признаки жизни. Он спал, он очень хотел спать, ибо за все бессонные ночи и глазу не сомкнул. С неотъемлемым и важным делом было покончено, и труды его стараний красовались на холсте, подсыхая, но, к сожалению, солнцу было до него не добраться. Впрочем, оно бы всё испортило, убило всю загадочность работы. А так, находясь в тени, туда, куда свету было не добраться, сие творение символизировало собой тайну, которую Канда был бы рад похоронить в своей душе, но это было невозможно. Посему он предпочел более реальную альтернативу — спрятать её от глаз людских. Даже от Аллен — от неё особенно. Если кто узнает, если кто увидит… Всё же один весомый свидетель этого портрета был — луна. Она всё видела. То, как Канда выплескивал на холст своё мироощущение, своё восприятие Аллен. Она будет молчать как никто другой, она — это и есть та тьма, те потемки, в которых юноша хотел сохранить свой секрет. Даже от солнца, которое, словно усмехаясь, своими лучами озарило бы его старания. Канда спокойно спал, пребывая в уверенности, что никто ничего не знает и не узнает. Но Аллен ведь видела свой портрет. Когда-нибудь он покажет его ей, и, может, она сознается, что маловероятно. Иначе труды Канды и его всяческие ухищрения станут просто-напросто бесполезными и глупыми. Ну, а пока пускай юноша спит и ни о чём не думает. Всё, чего он хотел, добился. Всё, над чем корпел, претворил в жизнь. О большем и просить не нужно. Когда-нибудь Канда ей скажет. Когда-нибудь он подарит ей этот портрет. Как в доказательство того, что он не глупости ради, но доверяет. И если не самые мрачные и тревожные тайны своей души, то те, что затрагивают его чувства к ней. Чувства, которые он долгое время не мог принять, а сего рода терапия помогла ему в этом. Что-то внутри сломалось. Сопротивления больше не было.