Печальное прошлое.

Горло пересохло, и до жути хотелось пить. Вообще Скайхолд был странным местом: от этого здания так и веяло магией, словно построено оно было задолго до появления нашего мира. Хотя, вроде, и стоит, сей дворец в горах, временами тут бывает достаточно жарко. Или это метка слишком печёт, кто знает. Травельян спускается вниз, скатываясь по перилам и зевая. Спать нормально никогда не удаётся, то любовник ненасытный, то монстр голодный, а иногда вообще метка жжёт так, что слёзы выступают. На первом этаже, на удивление, не было всякой аристократии, которая днями напролёт болтала о том, какова инквизиция. При этом, всегда удавалось узнать «всеобщее» мнение об ошибках Инквизитора. Впрочем, не все считали их ошибками. Сейчас в коридоре было тихо, если не считать шепота Лелианы, Жозефины и Дориана. Кто-то явно был лишним. - Что тут происходит? – у Максвелла была плохая привычка - ему всё нужно знать. «Поплатишься!» - говорила ему когда-то мать - а ведь была она неразговорчива, - Обсуждаем дела, милорд, - Жозефина приседает, а Лелиана склоняет голову. Это ужасно злит, но Инквизитор лишь ухмыляется. - С Дорианом? Это зачем вам понадобился тевинтерец, неужели всё столь плохо? - Травельян удивлённо вскидывает брови. Наигранно, конечно, даже такое трио как они перестаёт удивлять. Но тем не менее Жозефина смутилась, а Лелиана лишь улыбнулась. Она знает, когда он играет и это до жути пугает. - О, Аматус, мы обсуждаем то, чтобы сделать стены толще, - Дориан довольно кивает, а после, словно, хищник смотрит на реакцию Инквизитора, тот лишь улыбается. - Это, чтобы ты мог проводить свои кровавые ритуалы так, чтобы не слышали? – кажется, рядом прошла Мать Жизель, но ничего не сказала. Она никогда не понимала шуток, потому скоро пойдут слухи. - Создатель, - мычит Жозефина и Инквизитору немного совестно. Потому, что он прекрасно понимал, почему женщине плохо. С самого детства Максвелл понял несколько разных вещей. Они все помогали ему выживать, до поры до времени. Всего лишь нужно было сдерживать свои эмоции и никому не помогать. Но он не мог быть таким. Он хотел помогать, заботится о ком-то, он хотел улыбаться, когда рад, плакать, когда грустно. Всё изменилось из-за того взрыва. Когда Травельян пошёл на Конклав, то надеялся, что там всё кончится. Ага, кончилось. На него упала такая большая ответственность, что пришлось искать новый способ выживания. И он провалил эту миссию. Он стал тем человеком, которого видели немногие. Максвелл никогда не просит помощи. Он готов помочь многим, но когда дело доходит до его самого, то он молчит. Может, по этой причине никто не знает о том, что рука болит и делать ничего не хочется. А может, просто, все настолько эгоистичные, что не видят проблемы. - Инквизитор? – Травельян вздрагивает, поднимая взгляд на Советника и качает головой, - всё хорошо? - Я просто задумался, - кратко говорит Максвелл, переводя взгляд на смеющегося Дориана. Кажется, он пропустил что-то важное. И это что-то важное стоит в дверях. Одно – хмурое, другое – радостное. «Дерьмо…» - сказал бы в такой ситуации Варрик. И он был бы прав. Очень прав. - Сын, - вздыхая говорит мужчина в дверях, а взгляд его тяжёлый настолько, что даже со взглядом отца Дориана не сравнится. Он спокойно и гордо входит в коридор, не опуская головы вниз, как обычно делают люди, которым стыдно. Женщина рядом с ним не решается делать шаг, переминаясь с ноги на ногу. - Дерьмо, - озвучивает мысли Инквизитор, отводя взгляд от родителей. Он знал, что когда-то настанет момент истины. Но он надеялся, что это будет нескоро, например, когда он уже умрёт. Да, тогда было бы в самый раз. - Максвелл! – орёт женщина и сразу кидается в объятия Инквизитора, тот даже не обнимает её, нежно прижав к себе, как делал это раньше. Внутри всё кипело, но Травельян не изменился в лице. Чтобы никто не знал, когда у тебя проблемы – нужно скрывать эмоции, - любимый сыночек! Я так боялась за тебя, Создатель! – хотелось заплакать, закричать и убежать. Только вот Травельян больше не маленький мальчик, который играл в прятки с сестрами, он теперь взрослый мужчина, которому нельзя убегать. И прятаться, хотя очень хотелось. - Дорогая, оставь его,- тяжёлый бас отца заставлял всё внутри сжиматься. Мать тут же отпускает парня, улыбаясь. Тёплая, домашняя улыбка должна греть сердце, но Инквизитор только хотел стереть всё это. Замазать кровью. Запястья стали чесаться и левая рука невольно потянулась к венам на другой. Но почесать незаметно не получалось, потому он просто сжал руки, нахмурившись, - ты, видно, не хочешь нас видеть. Я просто хотел убедиться, что ты в норме, - Лелиана, Жозефина и Дориан молчат в сторонке и Максвелл до ужаса им благодарен. Потому что он уже без смущения чесал руку, а взгляд был полон ярости. Скажи они что-нибудь и он бы закричал. Точно, он бы впервые закричал на кого-то. Инквизитор всегда сдержанный, спокойный и весёлый, вдруг накричал! Об этом книгу напишут. - Клеймо позора, - словно выплёвывая, произносит Травельян и отец прикрывает глаза. - Знаю… Ты зол, - он тяжело вздыхает и жена гладит его плечо, - но я ошибался, - Максвелл вздыхает. Он хотя бы понял свою ошибку. - Мы понимаем, сынок, - мать улыбается. Инквизитор никогда не видел её улыбки. От этого становилось больней. - Тебе наверняка было страшно проходить через всё это, если… - не успевает отец договорить, как по руке Максвелла стекает кровь. Дочесался. Доигрался. - Страшно? – смеётся Травельян, сжимая руки в кулаки, - страшно? Издеваешься?! – Инквизитор делает шаг вперёд, зубы скрепят от злости, а магия, казалось вышла из-под контроля. Температура в этом месте то была слишком высокой, то слишком низкой, - страшно было, когда меня за волосы оттянули в круг! Страшно было, когда меня избили какие-то храмовники! Страшно было, когда меня насиловали, прижимая к стене, перед всеми в Круге! Страшно было, когда мне прожгли шрам на руке за то, что я не доставал до верхней полки, - Максвелл, казалось, сейчас задохнётся от злости, но он продолжал тяжело дышать, выговаривая всё, что давно хотел, - страшно было, когда меня вечно избивали, потому что я из знатной семьи! Страшно было, когда меня грозили выкинуть из окна, если я не отсосу какому-то влиятельному храмовнику! Но знаешь, - руки у Травельяна дрожали, но тем не менее он указывает пальцем на отца, который лишь прикрывает глаза, а мать чуть ли не плачет, - самое страшное было, когда в единственном письмо от родителей было: «Ты позорное клеймо нашей семьи. Мы не желаем такого сына» - Травельян услышал вздрагивания Жозефины. Когда она спрашивала о том, как было в круге, он опустил подробности, чтобы ей не было противно. Чтобы она не поняла, что у него банальная фобия храмовников. Он же инквизитор. Такое для него непозволительно. - Сын… - Не говори ничего. Когда я отпросился на этот конклав, я знал, что всё пройдёт не гладко. Я специально надеялся, что сдохну прямо там. Создатель, ведь почти получилось! Я так рвался в самое пекло, чтобы мне наконец прострелили что-нибудь или отрубили голову, - Инквизитор без сил уходит, и никто не решается остановить его. Через час, лёжа на одной из крыш, Травельян успокаивается, чувствуя то, что давно забыл. Боль в запястье и ужасная пустота. Желание сдохнуть. Максвелл встал у края крыши и посмотрел вниз. Одни горы и снег. - Аматус, - Максвелл поворачивает голову, наблюдая как Дориан медленно подходит к нему, выставляя руки вперёд, словно пытаясь поиграть в ладушки. - Дориан, - буквально шепчет Инквизитор, тяжело вздыхая. Павус резко останавливается с некой осторожностью. - Уйди с краю, друг мой и мы всё обсудим, ладно? – Максвелл смеётся, отходя назад, но взгляд всё равно направлен на этот резкий обрыв. - Да ладно тебе, Дориан. Я настолько невезуч, что спрыгни я с этой крыши, наверняка по пути, нашёл бы заклинание полёта, мага, какого-нибудь человека для инквизиции, ещё одного магистра, путь в тень или, ещё хуже, тропу в Нарнию, - Инквизитор смеётся как-то потерянно и разводит руками. - Создатель, Инквизитор… Аматус, успокойся, - голос у Дориана дрожит, как и всё его тело. Он никогда не сталкивался с таким, когда тот, кого ты любишь стоит у самого обрыва. Одно слово и он мёртв. - Не волнуйся, - Максвелл улыбается, - я в порядке, просто немного разозлился, - Дориан отпускает голову и жмурится. Хотелось, чтобы всё оказалось сном, страшным кошмаром, противным воспоминанием. - Вишанте каффас! – произносит Дориан, кидаясь в объятия Инквизитора, тот лишь удивлённо распахивает глаза и смотрит в небо, - забудь, аматус, прошлое остаётся в прошлом, я не позволю тебе умереть, - Максвелл прикрывает глаза, прижимая Дориана к себе. Травельян понял, что желания исполняются, только тогда, когда его метка ужасно болела, разрывая изнутри. Она горела, жгла, казалось, словно ему достают все кости из руки, прямо из раны. - Больно. Разрывает изнутри. Горит. Ярко горит. Хочется кричать и плакать. Но держусь, - Инквизитор сжимает руку, присаживаясь на коленки. Ужасно болела рука и сражаться становилось сложнее. Слишком сложно и больно. Рядом Дориан, кричит и обнимает Максвелла, что-то шепча успокаивающее, отчего хотелось смеяться. Желания исполняются только тогда, когда ты уже перестал этого желать.