Прикосновение любви

Бывший жених любил касаться её волос, любил запах дождя от её локонов, любил грустную улыбку и взгляд серых глаз, пронзающий насквозь. Пит касался её нежно и ласково, будто приручал дикую кошку. Он следил за ней и мог с точностью сказать, когда Китнисс была счастлива или несчастна. Он знал это всегда. А её муж чувствовал все эмоции девушки. Своим касанием Мелларк объявлял ей, что Китнисс принадлежит ему — целиком и без остатка. Настоящее прикосновение любви без оправданий права выбора. Он не был нежным, не терпел её истерик, заставлял её жить, унижал, доводя до ненависти, но после она боролась. Неистово боролась за возвращения того Пита, от которого сама же отказалась какой-то год назад, когда они направлялись из Капитолия домой. Если бы у неё сейчас спросили — любила ли она Пита — она бы ответила — да. Почему? Почему Китнисс так устроена, что любит только после того, как потеряет? Или понимает, что любит. Суть одна, ведь даже непониманием можно сделать невыносимо больно. Пит любил наблюдать за ней из-под опущенных ресниц, лёжа на кровати. Он с лёгкостью распознавал то, что она лжёт. Она не умела лгать легко и искусно, как на Арене. Тогда она боялась за их жизни. В её крови был адреналин. Сейчас его нет, и Мелларк был рад этому. Кто решил, что жизнь Победителя сложна? Да, жить с грузом в несколько убийств сложно, когда у тебя есть совесть, но это же такая мелочь, от которой можно легко избавиться. Капитолий в этом ушёл далеко вперёд. Питу перестали сниться изматывающие кошмары со смертью трибутов и Китнисс. Теперь ему стало плевать. Так чертовски легко, что он больше никому ничем не обязан. Пит в лицо называл Китнисс мазохисткой, потому что она ей была. Кто-то говорит, что человек обязан испытывать все эмоции, но Мелларк так не считал. Он полюбил наслаждение. Пристрастился к срывающим крышу ощущениям. Ему нравилось это — быть грубым, заставлять, унижать, подминать под себя и свою волю. Быть главным. Он был пианистом, она была его музыкой. Да, Капитолий развращает. Да, Пит перестал быть «хорошим мальчиком». Он познакомился с другими победителями. Кто-то был проституткой для капитолийцев, кто-то наркоманом, кто-то светским львом. Вот Пит и Китнисс вместе с Финником вошли в последнюю категорию. Одэйру никогда не навязывали тех, с кем тот должен трахаться. Он выбирал самостоятельно, и это кружило капитолийцам головы ещё больше. Пит же с Китнисс играли на чувствах людей, даруя им то, что они давно уже не имели. Вот только светом стала Сойка, а Пит… был сломлен. Из-за неё. Ради неё. Для неё. Тот Мальчик с хлебом был слишком мудр. Он знал, что после победы их не оставят в покое, и что проще — отдать свою лучшую часть Капитолию, от которой так поспешно отказалась девчонка с луком? Почему бы ему не позволить это сделать с самим собой, таким жалким и ненужным придатком Пересмешницы? Пит сделал, потому что другого выбора не было. Он или она? Конечно, он. Пит даже не раздумывал. Теперь ему стало легче быть ментором. Теперь ему начало доставлять удовольствие касание женских рук к его голой спине и торсу. Не её рук. Теперь Пит стал тем, кто зажигает танцполы Капитолия, кто учит людей парить над землёй, отдаваясь чувствам. Теперь он другой. Он свободный. А она страдала. Он даже был рад. Безумно рад, что видел, как лёд в её глазах начинал таять. Пит не позволил никому к ней прикоснуться, потому что она принадлежала ему до конца, полностью и без остатка. И пусть её крики по ночам о нём, об Арене и этих Играх, где умирают дети. Об этом знал лишь он. Её жалкие попытки подарить ему тепло уже давно не давали никаких плодов. Пит каждый раз бросал её на кровать, прижимал своим телом к белым простыням и показывал то, от чего девушка так поспешно отказалась. Ему нравилось: слышать её стоны и крики, своё приглушённое имя и проклятья; и чувствовать крупные капли слёз, которые срываются с её ресниц, когда Китнисс дрожит от подаренного им оргазма. Пит быстро научился привязывать к себе людей. Он, как магнит, притягивал. Когда Мелларк уходил от неё на несколько недель, не сообщая ничего, девушка была готова забраться на стену, разодрать кожу на руках, умереть от невыносимой муки. Она знала, что делит Пита с кучей капитолиек. Китнисс прекрасно осознавала, что скоро наступит конец. Когда он звонил ей после секса с другой женщиной, она брала трубку и слепо подчинялась его голосу, приказывающему ей снять бельё и ласкать себя, доставляя пальцами удовольствие, заставляя своё тело трепетать. Она умирала медленно и мучительно от этого каждый раз, каждый чёртов прожитый день. Она ненавидела и любила его. Разве это возможно? Сегодня он вернулся с командой капитолийских врачей. Девушка сопротивлялась их действиям, но всё было напрасно, потому что через несколько минут её привязали к столбикам кровати. Да, ей было не наплевать! Она этого не хотела, но пришла и её очередь стать другой, стать такой же, как её муж. Игла проткнула кожу и вошла в вену. Лекарство начало прожигать огнём её сосуды, заставляя девушку выгибаться. Она смотрела в глаза Пита, прощаясь с ним навсегда. Теперь они никогда не будут прежними. Кто сказал, что Капитолий беспощаден и жесток? Тот, верно, был прав.