Слишком

Форд серьезный, взрослый человек. Он пережил многое, он закален, он силен, он видел столько всего, горького и сладкого, хорошего и плохого, что память его похожа на огромный деревянный сундук, глубокий, темный, поросший мхом, с заржавевшими петлями. Он серьезный человек, взрослый и очень, очень умный. Он давно разучился говорить глупости и думать нелогично. Он ужасно, ужасно взрослый человек. Но он чувствует себя двенадцатилетним мальчишкой, когда видит свою племянницу. Он ненавидит ее, ненавидит так, как могут ненавидеть только маленькие дети, несерьезные, глупые и отчаянные. Она безмозглая, она ведет себя как пятилетний ребенок, клеит блестки на лицо и говорит самые идиотские вещи на свете с самым невозмутимым лицом. Она не знает таблицу умножения и путает, где право, а где лево. Она тупая, как пробка, и слишком громкая. И, что самое главное – она все время мешает. И ему, и Дипперу. Форд просыпается утром, а она вертится на кухне – жарит панкейки, добавляя в них блестящие звездочки. Диппер смеется, выковыривая одну из зубов, Стен гогочет, подбадривая девчонку, а ему хочется вышвырнуть из хижины и брата, и эту пигалицу, вместе с ее поросенком и сгоревшей ко всем чертям сковородой. Им вдвоем с Диппером было бы чем заняться здесь, без них. Форд возвращается из лесу – а Мейбл сидит на крыше Хижины. Диппер сидит рядом, читает – сестра мешает ему, снимает кепку с головы мальчика, примеряет, кривляется, изображая голос брата, вскакивает на ноги и подпрыгивает на месте. Диппер со смехом бросается ловить сестру, а та бегает кругами и дразнит его. Форд хмурится, думая о том, как скоро они проломят крышу и свалятся в его комнату, а после – с остервенением фыркает. Мейбл мешает брату читать, Мейбл дразнит брата, Мейбл, Мейбл, Мейбл – как же она надоела ему, с ее громким голосом и дурацкими свитерами, один из которых она, зачем-то, всучила ему. Пусть лучше Стену отдаст, думает Форд, заходя в дом. Уж он-то любит эту дуру и точно будет носить. Поздней ночью Форд выходит из подвала и, устало зевая, бредет вверх по лестнице. День выдался не из легких, и все, чего ему хочется сейчас – свалиться прямо на пол и спать до самого полудня. Вся хижина спит, ночь глядит в окно круглым глазом лимонной луны и ветер, едва подкрашенный осенней прохладой, летит над полом. Вдруг Форд слышит приглушенный вскрик, а затем – дружный смеющийся шепот. Едва слышно он крадется вверх по лестнице и замирает у приоткрытой двери. В медовом свете старенькой газовой лампы, в домике из клетчатых пледов сидят Мейбл и Диппер. Они играют в какую-то настольную игру, пинают друг друга ногами, дерутся – понарошку, швыряются кубиками, и смеются, смеются, смеются – так, будто они самые счастливые дети на свете. Форд молчит, глядя прямо на Мейбл – она не замечает его, сосредотачивается на кубике и закусывает губу, подбрасывая его. И вдруг все становится туманным, холодным и мокрым – Форд закрывает глаза и с дрожащим вздохом вспоминает. Стен точно так же закусывал губу, бросая кубики, когда они играли в настольные игры. На самом деле Стен ненавидел их и всегда проигрывал, но Форд любил, и поэтому Стен тоже, несмотря ни на что. Стен тоже не знал таблицу умножения, бегал, громко кричал и мешал ему читать. Стен готовил панкейки на завтрак и они всегда подгорали. Стен… Форд открывает глаза – круглое лицо, освещенное оранжевой лампой, коричневые волосы, дурацкая полуулыбка и любопытные глаза. Нет, нет, нет, это все слишком знакомо, слишком больно - на секунду Форду хочется подбежать к Мейбл, схватить ее в охапку и долго рыдать, извиняясь за все на свете, пока слезы не кончатся, пока все плохое не забудется. Но в следующий миг он резко оборачивается спиной к двери и уходит прочь – прочь от дурацких воспоминаний, от брата, и от этой безмозглой девчонки. Лежа на полу в своей комнате, Форд смотрит на луну, которая плывет в открытом окне, сквозь чернильный океан ночного неба, толкая круглыми боками звезды и облака. Ночной холод наполняет воздух чем-то колючим, неласковым, чужим. Сон куда-то пропал, будто и не было его – и льдистые воспоминания колют измученное сердце. Форд молчит, и образы один за другим плывут перед затуманенным взором. Сквозь слезы он закрывает глаза, сжимает кулаки, борясь и сражаясь – правда, сам не зная, за что и с кем. Облака заслоняют желтый диск луны, и мрак наполняет комнату чем-то тягучим и страшным.