Тихо летят паутинные нити

В помещении светло. Даже слишком. Солнечные лучи нагло врываются в балетный класс и смешиваются в воздухе с пылью, образуя лёгкую дымку. Пахнет лавандовым освежителем воздуха. Слишком сильно. Раздражающе. Но ещё больше раздражает не это. Его до одури бесит этот мужчина. Его слова и ужимки. Его мимика и жесты. Его запах. Его намерения. Всё выводит из себя. Тошнит от того, что сглупил, совершил ошибку и не защитил. Не уберёг ту единственную, которая вызывает в нём целую бурю сумасшедших эмоций. Не защитил и теперь беспомощно глядит в её наполненные диким страхом глаза. Невыносимо. Этот взгляд режет сознание, как пуля пущенная в лоб. — Плесень ты. Бракованный материал. Генетический урод, — выплёвывает слова этот блюститель чистоты генов. Излишне грассирует, царапая слух звонкой «р». Отвратителен. Этот его голос, этот его запах. Всё в нём от-вра-ти-тель-но. От него так и пахнет излишней уверенностью в себе, уверенностью в правильности своих поступков. И это рождает лишь уверенность в том, что он самый что ни на есть псих. Больной на всю голову. — Твой нос — аномалия. Ошибка природы. И я исправлю эту ошибку, — тычет пистолетом в лоб. Всё внутри сжимается. Мысли в голове мечутся и надрывно вопят, хрипят надломленными от ужаса голосами. Ему никогда ещё не было так страшно. За себя. За неё. За них. В глазах Татьяны безумное отчаяние, срывающее крышу. Из последних сил она держится, стараясь не пропустить ни одной солёной капли из глаз. Это бы значило, что она сдалась. Что она разуверилась в том, что он спасёт её. Что он всё исправит. Ему нужна поддержка. Но и она не железная. Всё внутри залито какой-то ледяной, обжигающей морозом жидкостью. В брюхе копошится рука ужаса, сжимающая внутренности стальной хваткой. Горло давят с силой загнанные внутрь слёзы. Мысли путаются. Сознание теряется. В голове вакуум. Но она должна держаться. Она не может сломаться на его глазах. Она боится, что и он сломается. — Руку. Дал мне руку быстро! — кричит, надрываясь, исторгая из глотки всю злость и презрение. Холодная пластмасса впивается в ладонь. Что-то в сознании обрывается. Воздух будто резко выкачали из лёгких. — Это взрыватель. Если разжать руку — всё взлетит на воздух. Так что держи крепче. И не вздумай бежать за мной. Отойдёшь от неё дальше чем на десять метров… Бум! — хрипит, кривится, ухмыляется. Доволен собой. Твою мать. Мысли окончательно хрипнут в жалких потугах выкрикнуть дельную идею. Идею, которая бы спасла их. Но всё это тщетно. Всё тонет. Вязнет в тягучей трясине безысходности и отчаяния. Он чувствует, как медленно идёт ко дну. Толщи воды стягиваются над головой. Последние крупицы воздуха вырываются из ослабших лёгких. Холод невидимой воды заливается в глотку, течёт ниже и ниже, разрезая гортань колкими иглами льда. — У вас осталось где-то полторы минуты. Успеете попрощаться, — хмыкает, усмехается, корчится. Рука сжимает взрыватель. Татьяна смотрит. Слегка мычит и смотрит. Пронзительно. Убийственно. Всё внутри переворачивается с ног на голову. Выворачивается наизнанку. Все запахи мира исчезли. Испарились. Развеялись, ускользнув призрачной дымкой. Нет. Всё не может так закончиться. Не может. Твою мать, нет! Лихорадочно нюхает. Что-то знакомое просыпается в потаённых глубинах разума. Запахи снова оживают. Овевают, окутывают, дурманят. Пластмасса. Одна лишь пластмасса и ничего больше. Ничего. Он замирает. Татьяна смотрит потерянно, ещё немного и не выдержит. Пойдёт ко дну. Жмурится. Он отпускает. Доверяет инстинктам и своему чутью. Ведь он никогда не ошибается. — Пустышка, — вздыхает, сглатывая. Выдыхает. Вдох и выдох. Лёгкие снова наполняются воздухом. Запахи вокруг снова играют яркими красками. Он снова становится собой. Но вместе с запахами возвращается и дикое, сумасбродное желание наказать, отомстить, изувечить. Выместить всю злость и ненависть. Заставить его физически почувствовать всё то, что он ощутил в тот тягучий, режущий разум звонок. Когда он вновь услышал искажённый голос этого психа. Когда он узнал о Татьяне. Когда в нём родились все эти мысли о мести. — Я вернусь, — уверенно бросает, срывается с места и бежит. Бежит вперёд, ведомый запахом убийцы. Тёмные коридоры, освещаемые лишь странно-зелёным светом, смыкаются вокруг, давя стенами. Мир проносится яркой искрой изумрудно-серого. Никогда прежде он ещё не бежал так быстро. Настигает его. Валит на пол. И бьёт. Без разбора куда, просто бьёт, сдирая костяшки пальцев. Как можно сильнее. Въедливее. Чтобы донести до него всю суть. Все свои эмоции и чувства. В голове что-то рушится, ломается, стирается грань между реальностью и убийственной ненавистью. И он вымещает всё это на нём. Каждый разлом, каждый разбитый осколок, каждый разрушенный кирпич. Кровь хлещет, заливая мелкими каплями лицо. Впивается алыми пятнами. Успокоение приходит с каждым новым ударом. Он чувствует, что они отомщены. Что она отомщена. Ярость постепенно утихает, и в ноздри врывается новый запах: нескольких оперативников и Виктора. Он моргает, и пелена мрака тихо, с лёгким шелестом спадает. Он вспоминает, как вообще здесь оказался. Перед глазами всплывает образ Татьяны. Её сияющие, светлые локоны волос, её тёплые, горящие огнём глаза, её мягкие, нежные губы. И тихо, тёплым шлейфом летят паутинные нити родного запаха. Её запаха. Особенного.