Курс реабилитации

Небо над городом N хмурилось, дождь барабанил не переставая. Местных жителей охватил суеверный ужас, многие поговаривали, что это обрушился гнев Божий за жизнь неправедную. Очередной раскат грома взорвался совсем неподалеку, молния расчертила небо, заставив ежиться от испуга, завороженно наблюдая за прекрасной в своем буйстве стихией. Небольшая группа людей собралась в обветшалом помещеньице. Кое-где на стенах лохмотьями висела желтая краска, тусклый свет лампы мерцал, видимо, где-то коротило от непогоды. Итак, осмотревшись, мы увидели четырех человек, сидящих в кругу, а в середине его, статного Доктора Пеллинора в белом халате и с толстым блокнотом в руках. Напряженная тишина повисла в комнате, и только Сигюн, нервно подпрыгивая на стуле, тянула руку, силясь привлечь внимание Дока. Она нетерпеливо вздыхала, кусая губы, отчего присутствующие нервно косились на нее и как можно незаметней старались отодвинуться — было совершенно очевидно, что девушка из последних сил сдерживает себя в желании сболтнуть некую крайне важную и несомненно опасную информацию. Однако без разрешения Дока никто из присутствующих не смел начать разговор. — Итак, — протянул Пеллинор, обводя присутствующих суровым взглядом. — Сигюн, дорогая, я выслушаю тебя, но позже. Ты же помнишь правила? — он изогнул бровь, вопросительно уставившись на девушку. Та, смутившись, нервно поправила глянцевую прядь темных кучерявых волос и опустила руку. — Конечно, сэр. Сначала мы знакомимся с новенькими, — подсказала она врачу, залившись краской. — Верно, — Пеллинор одобрительно улыбнулся ей. — Как зовут тебя, дорогой? — он повернулся к щуплому рыжему мальчику, который заметно нервничал, расчесывая себе тыльную сторону кисти. — Д... Джон, — испуганно промямлил он и затих. — Здравствуй, Джон! — хором поприветствовали остальные, отчего мальчишка подпрыгнул на стуле, но вновь устроился на нем удобнее, поелозив. — Привет, — зашуганно откликнулся он. — Не хочешь, Джон, рассказать нам свою историю? — поинтересовался Док, занеся ручку над блокнотом. Ответом ему была тишина. — Ну, хорошо. Начать может кто-то другой, — заключил Пеллинор, обводя компанию взглядом. Профессор, ерзая на неудобном жестком табурете, хмурился, злобно зыркая из-под налезающей на глаза угольно-темной челки. Он, задрав ногу, растирал лодыжку. — Северус, предлагаю начать вам, — обратился к нему Пеллинор. — Погода меняется, — кратко и невпопад ответил он, продолжая мять лодыжку. — Старые боевые травмы напоминают о себе, видите ли. — Джон, у всех присутствующих здесь такой же диагноз, как у тебя, — пояснил Док. — Раммфанизм. Разница только в степени запущенности. Снейп нахмурился, озвученное явно не доставляло ему ни малейшего удовольствия. — Расскажи про травму, профессор, — посоветовал ему Док в надежде, что новенький перестанет стесняться присутствующих. Три пары глаз обратились к профессору, сверкая лихорадочным интересом, только Пеллинор оставался невозмутимым. — Пару лет назад я страдал раммфанизмом второй стадии. Как водится, был я на крупном фестивале в России, где хедлайнерами были Раммштайн, — начал задумчиво профессор, погружаясь в воспоминания. И, конечно, Северус не обратил внимания, как при упоминании этого коллектива все присутствующие оживились. Пушистая Багира принялась расчесывать сыпь на плечах, на особо пострадавших от сыпи участках тела у нее вылезала шерсть. Сигюн жевала прядь волос — обычно она всегда так делала, когда начинала волноваться. И Джон вдруг начал дрожать, стуча зубами. — Концерт, как и все вы знаете, принес мне невероятно много ощущений, — продолжал Северус, — кровь кипела, стучала в висках, но мне тогда показалось этого мало. Дождавшись, когда техники погасят свет, я в каком-то безумном наваждении полез через трехметровый забор, пылая желанием, кхм, приобщиться к прекрасному. До немцев добраться не удалось, ушел я ни с чем, — протянул профессор с сожалением. Все присутствующие напряженно вытянулись на табуретах, словно желая стать участниками рассказа профессора. — А вот лодыжку вывихнул, — профессор зло сплюнул прядь волос, попавших в рот. — Я еще неделю выкашливал пыль, — заворчал он, — и, стыдно признаться, ревел два дня, как девчонка. Впечатления были очень сильны... А вот когда заявился домой, чумазый и в слезах, матушка подумала, что стряслось что-то ужасное. С тех пор я лечусь от раммфанизма, — подытожил он. Присутствующие захлопали в ладоши. От неожиданности Джон хрюкнул, но тоже присоединился к аплодисментам. — Но ведь сейчас тебе лучше, профессор? — уточнил Док, скрипя ручкой по бумаге. — Верно. Остались только воспоминания, музыку по-прежнему люблю... А вот рожи их опротивели. Лодыжка до сих пор ноет к перемене погоды, да и жаль мне потраченных бесцельно лет, — закончил он с досадой. — И поломанных глаз! — вставила свои пять копеек Багира. — Пять лет я ползала по всей Всемирной паутине, собирая их фотографии! Зрение попортила, — пожаловалась она, поправляя на влажно блестящем носу пенсне. — Спасибо, Северус, за твой рассказ, — протянул врач, обращая свой взор к пушистой. — А вы, Багги, как пострадали от этой жуткой зависимости? — Не считая глаз? — она деловито приосанилась. — Очень много лет я была одержима этими людьми. В какой-то момент я была даже близка ко встрече с ними, — она махнула хвостом, а все присутствующие заслушались. — Я посетила не один концерт, потолкалась не один раз в фан-зоне, много знавала больных раммфанизмом... Хорошие люди, жаль их, — дернула она усами. — Как-то, — она подалась вперед, заговорщицки понизив тон, — меня приглашали на афтепати, а Тилль даже хотел провести со мной ночь, — чувствуя свою неотразимость, она положила хвост Пеллинору на ляжку, подмигнув. — Но подруга отговорила меня от этой сумасбродной затеи. Нечего приличным дамам делать в подозрительных гостиницах со всякими подозрительными Линдеманнами! — в сердцах воскликнула пушистая, облизнула шершавым языком нос и опять принялась чесать свою сыпь. — Багира, душа моя, не чешитесь, — настоял Док, и кошка с сожалением спрятала коготочки. — А это у вас аллергия, пушистая? — несмело поинтересовался Джон, разглядывая своих друзей по несчастью. — Похоже, пушистая переела всяческой инфы по Раммштайн, аллергия случилась, — с сочувствием протянула Сигюн, потрепав кошку за ухом. — Джон, — протянул врач, отчего рыжий мальчуган вдруг захотел провалиться сквозь землю. — Поделитесь. Хотите, я помогу вам начать? Мальчишка кивнул врачу, ища поддержки. — Ну что же, Джон сравнительно недавно обратился к нам за помощью, — после этих слов несколько рук и когтистая лапка потрепали мальчика за плечо в знак поддержки. — Ему требуется все ваше участие, потому что он переживает муки отвыкания. Так, Джонни? — уточнил врач, и мальчик кивнул ему. — Продолжишь? — Да, — тихо начал Джонни, отчаянно краснея, — я болен раммфанизмом тоже очень давно. Но я из тех счастливчиков, что как и вы решили обратиться за помощью. Я бегал за этими немцами в двух городах, — прошептал он, заливаясь краской, но слушатели его подбодрили. — От концерта жгло в груди, а в голове эхом оседали звуки еще очень долго, — мальчик нервно заскреб кисть сильнее, но профессор вдруг положил ему руку на предплечье, утешая. — А потом я, потом... — он захлебнулся воздухом. — А потом я поскребся к Тиллю в гостиничную дверь, — закончил он шепотом, застывая в ужасе. Сигюн ахнула. — И что же было дальше? — благоговейным шепотом переспросила Сигюн, подпрыгивая на табурете. — Он открыл дверь и вытаращился на меня, — посетовал мальчуган. — А я сказал ему: "Ыэээ, превед", — Джонни застучал коленями друг о друга. — Тише-тише, Джонни, — вмешался Пеллинор. — Думаю, на сегодня достаточно! — объявил он, захлопывая тетрадь. — А как же Сигюн, доктор? — осведомился профессор. — Ну, мои вкусы довольно специфичны, Северус, — ответила ему девушка, загадочно улыбаясь. — Расскажи нам, — робко попросил рыжий мальчуган. — Я, — широко улыбнулась она, обводя присутствующих полным торжества взглядом, — я не бегаю за раммами. Наступила гробовая тишина. — Мда, — сжал губы в тонкую полоску профессор, — и правда специфичны. — Он кисло поморщился, памятуя тот самый трехметровый забор. Северус не просто так носил гордое звание профессора, с логикой он дружил, и потому озадачился весьма резонным вопросом: — Что же вы, милейшая, делаете на этом курсе? — дернув бровью, желчно поинтересовался он. Сигюн склонилась и что-то шепнула ему на ухо. — Оу, да вы пациент номер ноль? — удивленно уточнил профессор. — Сегодня последнее занятие. Пеллинор долечил некогда влюбленного раммфана. Молния в очередной раз ударила, и помещение все же осталось без электричества.