Судак.

      Я — рыба. Речная рыба судак. Это случилось, когда я плыл в самых расстроенных чувствах, хотя нет. Все по порядку.       Одним вечером, когда рыбаки уже разошлись по домам, а самые упорные запивали свои неудачи алкоголем, я решился. Я давно был влюблен в зеркальную толстую карпиху, но, к сожалению, не взаимно. Я ей не пара, мы вертимся в разных кругах рыбьего общества, вещал голос Логики и Разума. Но разве вы слышали, чтобы влюбленные рыбы слушали голос Разума?       В этот вечер карпиха устраивала прием под затонувшей корягой. Конечно, признаться ей в любви там было бы глупо, но шансов получить ответ больше. И я не медля отправился к коряге.       Два рака стояли на входе. Признав во мне судака (рыбу благородную и гордую) они нехотя пропустили меня, но все же пробормотали вслед что-то вроде:«ходит всякая шушара».       На приеме было шумно, многие уже прибыли. Зеркальная карпиха надулась от гордости и стала еще прекраснее. Она величаво держалась в центре, окруженная стайкой рыбок, нетерпеливо расспрашивающих ее. Я уловил такие вопросы как: «Как вам удалось достичь такой зеркальности?» или «Это правда, что обычный хлеб может превратить рыбу в красотку?»       Я не притрагивался к угощениям, постоянно следя за карпихой. Ей скорее всего надоели эти женские вопросы, она с плохо скрываемым недовольством объясняла что-то тощей сельди. Сельдь делово записывала ее слова в блокнотик и важно кивала.       Наступил час веселья. Рыбы вовсю сплетничали, делились новостями, мужчины обсуждали новые удочки и приманки. Я из вежливости поболтал с минтаем, выявив в нем сущего невежду (не отличить приманки от настоящей рыбы!), а также хвастуна — тот хвастливо рассказывал историю поимки и показывал шрам на чешуе. Еле от него отделался.       И вот момент настал. Карпиха снова пришла в благостное расположение духа, я решил — пора действовать. — Мадам, мадам, я простой судак, но я влюблен в вас… — я нес откровенную чушь, но даме нравилось. — Ох, вы шутите! Стало быть, вам нравлюсь не я, а мои связи. — Мадам, как вы могли такое подумать! — Ну, не мои связи так мои богатства… Всем нужно лишь это. — Мадам, вы оскорбляете мою честь! Мне нравитесь именно вы, ваша зеркальность, ваша пышность. — Пышность?! — только тут я понял, какую глупость сказал. — Пышность?! Да у меня первое место по худобе среди карпов всей реки! Как вы посмели! Раки, уберите его.       Вот так я был вытолкан с приема, да еще и получил решительный отказ. Но самое худшее было еще впереди.       Была уже глубокая ночь, я доплыл до дома и не сомкнул глаз, размышляя о своем красноречии, точнее, о его отсутствии. Ах, как она была прекрасна, и как ужасен был я, как вульгарно звучали мои слова…       Наутро (а это было в полдень, когда рыбаки разошлись) я был совсем разбит своей совестью и подумывал о самоубийстве. Но капля себялюбия и самосохранения давала о себе знать. Выходить из дома не хотелось, пропал даже аппетит.       Мимо проплыл пескарь, с кучей газетенок. Никогда не любил прессу, но сегодня я решил отвлечься и почитать про дальнейшие события приема. Конечно, там была колонка и с новостями рыбаков — новые крючки, приманки и прочее рыбацкое. Полезно знать!       На первую полосу обычно выносят самые-самые события. Интересно, о каком событии будет говорить вся река сегодня? Я выглянул из дома и подозвал пескаря. Тот быстро явился, сунул в руки газету, получил своего червя и уплыл дальше. Тяжелая у парня работа — нужно оповестить всю реку, раздать все газеты (конечно, всем желающим, кому новости идут на пользу).       К газете я приступил уже ближе к вечеру, когда рыбаки начали подтягиваться к крутым берегам реки, и делать на улице было больше нечего. Вся рыбная мелюзга уже давно попряталась по домам, снаружи оставались лишь всякие «бывалые» потрепанные рыбы.       На первой полосе красовалось то, что повергло меня в совершенный ужас. Моё нелепое признание теперь увидит вся река! Та худощавая селедка была известной корреспонденткой, под псевдонимом Майя Сельдь. Вот что она писала:       «Вчера вечером, на приеме у богатой карпихи произошло ужасное происшествие. Когда был объявлен час развлечений, к карпихе подплыл молодой судак и высказал ей крайне вульгарное предложение. Почитаемой рыбе было нанесено грубейшее оскорбление — судак назвал ее пышной! На счастье раки быстро удалили наглеца с приема и мы больше не могли лицезреть этого хама…»       Я был убит. Как мне теперь выйти из дома, ведь судаков совсем не много, а знающие люди распознают во мне того судака, что был на приеме вчера вечером! Капля самосохранение испарилась, словно дождинка в пустыне. Я плыл не разбирая дороги, в самых расстроенных чувствах. Вслед неслись крики «Судак! Тот самый!», «Наглец! Как посмел!».       Рядом я увидел блестящий крючок. И не долго думая я заглотил наживку. Последнее, что я услышал в воде было где-то восторженное, где-то ужаснувшееся «аааах». Завтра это выйдет на первую полосу. Майя Сельдь наверняка где-то рядом.       Крючок я по-прежнему держал во рту. Рыбак наверху понял это и дернул с ужасной силой. Взлетая (ах, это прекрасное чувство полета) я увидел, кто поймал меня. Дубровский! Пару дней назад в газетах было что-то о Дубровском и о зверском убийстве Элизы Сельдь, заслуженной корреспондентки. Именно после нее Майя Сельдь (поговаривают, Майя была дочерью Элизы) начала работать с прессой.       Я был в крайнем ужасе, быть пойманным это уже плохо, но быть в руках зверского разбойника! От испуга я не шевелился, дал снять себя с крючка и был брошен в ведро, к счастью, наполненное водой. Это было очень странно, но разбойник встал и понес меня в ведре куда-то.       Тем временем карпиха рыдала у себя в доме (очень, очень роскошном), жалуясь прислуге: — А может он единственный был, кто меня л-люби-ил… А может его привлекали пышные ка-арпихи. А я его потеря-а-ала…       Но об этом я не знал и продолжал «ехать» в ведре и размышлять. Что теперь будет со мной? Внезапно, он остановился. Я притих, неубедительно изображая мертвеца. — Владимир! — Маша. — Владимир, я…князь Верейский… — девушка явно плакала. — Маша, я все знаю. Но не беспокойся. — Ты сможешь освободить меня от князя? — Да. Но мы тогда не сможем быть вместе. — Почему? Что произойдет? — Дело в том что… — создалась нервная пауза, я напрягся. — На князе Верейском женюсь я!       Девушка упала в обморок. Дубровский попятился и задел ногой ведро. Вода вылилась. Я бы не смог протянуть долго, но и не желал. Он наконец меня заметил и взял в руки. — Тебя подадут на нашей свадьбе…