Наедине с глупостью, безумием и коленками

Нии вообще никогда не был влюбчивым. У него были волосы с вплетенными в них лучами угасающего солнца, вздернутый нос, тонкие угловатые руки и грязный портфель с порванными лямками, а намека на «я взрослый» - нет. Многие говорили, что он просто даун, ребенок или все вместе взятое, и были почти правы, ведь после седьмого класса не иметь тату было не то, чтобы стыдно, а просто неправильно. Нужно было быть либо совсем бесчувственным и холодным чурбаном либо… Ну, в общем, дурак он, наверное. Эти ядовитые полосы, прожигающие кожу и сердца были везде. У каждого по одной от рождения — это не то, что имеется ввиду. Взгляни на мышку в мутных и жирных от разводов очках — все ее руки покрыты темными следами, ноги то ли белеют то ли темнеют из-под колготок полосами. Взгляни на престарелого учителя географии — через все лицо ползут знаки и зигзаги, с ладоней, с шеи, с затылка. Любовь была украшением. Ты не можешь отвести от кого-то взгляда? Его тату проползет по твоему телу. Гербарий высоких чувств? Календарь глупости? Если их нет, то ты врешь. Замазываешь тоналкой, прикрываешь браслетами. Ну, не мог ты ни разу не влюбляться. Лгун, между вами с той, с задней парты точно что-то есть! Но Нии это не волновало. Он всегда был слишком мальчишкой, слишком наивным мальчишкой для чего-то такого. Ему нравилось гонять на скейте по школе от завуча, пугать голубей и кошек, ставить ведра с водой на двери, закидывать чужую сменку в котел с супом в столовой. Этот мальчишеский авантюризм, может, был больше Нии чем он сам. Его друзья даже тырили фото с медосмотра, но он был чист от слова совсем. Это было не похоже на правду и злило, поэтому в школе он был если не просто никем, то никем с очень плохой репутацией. Наверное, все так и осталось бы на n-ное количество времени. Может, до конца школы или института. Может вообще до конца жизни. Его перевели. Новая работа, переезд, собака соседки со слишком грустным и осмысленным лицом — тысячи причин, которые совершенно не имеют значения в этой истории. Школа была раньше только для мальчиков. В ней чувствовалась эта грубость и неповоротливость, словно сами стены оправдывались непривычностью к юбкам и платьям школьниц. Их здесь было действительно мало. Четыре-пять девчонок на класс как предел. Наверное, Нии вообще первый раз заметил, что жизнь без них, по сути, отличается. Нет, это было не связано с его отношениями с классом. Они наоборот приняли его даже как-то слишком быстро. Будто часть детского пазла из тридцати клякс и одного обрывка белой промокашки. Просто здесь не было милых мелочей или чаепитий, не было ажиотажа с праздниками. Нии не знал хорошо это или плохо. Это было просто странно. А еще здесь была странная староста. Она была высокой, выше его, с длинными темными и угловатыми коленками. Она вообще была угловатой и похожей на мальчика, не смотря на то, что носила юбки и смотрела на все томным уставшим взором своих темных глаз. Он ни разу не слышал ее голоса. Может, она вообще была немой или хранила обет молчания или играла сама с собой в молчанку в школе. У нее были чистые руки, чистая шея и чистое лицо и вообще кроме волос и глаз у нее не было совершенно ничего темного. И Нии почему-то казалось, что она давно заметила его и также думает о нем. О человеке без татуировок. И что они двое — застряли сами того не ведая в какой-то путаной аркаде где смысл игры - найти подходящего игрока и потом вместе завалить главного босса. И не смотря на то, что все считали ее больной на голову, сердцеедкой с ледяными внутренностями и сплетницей, ему казалось, что она намного лучше, чем кажется. Просто это «лучше» ждет его. О ней вообще ходило много слухов. Верить во все было бы просто глупо. А потом он задержался с ней после физкультуры в субботу. Они были лучшими в беге среди своих классов, и учитель, размахивая руками с темными полосами татуировок и сверкая зубами, расхваливал их, уговаривая потащиться на какое-то соревнование в неурочное время. Нии согласился, топорщась от гордости и заполняя своим самомнением весь зал и даже выплескивая немного в школьный двор, а староста долго молчала, после чего отказалась надломленным голосом. Нии он сразу понравился и по дороге к раздевалке он окликнул ее. Рано или поздно они все равно должны познакомиться. Наверняка она слишком стеснительна, чтобы сделать это первой. Нии, думая об этом, распирался от гордости. Самая популярная девчонка точно хочет подружиться с ним. И это так… Круто! — Хей, подожди! — Он спешил за длинной юбкой и перестукиванием каблуков. Она чуть сбавила шаг, не оглядываясь. — У тебя нет тату на теле кроме своей? — Он сказал это почти утвердительно и не услышав ответа решил, что молчание — это определенно знак согласия. — И у меня! Думаю, мы в одной лодке! Давай дружить! Эй, подожди! — Силуэт качнулся и скрылся за дверью комнаты для девушек. Руки рупором прильнули к деревянной поверхности, и, прислонив, большие пальцы к лицу, Нии громко продолжил: — ЕСЛИ ПЕРЕДУМАЕШЬ, ТО ТОЛЬКО СКАЖИ! И он ушел домой, чувствуя себя самым настоящим альфа-самцом. *** Он гонялся за ней почти весь учебный год. Все улюлюкали и говорили, что ему совсем ничего с ней не светит, а он только фыркал. Они просто ничего не понимают. Ему просто нужен такой друг, каким окажется эта девушка с темными бусинами глаз. А ей нужен он. В этом нет ничего называемого «любовью». Она не хотела идти на контакт. Топорщилась, обзывалась и язвила, когда они оставались наедине, злилась и даже пару раз накричала. Она твердила, что его тупой татушке никогда не опорочить ее чистую кожу, а Нии твердил, что под дружбой он и имел в виду дружбу. Она не верила и злилась еще сильнее. Почти весь учебный год. *** Ее исключили. Это было все, что можно было выдавить из любого кроме вонючего семени сплетен и лжи. Лжи про его старосту, про его друга. И Нии был в отчаянии. *** Через неделю у них были гости: папин брат, оказавшийся заместителем директора. Они всей семьей долго пили чай и надкусывали конфеты в шуршащих обертках, а Нии болтал ногами в громоздких кедах и слушал хихиканье гостя. Папа говорил, что он легкомысленный, а Нии думал, что он классный. Особенно со своими кручеными усами, будто бы перерисованными с картинки. Но он думал все же немного не об этом. Кусая губы и суча пальцами он подошел к нему после застолья. Ему казалось, что он стал в два раза выше и вместо лихих усов у него почти выросла сизая борода, такая же промасленная муссом для укладки. Ему вообще не хотелось спрашивать то, что он собирался спросить, но какой-то скрежет у бедра пищал ему об этом. — Вы можете дать посмотреть мне личное дело одной моей бывшей одноклассницы? — Он прятал глаза и у него чесалось горло. Хотелось кашлять и ослепнуть, но дядя почему-то только дружелюбно похлопал по спине, и, открыв аккуратную кожаную сумку с миниатюрным ноутбуком, парой нажатий клавиш перенес что-то в мелкую флешку и вложил ее в чужую руку. — Держи, парень. Дарю! Любовь — важная штука, а важные вещи требуют отчаянных мер! Только это секрет, ладно? И отцу своему не говори. И тебе попадет, и мне. — Он напоследок подмигнул ему, а потом вихрем в комнату влетели родители и увлекли его в коридор, слезно прощаясь и без конца чмокая друг друга в щеки. *** У Нии даже задрожали руки и он не с первого раза попал в разъем, с замиранием сердца провожая каждую неудачную попытку. Когда компьютер обнаружил прибор, Нии нашел только один отсканированный документ с какими-то картинками и кучей текста. И он начал читать. Там была ложь. Темными щупальцами она окутывала его с самых пяток до ресниц, фото, каждую букву, ее формы. Его Лили. Лили не могла быть парнем. Да, это объясняло, почему она шарахалась от соревнований, имея среди девчонок лучшие результаты. Она была действительно не такой уж плавной и фигуристой, с узкими бедрами, но она не могла так обманывать его. Он же целый год пытался стать ее другом! Они же в одной лодке. Должны были быть. Все сплетни будто бы перечисляли здесь ровным почерком печатной машинки. Психически нездорова. Другого пола. А еще у нее были тату. Даже не две или три. Их были сотни. Нии даже показалось, что с фото на него глядит бездна из тысяч тату, утягивающих в липкую бездну, выдавливая глаза и сердце. Болезнь. Все тату появляются лишь на одной части тела, мелкие, как бездонные веснушки. Как-будто бы она упала в грязь и испачкала коленки. Может, она именно поэтому носила только длинные юбки? Он гонялся целый год за собственной фантазией. Он чувствовал себя жалким. Впервые ему казалось, что окружающие были правы. Что весь этот бред, все эти формулы, глупые советы, упреки были истиной. Что он шел по дороге и вместо ровной спины желтых камней у него под ногами созрела пустота. И она была на самом деле там всегда. Словно упустить жизнь. Настолько провально, что легче начать заново. Дефектная пустая фигурка медведя без плюша. Было жарко. Страшно жарко. Страшно и жарко. Ему казалось, что вместо тату на него смотрят воспаленные глаза. Указывают корявые пальцы и смеются, смеются, смеются. Он обхватил себя за голову, впиваясь в поблекшие рыжие лохмы и уткнулся взглядом в свои колени. Они были чистые. Ровные и чистые и от этого становилось немножечко легче. Но не все же рухнуло. Он все так же особенный. На него все так же будут указывать пальцем и не верить в то, что он ни разу не влюблялся. Нии нервно засмеялся и поправил волосы. Чашка с кофе рванула вниз со стола. Бумаги шипящей лавиной повалились на пол. Его запястье. На нем была тату. Вопроса чье оно не было, а тату было. Черное. Отвратительное. Хуже, чем те на ногах. Оно болело и точно было ядовитым. Его хотелось выжечь. Он даже решил. Что сделает это завтра даже если будет очень-очень больно. Но руки все равно цеплялись за клавиши, а глаза невольно поднимались на фото. Среди этих темных линий он пытался найти зачем-то свою. Нии казалось, что это глупо, низко, но было почему-то страшно подумать, что его там может не быть. Наверное, он засовывал руки в это фото и перебирал знаки. Всю ночь. Пару часов. Наедине с глупостью, безумием и коленками. Но темные рты только смеялись. Однажды он поцеловал (ее? Его?) хотя та кричала и размахивала тонкими руками, отпихивая рыжую бестию. Она дала ему пощечину (сразу, не отдышавшись) и серьезно сказала, что ему не на что надеяться. Что она ненавидит его. Но он все равно думал, что эти губы теплые и на вкус как мятные леденцы.