Жертвы сердец

Погода не благоприятствовала. Стоял полнейший штиль – ни слабого дуновения соленого бриза, ни самого малого дыхания ветра. Ни единой птицы не пролетело над этими водами, ни единый живой обитатель морей не дал о себе знать. Мир замер – и не смел шелохнуться. Молодой, с виду, капитан безнадежно потирает переносицу, кривится, словно от головной боли, и покидает неуютную каюту. Палящие, как в сухой пустыне, лучи солнца проникали сквозь витражное стекло, разбрасывая по просторному помещению стайку разноцветных отблесков, обжигали бледную кожу пирата и жаляще падали на глаза, тем самым создавая неприятную обстановку. Был ли этот штиль предсказуем? Возможно. Капитан быстроходного «Черного Рыцаря», сейчас застывшего посреди моря, будто жалкая посудина, знал, что так легко не отделается и за все свои грехи, рано или поздно, заплатит. Немало он богов разгневал на своем жизненном пути, немало жизней сгинуло в морской пучине по его вине. Безветрие, длившееся вот уже шестеро суток, было его наказанием. И дальше так продолжаться не могло. Команда измождена и на грани бунта – заставлять их приводить корабль в движение было бы безрассудством. Капитан невольно вздыхает от открывшейся ему картины с капитанского мостика. Самые стойкие из его народа, сохранившие большую часть своих сил, сейчас шныряют по палубе под руководством заместителя капитана – Мидоримы Шинтаро. Штиль штилем, но поддерживать корабль в рабочем состоянии, параллельно с этим не теряя надежды поймать ветер, было необходимо. «Черный Рыцарь» требовал непременной заботы. Оставшийся персонал отлеживался или же, возможно, погибал, в нижних, больше схожих с трюмом, каютах. Не обладая нужными навыками выживания в подобных ситуациях, они полегли на второй день и лишь изредка появлялись наверху. Команда «Черного Рыцаря» славилась своей жестокостью, безграничной силой и талантом к одержанию верха над любым противником, но загони ее в похожее положение – и ей не жить. Спустя долгие дни заседания думы в собственной каюте, капитан пришел к единственному решению. Едва ли радужному выходу из безнадежной ситуации. Ему это нравилось точно так же, как и помрачневшему Шинтаро, коему он соизволил поведать о своих планах, но поделать с этим ничего было нельзя. Обратиться к нему – единственный шанс выжить, даже если придется умолять, стоя на коленях. Гордый капитан ни перед кем не преклонял колени в своей долгой жизни, но спасение команды и, собственно, своей жизни, стоило того, чтобы усмирить гордыню. ...В трюме стоял пробирающей до костей холод, в одно мгновение отрезвивший поглощенный жарой разум пирата. Он понял, насколько отчаялся, раз решил попросить помощи у существа, наверняка, ненавидевшего его больше, чем кто-либо на этом свете. Не исключено, что и на том тоже. Но тактическое отступление сейчас, стоя на подгнившем и изъеденном солью спуске вниз, нельзя было назвать иначе, как позорное бегство. Он, скорее всего, уже учуял его присутствие и ждет. Ждет, чтобы насмешливо оскалиться, запустить белые длинные костлявые пальцы под ребра и уничтожить, разорвать то сердце, которое он так жаждет. То сердце, которого нет в положенном месте уже сотни и сотни лет. - Так-так-так. Пронизанный едким издевательством голос был слышен издали так четко, будто пленник самолично нашептывал буквально каждую букву капитану на ухо из-за спины. Пират невольно запнулся, настороженно огляделся, передернул плечами как от озноба и двинулся дальше. - Кто же к нам пожаловал? Неужели сам господин капитан навестил нашу скромную персону? Он не отвечал. Лишь молча преодолевал остаток пути, боясь вызвать гнев высшего существа, обречь тем самым себя на смерть. - Ну же, ответь, Сейджуро. Я был столь долго лишен человеческого общения в этой клетке, а ты явился - и молчишь, как мертвый. А разве он не является таковым? Что за глупая ирония, Тецуя. - Ползу змеей, крадусь подобно зверю, Спокойный взгляд, немыслимый прыжок. В твою любовь уже давно не верю, Тебя настиг мой смертоносный рок. Вкрадчивое шипение, змеей пробирающееся под кожу и сладким ядом растворяя мысли, заставило капитана забыть о напряженности и слепо идти на зов. Будто марионетка в чужих руках, пират прильнул к ржавым, но все еще крепким прутьям клетки. Поблекшие со временем светлые глаза с безумной искрой уставились в ответ, а шепот томно продолжил: - Да, я жесток, меня ты не изменишь, Душа моя грешна как эта ночь, А ты в добро все так же слепо веришь, И убежден, что сможешь мне помочь. Его губы шевельнулись помимо воли хозяина, а рука проскользнула в прореху, тянясь к тощей фигуре в темноте. - Тебя ласкал холодными губами, И бил кнутом нещадно до крови, Держал тебя цепями, не руками, И наслаждался стоном до зари. Силуэт приблизился и мягко коснулся протянутой руки ледяными губами. - Ты отдан мне порочною судьбою, И от меня не в силах убежать, Я словно тень склонился над тобою, Твоим желаньем смея обладать. Капитан коснулся чужой щеки, огладил холодную шею, едва надавливая пальцем на глубокую впадинку, и скользнул ладонью под замызганную рубаху, на хрупкое плечо. По ту сторону клетки раздался пораженный вздох. - Взойдет луна гранатовой звездою, - тихо продолжил пират, утыкаясь лбом в ржавое железо, и полной грудью вдохнул воздух, наполненный запахом прогнивших водорослей и еще чего-то свежего, еле уловимого. – И будет зреть на землю свысока, А ты проснешься с новою мечтою, И в жажде крови задрожит рука. - Я приятно удивлен, - прошептали в самые губы капитана, а худая длань мягко легла на щеку, и большой палец коснулся острой скулы. – Ты помнишь. - Тецуя, - словно в пьяном бреду прошептал Акаши Сейджуро, слепо ткнувшись в чужие уста. Тецуя рассмеялся – на периферии слуха, так, как смеются люди, наконец заполучившие желаемое в свои жадные ручонки – и позволил капитану украсть мимолетный поцелуй, – прошу, - еще одно легкое, как будто взмах крыла бабочки, касание чужих губ. Светловолосый свихнувшийся бог удовлетворенно зажмурился, - спаси нас. Ладони исчезли с лица пирата, руки больше не ощущали мягкость кожи и колючесть светлых волос – Тецуя отшатнулся к противоположной стене, недоверчиво и одновременно злобно зыркая исподлобья потемневшими глазами. - Вот в чем дело, да? Естественно, как же я мог не заметить, - хмыкнул он. Опьянение спало с капитана, будто его и не было вовсе, а свежесть ледяного родника, обволакивающая Акаши, разбилась об издевательский тон. – Ты приходишь только тогда, когда тебе что-то надо, Сейджуро. Конечно, какое есть дело самому капитану «Черного Рыцаря» до всего лишь жалкого, застрявшего в этом мясном мешке, - он с отвращением одернул рваную манжету некогда белой рубашки, - бога? - Я не... - Нет-нет, не объясняйся, - оборвал его Тецуя, резко бросаясь на прутья. По трюму прокатился протяжный лязг – даже будучи запертым века в плоти, бог не утратил своей нечеловеческой силы. Но и клетка не так проста, как кажется. – Сколько ты меня здесь держишь, Сейджуро, меня, повелителя морей? А? Три века? Четыре? Уже забыл о вечной любви, в которой ты мне так отчаянно клялся? Капитан шагнул назад, глазами полными откровенного презрения глядя на бога, который однажды свел его с ума и заставил привязать к себе посредством самого отвратительного и позорного из всех заклятий – тюрьмы плоти. Не в такого Тецую он влюбился, и не таким его хотелось видеть – свихнувшимся, с колючим, злым взглядом. Сладкие слова бога пленили его в силу долгого отсутствия контакта, но теперь Акаши не попадется. - Где твое сердце, Акаши Сейджуро? – прошипел бог. Он двигался быстро, резко, непредсказуемо. И слишком неуловимо для человеческого глаза. Краткое мгновение – и рука в рваном рукаве выметнулась в узкое пространство между прутьями, длинными ногтями пронзая грудь капитана – точно слева. Пират сцедил слова ругательств от прострелившей его боли и рискнул вырваться, до хруста сжав тонкое запястье, но ногти только глубже вошли в плоть, расковыривая свежую рану до мяса. Кровь водопадом хлынула на черные одежи, орошая алым эфес сабли. – Где твое сердце, которое принадлежит мне? - Катись к дьяволу! - Уже, уже, любимый! – расхохотался Тецуя, подтягивая капитана поближе к прутьям. Тот не решил сопротивляться; отсутствие сердца – это, конечно, гарантия твоего бессмертия, но от длинного и мучительного исцеления избавиться, увы, было невозможно. – Мое проклятие прекрасно действует, ведь так? – промурлыкал бог, свободной рукой хватая Акаши за шею, а другой продолжая разворашивать чужую грудную клетку. – Чувствуешь боль, дико страдаешь, хочешь умереть – а никак. Ох, услада для моего спятившего разума: знать, что тебе также погано, как было мне когда-то. Коротко коснувшись губами усыпанного холодной испариной лба, бог с отвращением отбросил куда бледнее, чем обычно капитана от себя. - Ты хочешь, чтобы я спас вас от гнева других богов, но забыл, что сам меня прогневал, Сей-джу-ро, - нараспев протянул усмиренный пыткой Тецуя, умещаясь обратно на сухие вонючие водоросли, служившие повелителю морей ложем. – Ты хочешь, чтобы я спас вас, но сначала я бы пожелал избавиться от уз плоти, коими ты меня любезно наградил. - Ни за что, - выплюнул пират, зажимая пять обильно кровоточащих ран ладонью. – В этой клетке тебе самое место и выйдешь ты отсюда только через мой труп. - Вот как? – тихо откликнулся бог и сквозь затухающее сознание, капитан заметил два снова светлых глаза и бледные губы, растянувшиеся в едкой усмешке. – Так пусть сдохнут все. Твои подчиненные передóхнут один за другим, а ты будешь смотреть, зная, что мог их всех спасти. И ты останешься один-одинешенек в этих водах. Навсегда. Ты ведь боишься одиночества, Акаши Сейджуро? Потому что оно не за горами.