Беги, Иван!

- Беги! Беги, Иван! Этот голос, одновременно дающий надежду и вселяющий дикий ужас, преследовал Брагинского везде. Казалось, что он заперт в огромном лабиринте и выход только один. А до него еще предстояло добраться и при этом не сойти с ума. Повернув в боковой коридор, Россия увидел на каменной стене нечто, отдаленно напоминавшее ему дерево. Это же было жутким, скрипящим, раскинувшим в стороны свои длинные ветви, похожие на когти. Стоит Ивану приблизиться хоть на метр и это чудовище разорвет его. Он отвернулся и бросился бежать. И, к своему изумлению, понял, что находится на совсем другой развилке. Да что за чертовщина здесь..? — Беги, беги от меня, Иван! Все равно не уйдешь! Брагинский вздрогнул, вовремя вспомнив о том, что на размышления у него нет времени. Знакомый голос был везде, куда бы он не отправился. Он пугал Ивана, он был похожим на холод — мерзкий, пробирающий до костей. Но вместе с тем он нравился России. Это двоякое чувство мешало ему сосредоточиться. И голос, разумеется, этим пользовался. Он вновь несколько раз повернул, сначала вправо, потом влево, и наткнулся на темную фигуру, лица которой не было видно. Кажется, он попался… Россия, тяжело дыша, со страхом взирал на таинственную тень. И в тот же миг тень исчезла. Внезапно Брагинский ощутил прикосновение холодных пальцев к своей шее — кто-то заботливо стянул с него шарф. Затем горячие губы коснулись нежной кожи, покрывая её засосами. Иван против воли выгнулся навстречу своему мучителю. В этот момент он столкнулся взглядом с темно-красными глазами и его передернуло. Это было похоже на потихоньку сбывающийся кошмар. А его мучитель уже сбросил на пол пальто России. Те же руки с гибкими, длинными пальцами, поглаживая его по животу, двинулись вниз. Несчастный пленник лабиринта не сдержал громкого стона. Острые зубы сильно укусили его в плечо. Иван вскрикнул и проснулся… Член стоял столбом. Пытаясь восстановить дыхание, Брагинский поднялся с помятой постели и включил свет. В комнате никого, часы показывают час ночи. Иван вздохнул, опустив взор на выпирающий бугорок из пижамных штанов. Это случилось опять… Снова эти дурацкие сны, снова стояк, снова он обливается холодным потом, устав от постоянных кошмаров в лабиринте. Сначала Россия подумал, что это Англия решил поколдовать, но после долгих разбирательств и пары разбитых чашек Брагинский понял, что не Кёркленд свою руку здесь приложил, а кто-то другой. Кто-то, кого он очень хорошо знал… Иван на подгибающихся ногах потопал в ванную, чтобы поскорее разобраться с возникшей неприятностью. Кроме того, ему нужно было сполоснуться — он чувствовал себя грязнее обычного, словно бы пальцы тени из сна оставляли на нем следы. Стоя под ледяными струями, Россия практически не ощущал дрожи. Он хотел смыть с себя всё, хотел даже содрать кожу, по которой проходились руки его мучителя. Горло терзал сухой кашель, хотелось пить. Обернув бедра полотенцем, Иван направился на кухню. Окно там было открыто и прохладный воздух вызвал неприятные мурашки. Брагинский поежился и, налив в стакан воды, мигом осушил его. Конечно, он бы предпочел водки для успокоения, но в его ситуации алкоголь только всё погубит. Иван облокотился на столешницу, не обращая внимания на то, что в комнату иногда врывались большие хлопья снега. Они тут же таяли, превращаясь в маленькие капли, падавшие на линолеум. Поставив опустевший в третий раз стакан на место, Россия прошелся по кухне, затем вошел в гостиную. Никого. Отчего-то Ивану захотелось проверить весь дом, но делать это в темноте, разумеется, было не самой лучшей идеей. Сон у него пропал. Не было совершенно никакого желания возвращаться в холодную спальню и валяться на мокрых простынях. В окно светила полная луна. Снег кружился, оседая на окнах, падая на землю. Россия, включая свет в каждом помещении, заходил внутрь и тщательно все осматривал. У него создалось странное впечатление, что он тут не один. Но вопреки его ожиданиям, комнаты были пусты. Брагинский уже было сдался и собирался дожидаться в гостиной утра, однако вдруг вспомнил, что у него остался чердак. Не было исключено, что это самое неиспользуемое место в доме — и есть прибежище незваного гостя. Если он тут, конечно. На чердаке света не было, а свечи зажигать не хотелось. Ивану жутко не хотелось подниматься по скрипящей лестнице во тьму, но он пересилил неприязнь. И дело было не только в таинственности этого места. Там осталось много памятных вещей, которые Брагинский сложил наверху, чтобы никогда больше не видеть их. Тем не менее, русский приоткрыл старую дверь с облупившейся краской и тут же закашлялся — пыли здесь было хоть отбавляй. — Ну и ну… — прохрипел он. — Ни шагу дальше, — внезапно раздался знакомый голос. Иван до того был изумлен, что споткнулся о валявшуюся на полу статуэтку и растянулся на грязном полу, проехавшись по нему носом и уткнувшись макушкой в нечто твердое. Подняв взор, он обнаружил, что это — чьи-то сапоги. Начищенные, блестящие. Брагинский знал только одного индивидуума, который так трепетно относился к чистоте, как и Германия. Иван неловко кашлянул. — Пруссия? — он нахмурился. — Как ты попал в мой дом? — Я исправно прихожу сюда уже неделю, — рассмеялся Байльшмидт своим неизменным смехом. Коварство у него на лице не сулило ничего хорошего. Иван посмотрел ему в глаза и у него неожиданно вспыхнуло в мозгу воспоминание из кошмара. Ярко-красные глаза, холодные руки, дарящие одновременно наслаждение и вызывающие омерзение… — Так как ты? — Гилберт спросил это так, что у Брагинского словно что-то щелкнуло в голове. Этот урод знает про кошмар?! С рычанием русский бросился к нему и схватил за горло. Байльшмидт хрипел и безуспешно пытался разжать сильные пальцы. — Это из-за тебя, урод?! — Иван тряс Пруссию, сдавливая ему горло. — Отпусти! — рычал Гилберт. Он уже немного посинел. — Я вижу кошмары, — шипел Россия, лиловые глаза которого сверкали яростью. — И ты… Ты там есть. — Идиот, если ты задушишь меня… — Вы с Англией это подстроили?! В этот момент альбинос протянул руку и сжал кисть Ивана. Это прикосновение подействовало на Брагинского совершенно неожиданно. Его словно бы пронзила молния. Россия слегка ослабил хватку и Гилберт начал жадно хватать ртом воздух. Иван закусил губу и тихонько застонал, вцепившись в бледные ладони Байльшмидта. Холодные, как во сне. Брагинский умолял, чтобы память не подкинула ему очередной фрагмент видения. Последствия первого уже подействовали — тело мигом отозвалось на них. Пруссия присвистнул, заметив как натягивается ткань на штанах России. — Ух ты… — фыркнул он и, усмехнувшись, пощупал у Ивана между ног. И снова тихий стон, который тот издал сквозь зубы. Но разве это помогло бы ему всё скрыть? — Смотри-ка, не соврал. Брагинский попытался отстраниться, но Гилберт держал его невероятно крепко. При его телосложении такая сила удивила русского. — Пусти… — попросил Россия, еле сдерживая жалобный скулеж. — А как душил меня — забыл уже? — грязно ухмыльнулся Байльшмидт и облизал губы. От этого, казалось бы, незатейливого жеста Ивана замутило. Он всерьез подумывал о том, чтобы сбросить, наконец, дурацкие зеленые брюки. Как хорошо, что он их хотя бы одел, и не остался в полотенце. А вот грудь была незащищена. И он тут же об этом пожалел. Пруссия, по-прежнему удерживая Ивана рядом с собой, горячим, влажным розовым языком прошелся прямо по животу Брагинского, поднимаясь выше. — Ги-и-илберт… — все силы для того, чтобы отстраниться, разом покинули Россию. Ноги перестали слушаться и он гадал, почему еще держится на них. Байльшмидт уже невозмутимо расстегивал ширинку, будто в этом действии не было ничего особенного. Для Ивана же каждое прикосновение холодных рук к разгоряченному телу было равносильно медленной пытке. При этом Пруссия напевал себе что-то под нос, однако каждое его слово будто врезалось в тело Брагинского. Точнее туда, куда старался добраться его аппанент. Возбуждение нарастало. У Ивана помутилось в глазах. Он чудом удерживался на ногах, держа Гилберта за волосы и толкаясь навстречу горячему, приятно обволакивающему его естество, рту. — Ich sehe was, was du nicht siehst…* — хрипло прошептал Пруссия. Он умело ласкал Россию, работая языком и заглатывая глубже, шепча пошлые словечки на своем родном немецком. Рычащие, не всегда понятные Ивану, но он тут же догадывался обо всем, стоило ему взглянуть в потемневшие глаза Байльшмидта. Дерзкие, так и просящие, чтобы Брагинский показал, на что он способен. Просящие, чтобы их владельца затрахали до смерти. Вибрация от его горла, когда он умудрялся говорить — это было нечто… Вскоре Иван не выдержал и сам толкался навстречу, для остроты ощущений вспоминая моменты из сна. Обжигающий язык, играющий с головкой, алые очи, глядящие с торжеством, даже с издевкой. И Россия позволял ему это. Брагинскому фактически было не до того. В последний момент, находясь на пике, он в последний раз двинул бедрами вперед и, протяжно застонав, откинулся назад, находясь не в себе от мощной волны наслаждения, накрывшей его с головой. Тело сделалось тяжелым, наступила сладостная нега. Иван тяжело дышал, глядя в потолок. Никогда еще минет не доставлял ему подобного удовольствия. Ему казалось, что этот чертов горячий рот до сих пор ласкает его. Гилберт облизывался как довольный кот, нажравшийся сметаны. Наконец, поняв, что Брагинский немного пришел в себя, Пруссия бесцеремонно уселся к нему на колени и страстно целовал, с удовлетворением отметив, что целоваться с русским — очень даже приятно. Особенно когда у этого русского такие пухлые губки. Так и быть, сегодня Байльшмидт уступил, но он уже не мог дождаться, когда они снова смогут повторить. Уже поменявшись ролями. — М-м… — Россия, блаженно улыбаясь, прижимал к себе альбиноса, незаметно расстегивая у того пуговицы на темно-синем кителе и поглаживая белую грудь. — Эй, — тихо позвал его Гилберт. — Что? — отозвался русский, не прерывая своего занятия. — Беги, Иван… — прошептал ему в губы Байльшмидт. — Беги, пока я не передумал… Но тот лишь криво усмехнулся и поцеловал прусса. Ему уже не хотелось убегать…