Несовершенство

Хаширама совершенство. Хаширама словно в солнце выкупался, и свет его улыбок, слов и поступков осеняет всё селение и его жителей. В Хашираме не найти изъяна, нет чёрных пятен: есть достоинства и просто его составные кусочки. Даже вечно ворчащий Тобирама в глубине души понимал это, ведь грелся его теплом дольше всех по праву рождения. Мадаре повезло меньше – всего лишь с десяти лет, да и длинный глупый перерыв меж пальцев упустил. Возможно, именно за это в наказание ему знать единственную кляксу на ярком, солнечном Сенджу. - Мадара, мне нужно, - произнёс Хаширама прямо и достаточно твёрдо, и Учиха поморщился. Если уж говорить прямо, то Мадара действительно слишком долго тянул: ждал, оттягивал, не желал признавать эту часть своей жизни. Их жизни. Сенджу, не щадя, напомнил. - Это обязательно? – недовольно. - Мадара… - устало. Их отношения тоже могли бы быть по-своему совершенными. У Мадары кружилась голова от счастья, когда он пригревался в объятьях Хаширамы, глаза горели здоровым – не кровавым – азартом во время до хрипа яростных споров, он с довольством и последующей усталой сытостью не высыпался ночами, обвивая любовника ногами и позволяя Сенджу в порыве страсти наматывать его волосы на кулак. Лучше бы секс с Хаширамой чем-то подобным и ограничивался. Учиха никогда не считал себя униженным полупассивным положением нижнего, так как сам его и выбрал: смуглый широкоплечий Сенджу на подобное настраивал – доверять, доверяться… Тьфу! К чёрту доверие, если Хаширама извращает его… так. Сенджу подошёл, небрежно вытряхнул друга-врага-любовника из вороха подушек, которые служили заменой новомодным диванам; мчащаяся вперёд цивилизация, вливающаяся из стран, где войны нет и не было, не нашла признания главы Учиха даже в мелочах. Мадара оказался на холодном полу, но сопротивляться судьбе и прижавшему его к доскам Хашираме не стал. Когда тот склонился настолько близко, что гладкие волосы заскользили на голой груди в запахе косодэ, мужчина сжал пряди в ладонях и потянул на себя. Могло сработать. Иногда – срабатывало и оттягивало неизбежное на пару недель. Пару дней? Учиха был бы счастлив и суткам. Однако на этот раз чуда не произошло. Разорвав поцелуй, в который Мадара так старался его увлечь, водя языком по губам, Хаширама тихо вздохнул. Усталость и семена не рождённой нервозности червоточинами прорезали его лицо и взгляд; тяжесть бремени власти и ответственности над чем-то – и кем-то – большим, чем клан, оказалась ему с трудом по плечу. При одном условии по плечу. Учиха ненавидел это условие, но не отказывал, так как при всей обрушивающейся на него во всё другое время водопадом любви Хаширамы не имел такого права. В конце концов, все они что-то жертвовали ради этой чёртовой деревни: принципами, честью, внутренними рамками запретов, гордостью. Мадара, пожалуй, сразу всем, но в первую очередь совсем не ради Конохи. - Сегодня. Ладно? – негромко произнёс Сенджу, и в его интонациях померещилась унизительная просьба. Это только иллюзия. Куда больше нормальности было бы, если бы достоинство Хаширамы хоть как-то на самом деле ущемлялось в процессе. Учиха, не скрывая своего искреннего отношения, скривился. - Прямо сегодня? - Да, - уверенно. – Я уже всё расписал… Мадара накрыл ему рот рукой: заткнись, Сенджу, просто заткнись. Хаширама благодарно поцеловал внутреннюю сторону его ладони. Учиха попытался отыскать в себе хоть какое-то весомое «но» или «нет» и не нашёл. Душ – сделано, всё прочее, глупое-тянущее – сделано, кроме длинной вычитки сценария. В этот раз всё было крайне невинно, если вообще это слово уместно, а потому – расплывчато: на многое Мадаре давалась полная свобода. Учиха только морщился на это междустроковое доверие со стороны густой темноты личности Хаширамы и упрямо правил мелочи крохотным огрызком карандаша. Обсуждать это вслух Мадара до сих пор не мог – давился словами, кривился от отвращения. Не то, чтобы ему было настолько мерзко что-то конкретное или сами по себе в целом, но выбора – потребности! – Хаширамы он не понимал. В глубине души и не принимал, о чём оба знали. Яростно заштриховав одну из деталей, Учиха сунул лист в широкую щель под дверью; она была там для таких целей. Карандаш он затолкал туда же и, выражая своё отношение, относительно несильно пнул по дереву. И стал ждать. Спустя секунд тридцать листы вернулись к нему, но уже без карандаша. Мадара быстро просмотрел, и рядом с его последней отметкой неаккуратным почерком Сенджу вывел всего одно слово: «Обязательно». Учиха едва не заскрежетал зубами. Мужчина имел право уйти. Стукнуть в дверь, что с него хватит, что он не может, что его тошнит – правда сейчас, зыбкая полуправда потом. Хаширама не ответил бы ни злостью, ни обидой, так как всё это по идее пронизывала добровольность. Очередная иллюзия. Что-то их уже многовато в их мирном мире. Мадара дотянулся до небольшого свёртка, развернул, пощупал ткань, быстро понимая, что ошибся. Под пальцами оказалась мягкая кожа, шелковисто-матовая, чёрная, чуть тянущаяся, перевитая местами ремнями. Учиха помотал головой. Пусть это будет ему не в пору. Но Хаширама идиотом не был. Скорее всего, стащил какую-нибудь пару брюк Мадары. И, шнуруя завязки, заменяющие адекватную застёжку, кожаных штанов, Учиха с удивлением понял, что они почти нигде не натирают даже ему, привыкшему и любящему балахоны и не сковывающий движений хлопок. Мадара прошёлся туда-сюда, проверил: стало чуть похуже, но вполне для него терпимо. Даже на голое тело. Если в итоге мужчина себе что-то сотрёт особо важное, то заставит Сенджу проходить в этом барахле неделю. Или две. Нагнав на себя равнодушный вид, Учиха распахнул дверь. Комната – простая, атрибуты и прочее – на столе: академически удобно и ровно. Хаширама сидел на постели- койке с отрешённым видом и буравя взглядом стену. Чего это с ним?.. - Мадара, прости, - заявил вдруг Сенджу и поднялся, - я думающий только о себе эгоист, и раз тебе настолько неприятно… Хаширама запнулся на полуслове, посмотрев на него. Мадара уловил тихий вздох восхищения, и у него засосало под ложечкой. И всё же штаны слишком обтягивали. В определённых местах. Но, несмотря на это, Сенджу собрался с мыслями обратно и закончил фразу: -... неприятно это делать, то не нужно… Почти закончил. Учиха подошёл в три шага, жёстко сжал его челюсть ладонью, заставляя раскрыть рот, и приник ко рту поцелуем. Мокро и жёстко он проскользнул языком в податливый рот, ни капли не заботясь об удовольствии Хаширамы, забирая своё и замечая, что у Сенджу от этого подкашиваются колени – тает, плавится… Когда мужчина, захмелев будто, попытался ответить, Мадара до крови укусил его за губу. - Не своевольничай, - коротко, зло. Однако этого мало. За любым проступком следует наказание. Без замаха Учиха ударил любовника ладонью по лицу. Хаширама рухнул на пол, как подкошенный, а у Мадары клубок в солнечном сплетении выпустил иглы – каждый раз он боялся не рассчитать силу удара. Но собственная рука умела и знала, привычно и легко. Глядя сверху вниз, Учиха видел, как расцветает алым на щеке Хаширамы, но уже понимал, что синяка не останется. Мадара задумчиво и равнодушно поставил босую ступню ему на плечо и надавил, заставляя склониться ниже уровня его коленей. Сенджу чуть повернул голову, раболепно коснулся губами косточки на щиколотки; послушался, сгорбился немного. Учиха полюбовался на него в таком положении. Ноги чистые. Всё в порядке, всё записано на исчерченном карандашом листе бумаги. Но Мадара не понимал, что ощущает, видя гордого лидера селения и клана Сенджу сейчас. - Раздевайся, - то ли разрешил, то ли приказал он. Хаширама нервно подчинился. Узел пояса, косодэ с плеч – его руки чуть дрожали. Учиха рад был, что Сенджу смотрит в пол, ведь взгляд его наверняка лихорадочно-пьяный, жгучий, масляный и всё равно полный неложной покорности. - Достаточно, - вовремя произнёс Мадара, и Хаширама остался в одних фундоши. Возбуждение когтисто вцепилось главе Учиха в низ живота. Мужчина взял со стола тонкую полоску кожи с пряжкой и кольцом так, чтобы Сенджу не заметил, и спрятал за спину. - Поднимись. Хаширама запрокинул на него голову, поймав взгляд, и, найдя в нём недовольство, поспешил встать на ноги. Мадара схватил его за плечо, грубо развернул к себе спиной и накинул на шею петлю ошейника; звякнул пряжкой, дёрнул, затянул на кадыке. Длинные волосы любовника он заранее аккуратно и быстро убрал в сторону. Но соблазн за них потянуть не преодолел. Вплетясь в пряди пальцами, мужчина оттянул их вдоль позвоночника, затем сжал руку в кулак и сильно дёрнул. Сенджу ломано – как кукла на верёвочках – запрокинул голову, и Учиха беспощадно сомкнул острые зубы на смуглом плече. Кожа надорвалась, красным тронуло губы. Мадара шарил вслепую рукой. Тонкий плетёный ремешок сам лёг в пальцы, и Учиха ловко, не размыкая звериной хватки и нутром чувствуя, как трудно Хашираме не стонать, продел ремень в кольцо спереди на ошейнике. Только перехватив его удобней, мужчина разомкнул зубы и облизнулся. Солоно. Потянув за повод, Мадара повернул Сенджу обратно к себе. Во всём его лице: дрожащих крыльях носа, приоткрытых губах, неровных пятнах румянца, - проскальзывало что-то глухое, отчаянное и тёмное густой и приторной южной патокой. Учиха нежно провёл большим пальцем по нижней губе Хаширамы, и тот с готовностью обхватил губами костяшку. - Хороший мальчик, - спокойно и без лишних эмоций сказал Мадара, размазывая слюну по нежной, но пересохшей коже чужих губ. Сенджу заискивающе поймал его взгляд. Учиха хмыкнул. Потянув Хашираму за собой на поводе, мужчина бесцельно закружил по комнате только для того, чтобы убедиться, что любовник послушен. Раздеть его до конца и несильно тянуть так же за стоящий член было соблазнительной и хулиганской мыслью, которую Мадара не собирался приводить в жизнь. По сценарию – так по сценарию. Не он его писал. Но пока что Учиха без видимого – любого – удовольствия вертел Сенджу, как ему вздумается. Направо, налево, обойти несколько раз дурацкий стол, старательно делать вид, что на другом конце ремешка – просто глупая зверушка… Дрессированная зверушка. Хаширама затормозил: нарочно, характер показал. Так и надо – а теперь надо немного посердиться на него. Стек подходил; чёрный, аккуратный, небольшой, с которым Мадара умел управляться. Научился, что б этого Сенджу… Помрачнеть вышло по-настоящему. Увлекаться этой игрой одновременно хотелось, чтобы забыть, и нет, так как потом станет противно. От этого накатило сильнее, и Учиха сильно толкнул Сенджу к столу: нагнул, привязал ремень к небольшому кольцу в столе. По голой спине Хаширамы прокатились мурашки от лёгкой импровизации, на которую любовник был скуп, но он ни капли не возражал. - Будь тихим. Мадара провёл стеком по внутренней стороне крепких бёдер. Уходя от прохлады, Хаширама раздвинул ноги и невольно – или нарочно? – выпятил сильнее зад. Кровь горячо ударила в голову и пах. Учиха шлёпнул за вольность, провёл по задней стороне чужих ног, зная, что Сенджу там чувствительный. Прерывистый вздох вырвался у Хаширамы, и, по правилам ударив стеком сильнее, до расцветшего быстро алым следа и звонкого звука, Мадара не сумел удержаться: навалился на него сзади, потёрся через идиотскую кожу и ложбинку между ягодицами любовника и медленно провёл языком от лопаток до шеи. Чтобы Сенджу не терял из-за него настроя, Учиха смахнул волосы и оставил ещё один грубый укус на загривке. - Я же сказал быть тихим… - Мадара, освободив руки, взялся за край фундоши и потянул наверх, натягивая ткань в паху и промежности. – Ты же у меня послушный, да? Мужчина обвёл языком его ухо. Невесомо пройдясь пальцам свободной ладони – тело Хаширамы он держал собственным весом – по ткани спереди, Учиха почувствовал влагу от смазки. Подушечкой среднего Мадара принялся выводить круги на твёрдом и горячем даже через бельё члене; тянул сильнее за фундоши, пережимая Сенджу, который повёл бёдрами под ним, то ли упираясь сильнее задом партнёру в пах, то ли не в силах вынести ни капли не ласкающих и лишь болезненно дразнящих касаний. Быстро он сегодня; особенное сегодня – тихое, без особых вывертов. Долго изводил его Мадара, легко потрошила Хашираму Коноха. Чёртова Коноха. Учиха получил бы больше удовольствия, если бы они поменялись. Не во всех деталях, но раз… попробовать… может быть… Выдержка Сенджу не железная – простонал, попросил сиплым шёпотом, заскрёб ногтями правой руки по столу, а левой тёр и сжимал себе сосок. Э, нет. Мадара перевернул его на спину. Взгляд Хаширамы оказался расфокусированным. Руки он поспешно от себя убрал, но потянул их к натянувшимся завязкам в паху любовника. Учиха бить не стал, но жёстко отстранил, усадил Сенджу вертикально и неудобно, слегка выворачивая, завёл запястья ему за спину. Щелчок. Наручники – это что-то новенькое, из столицы. До селений это чудо механики не дошло и не дойдёт, так как любой шиноби, даже малый ребёнок, в состоянии из них освободиться. Но Хаширама сейчас не ниндзя, сильнейший или нет. Мадара задумчиво повертел в руках тонкую иглу. Металл мягкий, легко гнущийся… Пальцы покалывало от собственной задумки и вида выпуклых, отвердевших сосков Сенджу. Левый был краснее от прилившей крови и ласки. Учиха пощекотал его кончиком иглы, прижал плашмя прохладной поверхностью. Хаширама закусил губу и посмотрел на него дикими глазами. - Тебе тоже нравится, - прохрипел он, выходя за пределы всех ролей. Зря он это сказал. Злость вскипела в Мадаре. До последнего мужчина ненавидел признавать, что ему хоть что-то по вкусу, но каждый раз находились мелочи в безумии, увлекающие Мадару всё больше и дальше в густую чёрную пропасть; чем дальше, тем хуже, глубже, темнее… Взглядом – алым, вспыхнувшим – Учиха пригвоздил Сенджу к месту. Нет, он не собирался. Нет, ни разу не представлял такое. Да, Хаширама спровоцировал. И ведь он может возразить. Ведь шаринган для устрашения и нет иллюзии? Мадара и сам не знал до конца. Чакра пульсировала в висках вместе с кровью, а у Хаширамы крепко стояло. Гнев в главе Учиха сплёлся-спёкся с похотью, и, не думая, он уже прокаливал иглу на огне. Сенджу шикнул и простонал, когда игла вонзилась в плотный комок соска, но сейчас мужчина не отличал острой боли от удовольствия – в этом грязном извращенце Хашираме одно цеплялось за другое. Несмотря ни на что, Мадара проткнул одним движением, лишний раз не раня; по торсу и ниже потекла струйка крови. Без особых усилий мужчина загнул иглу с двух сторон в кольцо, подцепил пальцем и несильно потянул за украшение. Крови стало больше. Хаширама рвано всхлипнул – теперь уж точно от боли, не сдерживаясь, как на поле боя. Мазохистом он не являлся. Сжалившись, Учиха склонился, юрко прошёлся языком по тёмно-красной дорожке от живота до ранки и нежно пощекотал прокол кончиком языка: сначала с одной стороны, затем с другой. В голове глухо стучали маленькие молоточки, и Мадара влажно причмокнул. Капли выступили вновь, так как кровь свернуться не успела. Жадно припав обратно, зализывая снова, играясь с прохладным кольцом у себя во рту, ладонями он огладил внутреннюю сторону бёдер к паху и взялся за набедренную повязку. Через пару движений Хаширама оказался перед ним полностью нагим, но с кольцом в твёрдом соске. Ни одна из манипуляций никак не повлияла на его желание. Разве что усилила. Теперь можно и о себе позаботиться. Чёртова кожа натёрла везде, а головка члена уже ныла, прижатая плотным плетением завязок. Мадара не сдержал вздоха облегчения, когда давление исчезло. Взгляд Сенджу к тому моменту слегка прояснился. - Слезай, - небрежно бросил он и, как только Хаширама это сделал, надавил на его плечо сверху вниз. Любовник быстро понял, что от него требуется, и опустился на колени. Разъяснять ему не понадобилось. Сенджу мягко прихватил губами головку, поцеловав, легко прошёлся по разгорячённой плоти губами сбоку; Учиха шумно выдохнул и вплёл пальцы ему в волосы, подталкивая к паху. Хаширама легко и умело вобрал член в рот, поднял маслянистый взгляд на любовника и прижал плоть языком к нёбу. Мадара качнул бёдрами вперёд, толкаясь в покорно расслабленное горло. Ресницы Сенджу дрогнули, мужчина слегка напрягся – сдержал рвотный рефлекс. Учиха крепко держал его голову, не давая отстраниться. Когда Хаширама, быстро привыкнув, принялся мелко сглатывать, посылая сладкую вибрацию, мужчина запрокинул голову, закусывая губу. Ослабляя хватку, тыльной стороной ладони Мадара погладил Сенджу по щеке. Выпустив член и жадно глотнув воздуха, словно бы забывал дышать носом, Хаширама не оторвался надолго: вылизал тщательно по всей длине, пощекотал кончиком языка у корня, прихватил мокро губами яйца и нежную кожицу, зубами оттянув штаны ниже. Учиха глухо простонал. Сенджу разошёлся, тем более что Мадара больше не давил, оставив ладонь в волосах расслабленной и изредка направляя; вперёд-назад, мягкое и влажное от слюны кольцо губ обхватывало почти у самого основания, язык то юрко трогал уздечку и щель, щекоча и надавливая, то медленно и широко вылизывал от корня до налившейся головки. Учиха, прикрыв глаза, расслабленно прислонился к столу и ни о чём не думал. Изредка мужчина посматривал вниз, подмечая алеющие от возбуждения щёки Хаширамы, то, как ему неудобно со скованными руками, и ставшую искренней покорность. Медленно, но верно Сенджу терял грань между расписанной игрой и реальностью. Сейчас он был крайне беззащитен. Можно было бы с лёгкостью запереть его в иллюзии и стереть из головы всё лишнее. Можно было б лишить его власти не то, что над селением и семьёй – самим собой. Можно было б повергнуть вечно враждебный клан в пучину отчаяния, глухого, осиротеют они без Хаширамы. Все эти мысли тёмные и вязкие. Рационализм подкидывает их, нашёптывает; такой же и в голове Хаширамы есть, у каждого шиноби есть. Поэтому единственная причина, почему Сенджу здесь с ним – доверял с невозможной полнотой. Жуть. И Мадара не собирался предавать это. Хаширама слизнул прозрачную каплю с головки и ещё раз поднял взгляд наверх. Учиха встретился с ним взглядом и несильно потянул за волосы. Мужчина поднялся на ноги с трудом: колени затекли, а руки по-прежнему оставались за спиной. Мадара медленно и неспешно поцеловал его в припухшие губы, одаривая нежностью и тоже наслаждаясь. Щёлкнул замок наручников. Учиха толкнул Хашираму к постели, повалил; не отрываясь от губ, он навис сверху. Того и гляди увлёкся бы, налёг на него и обвился б жарко, но заставил себя отстраниться. На шее Сенджу темнел ошейник. Ранка на соске подсохла, кровь свернулась. Мадара прижал повод ошейника к жёсткому матрасу и попробовал прокол на язык. От, казалось бы, лёгкого прикосновения, Хаширама круто выгнулся, и, не будь ошейника, обязательно бы извернулся сильнее. Учиха сел, взял со стола флакон с маслом. С Сенджу можно и жёстко – нужно. Но смысл совершенно не в этом. Мужчина сел и потянул за повод Хашираму в вертикальное положение. - Сам – отрезал он, вкладывая флакон в ладонь Хаширамы и немного отсаживаясь. Мужчина повернулся к нему спиной, встал на колени. Зубами выдернул пробку из флакона, потекло прозрачное, без запаха; завёл руку назад, раскрылся. Мадара пристально наблюдал, хотя у него это не находило отклика – но Сенджу нравилось это показательное соблазнение: слегка унизительное, слегка уязвимое… Поэтому Учиха был честен. Пальцы скользили легко. Возможно, Хаширама подготовился заранее. Возможно потому, что не впервые это делал – но редко же, редко. Редко же, да? Сенджу же не занимается в одиночестве тем, что представляет их особое уединение? К горлу подступила тошнота. Мадара мотнул головой; возвращение рационального мышления и чистого отношения ко всему происходящему сейчас ни к чему. Рваный стон Хаширамы, когда он затолкал пальцы себе в задницу до третьей костяшки, вовремя прогнал из головы всё лишнее, да и в целом – всё. Пусто. Осталась только крохотная деталь, чтобы и Сенджу стал таким же. До стола тянуться далеко, раздражает промедление, колет, цепляет по животу и царапает сильно. Две полосы в руках: одну накинул на глаза без предупреждения, затянул, другую – снова на руки, снова их за спину. Бёдра и ложбинка между поджарых ягодиц Хаширамы блестели от стёкшей смазки. Не медля больше, Мадара опрокинул мужчину на живот – чужие колени разъехались в стороны сами – и натянул его на себя. Острота наслаждения отдалась болезненно-ноющим ощущением чересчур сильного сжатия, на которое Учиха не обратил внимания. Сенджу под ним забился, заскулил. Мадара рывками вбивал его в постель, выжимал воздух из лёгких – у него, у себя. Удушающая чернота расплылась перед глазами, будто и ему завязали глаза; вспышками алого желания и, возможно, крови отдавалась она во всём его существе. Сильное тело под ним силилось вырваться, так как Хаширама быстро потерял над собой контроль и хрипел, но Учиха сжимал крепче руками, метил укусами лопатки. Спина Хаширамы взмокла, бисеринки пота скатывались, а на них липли волосы – запах выбивал остатки человечности. Сейчас он просто животное. Похотливое, грязное, ненавидящее эту черту в себе и не в состоянии принять несовершенство того, кому отдало сердце. Сенджу кончил первым, пачкая постель и живот, насаживаясь на член Мадары. Крича, воя – животное-животное! – всхлипывая. Учиха зашипел сквозь стиснутые зубы и вжался в него как можно теснее, вздрагивая от сковавшей тело судороги. Мужчина долго приходил в себя. Хаширама уже успел затихнуть, но только когда он пошевелил руками, Мадара скатился с него, распластанного, вбок и негнущимися пальцами развязал любовника. Сенджу растянулся на животе лицом вниз, но чуть помотал головой на намерение снять повязку с глаз. Учиха пожал плечами и в продолжение движения погладил его по липкой от пота спине: по волосам, по свежим следам губ и зубов… Хаширама тихо вздохнул и придвинулся к нему, уткнулся в плечо. Очень медленно, обласкивая, шепча что-то ласковое, бессмысленное и выводя в реальный мир обратно, Мадара водил по нему пальцами, трогал пальцы и опухшие запястья, а в итоге вернул и зрение. На этот раз Сенджу не возражал. На его лице отпечаталось умиротворение, вся корка скопившейся усталости и нервозности таяла на глазах, оставалась иная – телесная всего лишь. - Спасибо… - выдохнул Хаширама. - Помолчи. В молчании Сенджу положил ладонь ему на живот; невысказанное звучало в спёртой духоте комнаты. Никто из них не знал, как тяжело дастся Хашираме бремя главы селения. Никто из них не знал, что избежать срыва он сможет только таким образом – душу и тело выворачивая. Правда, в идеале Учиха желал не принимать в этом участие. Но сегодня обошлось значительно малой кровью. В буквальном смысле. Мадаре мучительно хотелось раздеться, однако для этого пришлось бы шевелиться. - Сделай мне второе, - природная болтливость даже в такой момент не давала Сенджу заткнуться. Учиха переспросил: - Второе что? - Кольцо. - Для симметрии что ли? Хаширама шелестяще и дремотно засмеялся. Его утянуло в сон праведника, каким он не являлся, невероятно быстро.